Журнал «Вокруг Света» №12 за 2005 год
Шрифт:
Если даже в виде бревна диптерокарпы производят такое впечатление, то что и упоминать о живых? Когда зеленая крыша «висит» над тобой на высоте в среднем 45 метров, а отдельные особо крупные экземпляры, так называемые эмергенты, в свою очередь, шумят кронами еще 25—30 метрами выше? А там, где идешь ты, пир ботанического разнообразия (мы уже неоднократно говорили о нем применительно к Калимантану, но вынуждены повториться!). Незатронутое плейстоценовым оледенением, это сообщество, затерянное между материковыми глыбами Австралии и Азии, донесло до нас 12 тысяч видов только семенных растений. Исследование, проведенное однажды на произвольно выбранной площадке в 128 акров, выявило 1 200 «наименований» деревьев, не менее половины из которых
Биологический комментарий — 5
На острове Борнео произрастает, насколько это известно, 268 видов диптерокарповых. Все они выделяют густую, иногда ядовитую смолу и служат главным источником драгоценной «тяжелой» древесины (это обстоятельство и ставит их на грань исчезновения). Название семейства переводится с греческого как «двукрылый плод». Действительно, почти все диптерокарпы имеют заостренные плоды с парой крыловидных придатков; они слишком тяжелы для того, чтобы лететь по ветру, но благодаря этому эволюционному приспособлению закручиваются при падении и с силой ввинчиваются в почву.
Цветение и плодоношение — самые интимные процессы растительной жизни — обычно бывают со всей надежностью скрыты от посторонних глаз и потому трудны для наблюдения. К тому же, во-первых, из-за беспрецедентного видового разнообразия отдельные экземпляры одного и того же вида отстоят в диптерокарповом лесу друг от друга на километры — картина принципиально отличная от березняков и ельников умеренных широт. А во-вторых, на экваторе нет сезонов, а значит, нет циклов цветения, и многие виды, очевидно, вообще не зацветают десятилетиями. Установлено, что у диптерокарповых это событие происходит «волнами», возникающими внезапно и распространяющимися по лесу, словно круги на воде. Каков механизм, причины, когда можно ждать этих волн — загадка. Удивительно все-таки, что о некоторых гигантах, к которым можно подойти, похлопать рукой по стволу и даже спилить, мало что известно, поскольку никто и никогда не видел их плодоносящими.
Альфред Уоллес и современные ему ботаники пытались привлечь к решению этой проблемы туземцев: даяки способны не хуже обезьян лазать и перескакивать с одного лесного яруса на другой, развивая при этом скорость до 30 метров в минуту. Но удача не улыбнулась родоначальнику калимантанской биологии, как не улыбается она и его «наследникам» из Полевого центра долины Данум, в распоряжении которых и вертолеты, и воздухоплавательные плоты, способные медленно «скользить» над поверхностью зеленого океана джунглей, как корабли, швартуясь к выступающим верхушкам эмергентов... Пока все безрезультатно. Впрочем, многие «побочные» наблюдения сделаны были — как над флорой, так и над фауной.
«…трудно себе представить, что огромная перепонка между пальцами используется этим животным только для плавания. В общем, мнение китайцев о том, что это — приспособление для полета, становится все более вероятным. Полагаю, что речь идет о первой известной науке летающей лягушке …»
Альфред Уоллес, 1883 год
Предсказание мэтра сбылось, но не скоро. Лишь в 1964 году появились первые фотографии древесных лягушек Борнео в парении. Действительно, оказалось, что длинные пальцы и огромные растягивающиеся перепонки между ними служат поразительным амфибиям в качестве маленьких парашютов, помогая планировать с деревьев. Структура здешних джунглей, как мы уже заметили, включает в себя значительные перепады высот: тридцатиметровые деревья часто соседствуют с семидесятиметровыми (не то, что, скажем, в амазонской сельве, будто подстриженной под одну гребенку). Именно отсюда — уникальный ряд адаптаций вроде описанного выше «полета». Между прочим, этот «номер» входит в репертуар не одних только лягушек, но еще и белок-летяг, ящериц, гекконов, лемуров, змей! У всех этих животных конвергентно, то есть независимо друг от друга, выросли кожные «пленки» между лапами или пальцами, а рептилии даже «додумались» до раскрывающихся ребер, которыми можно управлять прямо в воздухе: снижаться с большей или меньшей скоростью, следовать строго горизонтально, входить в пике… В условиях Калимантана это чрезвычайно выгодно — тебя не «достанут» наземные хищники, ты не свалишься в воду в пору свирепых муссонных дождей, да и просто — так быстрее.
В Дануме мы совершили несколько пеших вылазок, в том числе поднялись на 400-метровую скалу, служившую аборигенам ритуальным кладбищем, и с ее вершины наблюдали феерическое зрелище — пролет прямо под нашими головами стаи черно-белых «исполинов» — птиц-носорогов, патрулировавших свою территорию. Эти плодоядные пернатые с причудливыми наростами на клювах тоже с полным основанием служат символами острова — кто-то даже предлагал изобразить их на гербе Саравака, — и они тоже сильно пострадали от браконьерской охоты, поскольку китайцы издавна использовали их причудливые клювы, наподобие слоновой кости, для художественной резьбы. Тем не менее все восемь калимантанских видов умудрились дожить до наших дней, и вполне возможно, что этим они обязаны как раз непредсказуемости плодоношения местных деревьев: носорогам приходится вечно летать по Калимантану в поисках пищи. Сегодня они здесь, завтра там — люди с ружьями просто не успевали причинять стаям невосполнимый урон. По некоторым данным, крупные представители этого семейства в течение года облетают до 300 км2 площади. Но если исчезнут нетронутые леса, такие как в Дануме и близлежащем бассейне реки Малиау, им, конечно, не поможет и высокая мобильность...
…Но пока они беспечно кружат над родной землей, встречают рассвет в кронах гигантских диптерокарпов, «улавливают на крыло» мимолетные испарения утреннего тумана. Борнео просыпается под треск цикад и засыпает под гортанное кваканье диковинных лягушек. Пока что переносит бесшумное свое грузное, но ловкое тело с ветки на ветку невозмутимый орангутанг. И можно забраться по крутой 40-метровой лестнице, построенной сотрудниками Полевого центра, в густую крону величественной шореи, «мемориального» диптерокарпаэмергента, чтобы помахать на прощание рукой затерянному миру, который все еще существует вопреки людскому эгоизму и беспечности.
Обман во благо: приключения "белых" раджей
«Если бы я только мог привести свое судно в места, где киль британского корабля никогда еще не бороздил водную гладь, если бы мои ступни коснулись земли, на которую еще не ступала нога белого человека, если бы я смог увидеть то, что никогда не видели глаза образованного европейца, увидеть людей, живущих посреди дикой природы, только тогда я был бы по-настоящему счастлив». Так говорил Джеймс Брук, первый «белый» раджа Саравака на Борнео, и надо признать, что он практически осуществил свою мечту. Более того, не обладая по рождению ни высоким общественным статусом, ни особым капиталом, — при помощи лишь смекалки, здравого смысла, дипломатических способностей, храбрости и гуманности по отношению к туземцам он сумел составить конкуренцию целым великим державам. А именно — лично вмешаться в процесс колониальной экспансии и «вырезать» себе на карте мира собственное, приличное по размерам королевство под пальмами.
Брук родился в 1803 году в священном для буддистов городе Бенаресе на берегах Ганга. Отцом его был вполне рядовой налоговый инспектор британской администрации. Юноша рано попал на военную службу и в 21 год уже получил тяжелое ранение, чуть не унесшее его из жизни. Выздоровел он только через год, и потом до старости ощущал некие загадочные медицинские осложнения (злые языки утверждали, что пуля попала ему в гениталии, что повлекло за собой импотенцию. В самом деле, этот импозантный человек романтической и экзотической судьбы так никогда не женился и не завел детей…).
После этого несчастья заботливый родитель попытался было приспособить сына к коммерции и снарядил для него собственную морскую торговую экспедицию. Но затея кончилась крахом с огромными убытками для Брука-старшего и показала, что рассеянный мечтатель Джеймс непригоден ни к какому «полезному» делу. Впрочем, для последнего все обернулось не худо. Кое-как раздав долги, старый «мытарь» в 1834 году умер. После него даже осталось около 30 тысяч фунтов, которые позволяли тогда английскому джентльмену поддерживать респектабельное существование до гробовой доски.