Журнал «Вокруг Света» №12 за 1988 год
Шрифт:
— Жду вас осенью на Бородино! — отозвался я ему в тон.
Наверху громко засмеялись. Не секрет, что многие французы считают Бородинское сражение очередной победой Наполеона. Для нас же Бородино — поле русской славы, что, безусловно, давало мне право на подобный ответ.
Я шел по мощеной улочке в центре старого Брно. Слева, вверху, угадывался в ночных облаках темный силуэт замка Шпильберк, известного как место заточения карбонариев, с правой стороны тянулись мрачные строения бывшего монастыря капуцинов, подвалы которого, с мумиями монахов, любят посещать туристы.
Под аркой ратуши я увидел, а если быть точным,
Отставший гусар охотно заговорил со мной.
— Сегодня в Брно съезжаются наполеоноведы,— сказал он.— Послезавтра мы отмечаем годовщину Аустерлицкого сражения. Неужели не слышали об этой традиции?
«Гусара» звали Иржи Штястны, приехал он из Опавы, небольшого города в Чешской Силезии, где работает инженером на машиностроительном заводе. Его увлечение — история наполеоновских войн.
— Пятнадцатый год подряд сюда приезжаю,— хвалился Иржи, вводя меня в дом, который, как он пояснил, ежегодно арендует на несколько дней в начале декабря организация «Свазарм», чехословацкое добровольное общество по связям с армией, специально для приезжающих на Аустерлицкое поле. Он усадил меня на одну из солдатских коек, которыми была заставлена большая комната. Достал и расправил большую карту Чехословакии, где стрелками были обозначены движения армий трех императоров к Аустерлицкому полю: красными — французской, черными — австрийской и синими — русской.
Вскоре вокруг нас образовался кружок любопытных. Обрадовавшись возможности поделиться с новым человеком своими познаниями, друзья Иржи вытащили из-под кроватей чемоданы, достали из них старинное оружие, коллекции наград и знаков отличия, обмундирование, схемы наполеоновских сражений.
Из плена чешских наполеоноведов я вырвался поздно ночью, условившись встретиться завтра.
Из Брно автобус выехал на Оломоуцкое шоссе. В Оломоуце мне приходилось бывать раньше, и я хорошо представлял этот старинный город в Средней Моравии, который, кажется, состоит из одних соборов, узких мощеных площадей да маленьких цветочных магазинов. Перед Аустерлицким сражением здесь находилась ставка австрийского и русского императоров. А теперь я узнал и Старый Брно, где стоял перед битвой Наполеон. Мне нетрудно было представить зримо ситуацию, сложившуюся поздней осенью 1805 года. Тысячные армии трех европейских монархов занимали позиции между этими городами — Брюнном и Ольмюцем, как писалось в тогдашних реляциях.
В отличие от вчерашнего бельгийца меня влекло на Аустерлиц не почтительное благоговение перед деяниями Наполеона. Лев Толстой прочно низвел в разряд обычных людей великого полководца, чего не смогли сделать даже те, кто заточил его на острове Святой Елены. Просто захотелось увидеть место действия страниц романа «Война и мир», вообразить реальные события на поле битвы, пройтись по его жухлой траве, оглядеть пологие холмы с перелесками и прудами в низинах. Бородино — само собой. Оно рядом, а Аустерлиц казался долгое время недосягаемым, далеким, как то небо, «неясное, с ползущими по нему облаками», под которыми лежал в луже крови князь Андрей.
Оломоуцкое шоссе, которое в прошлом гордо именовали императорским и которое раньше было всего-навсего разбитой неустроенной дорогой, проходило краем бывшего поля боя. Иржи толкал меня в бок, просил обратить внимание то на несколько домов под черепичными крышами, мелькнувшими слева от новой дороги, то на дальние холмы. Мы проехали хутор Кандий, где Наполеон провел последние три ночи перед битвой. Александр и Франц I в это время гуляли по тихому Ольмюцу, давали балы и строили планы разгрома Буонапарте.
Сбоку от шоссе, на пологой возвышенности, куда взлетел на полном ходу наш автобус, качались на ветру два молодых клена. Поеживаясь, мы вышли из теплого салона, поднялись к деревцам и увидели большой плоский камень. Схематические фигурки на бронзовой доске изображали положение армий в начале битвы. С холма была видна открытая местность площадью 10—12 квадратных километров, ограниченная с севера Оломоуцким шоссе, с запада — небольшим ручьем, который впадал за деревней Тельнице в полноводную, по здешним понятиям, реку Литаву, огибающую Праценские высоты. Восточную сторону поля боя определяла долина другого притока Литавы — Раковца, за которым и располагался Аустерлиц.
Мы стояли на холме Журань, где в начале битвы находился командный пункт Наполеона. Примерно в пяти-шести километрах к югу четко рисовалась, обозначая горизонт, волнистая грива Праценских высот. В этом просторе одиноко возвышался похожий на египетскую пирамиду Мавзолей мира. Изображение аустерлицкого памятника я знал уже по буклетам, которые еще вчера купил в Брно.
Ближе к Журани змеилась, рассекая поле, мелкая речушка, чернели незамерзшие пруды. Я сравнивал разбросанные тут и там горстки черепичных крыш со значками на бронзовом плане и узнавал названия деревень: Шлапанице, Понетовице, Кобыльнице, Праце... В этих пунктах 2 декабря 1805 года гремели жестокие бои.
Мирные жители означенных деревень — в основном это были моравские чехи — перед битвой оставили свои дома. Опустели и усадьбы дворянских имений, между которыми был поделен весь этот край. Их хозяева — австрийские аристократы князь Дитрихштейн, князь Кауниц, князь Лихтенштейн — командовали полками и колоннами «союзной армии» при Аустерлице.
С Журани не было видно ставки главнокомандующего Кутузова. Он стоял со своим штабом на другом конце поля, за Раковцем, в большой деревне Крженовнице. В простой избе, на хуторе Спачилове близ Крженовниц, состоялся последний военный совет, где с пресловутым планом громоздких маневров у Праценских высот выступал австрийский генерал-майор Вейротер. Участники этого совета указывали в мемуарах, что «сообщения с местности взаимно противоречили друг другу или наблюдатели не сообщали вообще ничего».
Сравнивая сегодня действия армий на поле боя, нетрудно понять, почему Наполеону удалось разбить численно превосходящего противника. Неожиданные маневры французских дивизий, решающий захват Праценских высот в начале битвы, мужество корпуса маршала Даву, преградившего путь Первой союзной колонне, предопределили сумятицу в стане противника, так и не успевшего развернуть войска. Никто из историков не описал это лучше Толстого: