Журнал «Вокруг Света» №12 за 1988 год
Шрифт:
«...Чем не тигр?» — так мог сказать наверно только биолог. Для меня, горожанина, далекого от биологии, кот был скорее забавой, элементом домашнего комфорта. Но сомневаться в словах Галины, имевшей дело с трехметровыми кошками, оснований не было.
...Галина Салькина выросла на южном побережье Приморья, в многодетной семье, и с детства, пользуясь большей свободой, нежели ее сверстники, целыми днями пропадала в тайге. После окончания школы Галя поступила на лесотехнический факультет Уссурийского сельхозинститута. Казалось бы, судьба ее была решена. Однако, проучившись год, она ушла из института. Почувствовала, что изучает совсем не то — на самом деле ее интересует зоология. Галя подает документы на биофак Дальневосточного университета. Становится студенткой-заочницей и одновременно делает попытки
Четыре года Салькина проработала лесником, охраняя тайгу от дюжих мужиков. И, как ни странно, ее боялись и уважали. Почему? Ни физической силы, ни грозного вида, ни даже полагающегося леснику оружия у нее не было. («А оружия-то почему вам не выдали?» — «Боялись, что отнимут...») И ведь подчинялись ей. Подчинялись потому, что знали: не отстанет. По-мирному с ней не договоришься. «Она как оса, прицепится и не отпускает — вот и бегали от нее мужики. Что с ней сделаешь? Да ничего»,— рассказывал мне молодой лесник Петя Кичайкин. «Смешно,— вспоминала Салькина,— взрослые дяди, а убегают, как мальчишки».
Тема, которую выбрала Галина для своей дипломной работы, звучала так: социальная организация и пространственно-географические структуры тигров Лазовского заповедника. Работа была признана безукоризненной, и после окончания университета Салькина становится лаборантом в заповеднике.
— Ну а все-таки, Галя, согласитесь, что работа эта и тяжелая, и опасная.
Салькина пожимает плечами:
— Это только со стороны так кажется. Тигр, может быть, еще осторожнее, чем человек. Я раз пошла весной, снег подтаял — свежесть следов трудно разобрать. Шла за тигром день, на камнях потеряла след. Начала кружить вокруг. Вдруг вижу — один след, потом — другой — совсем свежий, и в разные стороны. Я пошла назад, и только на следующий день обнаружила, что он ходил прямо за мной. До кордона почти проводил и назад пошел.
Никакой он не грозный, на самом деле даже трусливый. Мы с Витей два года назад тропили тигра. В январе. Шли и сомневались, тигр ли это — снег глубокий, характер следа определить трудно. Потом, когда на сопку поднялись, там снега меньше, убедились — точно, тигр. А шел он так: то поднимется на сопку, то спустится. Мы уже совсем замучились. Потом смотрим: что такое, вороны летают стаями. Оказалось — это волок. Тигр добычу тащил. След от туши и кровь на снегу остались. А вороны туда-сюда, туда-сюда летают. Мы по волоку пошли и давленку увидели. Полкабана — передняя часть. Тигр начинает есть с задней части. Туша совсем свежая. Только-только подмерзать стала. В некоторых местах руку приложишь, и еще вроде тепло чувствуется. В общем, я бегаю вокруг, фотографирую, а Витя нервничает, ему и мяса хочется отрезать, и тигр ведь где-то совсем рядом, уходить надо. Я ему: как тебе не стыдно, оставь тигру-то мяса... А через день я на это место вернулась, чтобы посмотреть, что дальше было. Оказывается, тигр почуял нас, бросил кабана. А потом не выдержал. Возвращался крадучись, осторожно, даже — сверхосторожно. Дугу сделал вокруг того места, где давленку оставил. А уж к ней-то как трусливо подбирался. Зигзагами шел. Пройдет немного — ляжет, потом еще немного — снова ляжет. Все принюхивался. И так чуть ли не через каждые десять метров. Я потом замучилась его лежки считать.
— И не боится Витя отпускать вас в тайгу одну?
В ответ Галя только рассмеялась.
Вечера за столом, собиравшие всех обитателей кордона, были для меня особо притягательными. О чем бы ни заходил разговор, он неизбежно выводил собеседников к биологии. К иммунной системе. Защите от радиации. Чернобылю и генетике. И, разумеется, к тиграм. Все напоминало своеобразный семинар, который проводили шесть преподавателей для одного студента.
В той истовости, добросовестности, с которой биологи каждый раз начинали объяснять, что же такое все-таки жизнь леса, жизнь природы, я видел не только доброжелательность ко мне, гостю. Каждый из них был немного проповедником. Думаю, качество это выработала в них сама профессия. В известной степени профессия биолога, зоолога по ряду печальных для всех нас обстоятельств становится сегодня еще и общественной миссией.
Как-то, когда в очередной раз заговорили о тиграх, Салькина рассказала, что раньше, до массового переселения в Приморье русских и украинцев, тигров здесь было много. Местные их не трогали. Начали отстреливать их пришлые. Переселенцы до 150 тигров в год добывали. А почему местные не трогали? Боялись? Конечно. Но не только. Не боялись же они других зверей. Мужества у них было не меньше, чем у переселенцев. Здесь был другой страх. Тигр не воспринимался ими как обычное животное...
Я вспомнил Арсеньева, описавшего сложное отношение своего проводника Дерсу Узала к тигру. В силе тигра для Дерсу заключалась сила всей тайги, сила ее законов, сила природы, в которой он жил. Поднять руку на тигра — значило поднять ее на саму тайгу, на саму жизнь, грозную и милосердную.
Что может быть общего, думал я, у неграмотного Дерсу с моими собеседниками, людьми, несомненно, образованными, трезво смотрящими на жизнь? И тем не менее весь опыт их работы, их знания подводят если не к вере, как у Дерсу, то к твердому осознанию бережения тайги — тому, чем жил Дерсу. К бесконечному уважению всего, что дала нам природа.
Приморье
Сергей Костырко
Как Панакакири стал Йеко
На специальной карте для летчиков эти места раскрашены в два цвета: желтый и ядовито-желтый. Желтый обозначает недружелюбные племена индейцев. Ядовито-желтый — племена враждебные. Марк Плоткин, молодой американский этноботаник, разглядывая эту карту, слегка оробел.
— А какая разница между враждебными и недружелюбными индейцами? — спросил Плоткин пилота небольшого самолета, несшего его в суринамскую сельву, к северной границе Бразилии.
— Разница? Существенная. Одни продырявят тебя сразу же, а другие сперва зададут пару вопросов и только потом...
— ...продырявят?
Пилот промолчал. Самолет шел на посадку в намеченном районе возле реки Сипалиуни. Плоткин обреченно собирал свое снаряжение: рюкзак, две огромные бутылки формальдегида, пачку газет, чтобы прокладывать гербарий.
Самолет замер у края зарослей.
— Одно тебе посоветую,— сказал пилот на прощание,— держись подальше от женщин, здешние мужчины не любят развязных молодых людей. Вернусь за тобой через два месяца.
Едва самолет скрылся, Плоткин очутился в тесном кольце воинов племени тайрио. В их волосах, лоснящихся от пальмового масла, грозно покачивались пучки перьев ястребов-гарпий. В мускулистых руках — копья и луки с отравленными, как справедливо предположил Плоткин, стрелами. Над красными набедренными повязками воинов мирно круглились животы (даже у юношей-тайрио сказывается пристрастие к маниоковому пиву), но молодому американцу было не до смеха...
В Вашингтоне Плоткин руководит секцией растений Мирового фонда охраны природы и, разумеется, не знает недостатка в нужных книгах. Но он решил обратиться не к почтенным профессорам, а к людям в набедренных повязках. Ведь главная тема его исследований — знания первобытных народов о лечебных свойствах растений. А суринамская пословица не зря гласит — «На буси инги сабе ала сани» — «Индеец в лесу знает все». (Пословица приведена на суринамском «эсперанто» — смеси голландских, английских, испанских и индейских слов.)