Журнал «Вокруг Света» №12 за 1986 год
Шрифт:
Джанни не желал утешиться тем, что речь идет, по существу, о том же автопилоте, которому лишь придали вид серийного робота ТМ-32. Зачем? Вероятно, руководители СКА решили сыграть на самолюбии спортсменов, иначе было бы объявлено, что один из космопланов беспилотный. Но нет, за штурвал усадили карикатурное подобие человека...
Для Джанни не могло быть большего оскорбления. И с каждой минутой вынужденного безделья, когда его, как горнолыжника на вершину горы, услужливо возносили на орбиту, пощечина роду человеческому ощущалась все болезненней.
И вдруг пришло нечто, граничащее — Джанни сознавал
«Надо бы просчитать варианты»,— подсказывало благоразумие.
«Все равно не успею,— отмахнулся Джанни.— Попробую сымпровизировать, я везучий...»
И он во весь свой великолепный певческий голос затянул старинную неаполитанскую песню о юноше, умирающем от неразделенной любви. На самой верхней, сладчайшей ноте Джанни сорвал пломбу с автомата-ограничителя и выдернул из гнезда предохранительную вставку.
Петр Черноруцкий оглядел сквозь алмазное стекло кабины шеренгу космопланов, сверкающую на солнце всеми цветами спектра. Автопилоты так точно уравняли скорости, что машины казались неподвижными, словно бегуны, застывшие на стартовой черте в ожидании выстрела. А внизу, серебристо переливаясь, медленно проплывала Земля...
Двигатель умолк, были слышны только привычные шумы агрегатов. Сейчас Петр не походил ни на смотрителя ЭВМ Кировского завода, ни на студента-заочника Ленинградского политехнического института, ни на именитого спортсмена, ни на скромного, отзывчивого парня, каким его знали товарищи. Теперь он составлял целое с системой управления, бортовым компьютером, двигательной установкой.
Рявкнет стартовый зуммер, на дисплее вспыхнут вереницы цифр — рассекреченные навигационные параметры. И тотчас же, презрев инерцию, включится на полный ход совершеннейшая система «Петр Черноруцкий— васильковый космоплан, номер 3».
Зуммер. Цифровой взрыв дисплея. Мгновенный предварительный расчет в уме. Биоэлектрическая команда тормозному двигателю. Задание компьютеру.
Космоплан круто сваливается с орбиты. Щелчок — выпущены крылья. Рука привычно ложится на штурвал...
Большинство космических кораблей двадцатого века использовали коридор входа, напоминавший искривленную наподобие рога воронку, острием наискось к земле. Попадая в нее, корабль соскальзывал по намеченному фарватеру в атмосферу. Спуск неизбежно сопровождался многократной перегрузкой, обгорала обшивка — в иллюминаторы било пламя. Впрочем, верхний слой корпуса специально предназначался в жертву огню.
В начале двадцать первого века стали применять термопарное охлаждение космических судов. Но для легких космопланов, которые по размерам и массе почти не отличались от спортивных самолетов, такой способ не годился. Пришлось разработать иную, более сложную, стратегию спуска.
Коридор входа в атмосферу напоминал здесь зигзагообразную траекторию лыжника-слаломиста (отсюда и произошло название «космический слалом»). Спуск космоплана можно также сравнить с порханием осеннего листа, падающего с ветки дерева. Войдя в атмосферу с выключенным мотором и выпущенными крыльями, космоплан становится планером. Он ныряет в плотные слои атмосферы и сразу же выныривает, но на несколько меньшей высоте. Снова погружается в атмосферу и опять делает «горку». Так, нырок
И вот тут-то проявляется искусство пилота: чем меньше «порханий» совершит «осенний лист» и чем ближе окажется последнее из них к заданному месту приземления, тем быстрее закончится спуск.
Петр Черноруцкий владел искусством слалома в совершенстве. Он выполнял меньше «порханий», чем любой из его соперников, рассчитывая и преодолевая коридор входа так, чтобы все время оставаться на грани максимально допустимых перегрузок. К тому же Петр приземлялся «в одно касание», планируя до момента посадки. Большинству же спортсменов приходилось дотягивать к финишу на моторе, теряя дорогие минуты.
...Щелчок—выпущены крылья. Рука привычно ложится на штурвал. Взгляд сквозь алмазное стекло. Наперерез, в почти отвесном падении,— желтая молния!
«Катастрофа? — обожгло мозг.— Или... Неужели решил напролом? Безумие!»
Петр дал сигнал общей тревоги — впервые за свою спортивную жизнь. И тут же увидел черную молнию, сверкнувшую вслед за желтой.
Близилось к концу ожидание. Болельщики давно закончили навигационные расчеты. Заключали пари, как когда-то на скачках. То, что первой приземлится черная «десятка», ни у кого не вызывало сомнений. Страсти разгорелись вокруг того, кто окажется на втором месте, завоюет титул чемпиона. Из уст в уста передавали шутку, что чемпионская медаль нынче не золотая, а лишь позолоченная, как пресловутая пилюля...
Менее искушенные наслаждались иллюзией космического полета, лунными ландшафтами, багровыми облаками Марса: полиэкраны были щедры на зрелища.
Но вот они разом ослепли, пригасли, затем засияли матовой белизной. Невидимый Арго задышал в уши болельщикам:
— Внимание, внимание! Совершает посадку...— Пауза, потом недоуменно: — Совершает посадку Петр Черноруцкий, стартовый номер 3!
С полиэкранов навстречу зрителям уже несся под разными ракурсами васильковый космоплан чемпиона. Беззвучно скользнув по пластобетону посадочной полосы, он замер вблизи центральной трибуны.
Не прошло и минуты, как приземлился серебряный призер Виктор Яншин на фиолетовой «девятке». Спустя три минуты стал известен обладатель бронзовой медали — Гарольд Ли. Его алая «единица», подхваченная тормозящим электромагнитным полем, остановилась в нескольких метрах от синего и фиолетового космопланов.
Пилотируемая роботом черная «десятка» запаздывала.
Один за другим опускались на космодион финалисты. Последней приземлилась зеленая «четверка» Милана Славича.
Ни «десятка», которой прочили фактическую победу, ни желтая «двойка» Джанни Рикко так и не появились...
Теперь будет жить сто лет,— сказал профессор Макуэлл.
— А летать? — спросил Лесс Гюнт.
— Жить, петь в опере, а вот летать... разве что пассажиром.
— Глупый мальчишка,— огорченно проговорил Лесс Гюнт.— Ради золотой медали чуть не поплатился жизнью!
— Кто пришел первым? — зашевелил губами Джанни.— Робот?
— Нет, Петр Черноруцкий.
— Рад, что не робот...
— Вот как?! — воскликнул Лесс Гюнт в изумлении.— А я-то думал, ты просто тщеславный юнец! Выходит, ошибся... Знаешь, кому обязан жизнью?