Журнал «Вокруг Света» №12 за 2007 год
Шрифт:
Набожного путешественника неприятно поразило то обстоятельство, что в Багдаде он не услышал ни одной проповеди, произнесенной в мечети на правильном, кораническом арабском языке...
Далее путь танжерца лежал через Абаданский порт в глубь таинственной Персии. Здесь он побывал в одном из прекраснейших городов страны — Ширазе, оттуда перебрался в знаменитый своим ковроткачеством Исфахан, который местные жители называют «половиной Вселенной». Затем странствия (вполне бесцельные, лишенные непосредственного пункта назначения — по собственному признанию) привели Ибн Баттуту на восток, в один из самых главных религиозных центров страны Мешхед. В наше время этот город превратился в громадный центр афганских беженцев, тогда же он был дорог, особенно для иранцев-шиитов, как место нахождения еще одной важной гробницы — восьмого имама их конфессии Али Ибн Мусе, по прозванию ар-Рида (то есть Богоугодный). Шииты устремляются сюда на поклон, тем более что, по чудесному совпадению, как раз в тех же местах, только несколько раньше, смерть застигла знаменитого Гаруна ар-Рашида. Со временем обе могилы оказались под одним и тем же куполом. Однако Ибн Баттута с гневом рассказывает, как паломники лобзают надгробие ар-Риды, застеленное шелковыми покрывалами и украшенное множеством золотых светильников, а на «Гаруна ар-Рашида буквально плюют». Ясно, что нашему путешественнику, твердому сунниту, такое не могло понравиться.
Причем не понравилось ему это настолько, что этот набожный человек почувствовал потребность вновь вернуться в Мекку, совершить второй хадж. На сей раз посещение священного города оказалось не столь счастливым, как прежде. Здесь Ибн Баттута тяжело заболел и вынужден был оставаться почти два года, молясь об исцелении и следуя советам медиков. Наконец силы его восстановились. И он вновь отправился путешествовать.
Юг — север
На сей раз он имел определенный замысел, решив посетить крайние южные и крайние северные земли, куда мог добраться мусульманин-путник его эпохи. В первую очередь Ибн Баттута пересел на морской корабль. Мучаясь от качки на шаткой палубе случайного арабского суденышка, новоявленный мореход, однако, исследовал все берега Персидского залива, побывал практически во всех важнейших портах самого Аравийского полуострова, а также на побережье Восточного Судана , добрался до Экваториальной Африки и даже заглянул в Мозамбикский пролив, что отделяет континент от Мадагаскара . Именно описание этого путешествия внимательным наблюдателем представляет для современного читателя особый интерес. Причина проста — оно нигде не дублируется, никто из оставивших воспоминания не забирался так далеко. Впрочем, и он не так уж щедр на подробности: был… Познакомился со страной Савахил (дословно, «Прибрежная», «Береговая» — вы несомненно, «услышите» в этом слове привычное всем «суахили»). Населена она в основном потомками браков между арабами, иранцами и индусами, также есть много негров. Говорит этот народ на смешанном, «гибридном» языке, где фонетика и грамматика взяты из наречий банту, а корни слов — преимущественно арабские. Есть рукописи, писанные арабскими же буквами…
Нам к рассказу Ибн Баттуты остается добавить, что ныне суахили используется в Восточной Африке как своего рода «региональный английский» — средство межэтнического общения. А в качестве официального он принят в Танзании и Кении .
Во время плавания в Каликут на судно Ибн Баттуты напали пираты. «Они отняли все, что у меня было... не оставив даже ничего из одежды, кроме штанов»
С юга, во исполнение задуманного плана, путешественник отправляется на север — в Причерноморские степи и к берегам загадочной Волги, над которыми простиралось владычество великой евразийской державы, Золотой Орды. Нашлись у нашего неутомимого странника для этого визита и связи, и дела. Во-первых, в XIV столетии между Египтом, где Ибн Баттута давно уже оброс знакомствами, и ордынскими ханами существовали тесные культурные и политические сношения — ведь в том, что главенствовавшие в Стране на Ниле мамлюки этнически происходили и от кыпчаков (то есть от половцев древнерусских летописей; или, выражаясь по-арабски, куманов), сегодня ученые почти не сомневаются. После монгольского завоевания оставшиеся «дома» кыпчаки влились в состав их полукочевого государства и даже почти ассимилировали пришельцев этнически.
Ну, а что до «цели поездки», то кроме простого любопытства — главного смысла жизни Ибн Баттуты, тут он, кажется, решил ненадолго вернуться к делу предков и подзаработать на торговле. Ведь из Египта на север с легкостью можно было отвезти масла или пряности и заработать вдвое-втрое… Возможно также, что каирский султан дал ему некое деликатное политическое поручение — но о сути его у нас никаких достоверных данных нет.
Путь танжерца на сей раз лежал через малоазийские города Конья, Сивас и Синоп, которые к тому времени уже давно были отняты у византийцев турками-сельджуками. Исконно греческое население все чаще принимало ислам и все больше говорило по-турецки. Из Синопа, что расположен в северной части Малой Азии, на берегу одноименного залива Черного моря, Ибн Баттута переправился на корабле в Крым и оказался в главнейшей генуэзской колонии на полуострове, Кафе (нынешней Феодосии). Здесь на пути в восточные страны непременно останавливались все средневековые путешественники — и Марко Поло , и Афанасий Никитин , и многие другие. В те времена генуэзцы держали в руках всю торговлю Золотой Орды со Средиземноморьем, и одним из главных товаров были рабы. Большая их часть затем отправлялась в Египет, причем самыми активными деятелями этой грязной торговли были европейцы.
Дотошно осмотрев почти весь Крым, наш негоциант добрался степью до Астрахани, далее — до тогдашней ордынской столицы, Нового Сарая, величина, красота и обширность ее (ныне остатки былого великолепия можно видеть подле селения Царев, в Ленинском районе Волгоградской области) превзошли всякие ожидания араба. Достаточно сказать, что во многих домах здесь имелся водопровод — вещь невиданная в тогдашнем Магрибе. Кроме того, как и в Каире, тут располагались национальные и конфессиональные кварталы, в том числе русский, с православным храмом. И это, насколько можно судить, единственный случай столкновения Ибн Баттуты с нашими соотечественниками. О них он, впрочем, рассказывал мало, а больше предавался восхвалению ордынского государственного устройства при хане Узбеке (правил в 1313—1342 годах) и прочил Сараю самое блестящее будущее. Не зная, естественно, что не пройдет и столетия, как он дотла будет разорен Тимуром и никогда уже не возродится.
При ханском дворе Ибн Баттуту хорошо и с почетом принимали. Как уже упоминалось, мы не знаем, что именно позволило ему войти в такое доверие, однако он был обласкан, провел тут много времени и даже ездил с ответственным поручением от Узбека сопровождать одну из ханских жен, византийскую царевну, в гости в Константинополь и добиться личной аудиенции у императора Андроника III.
Еще из Сарая магрибинец успел совершить вояж дальше к северу, в знаменитую историческую область Булгар , считавшуюся самым дальним форпостом ислама в тех краях. Волжские булгары были поэтому хорошо известны арабо-мусульманским ученым еще с IX века, так что Ибн Баттута поехал в землю, отчасти ему знакомую по книгам. Там, среди прочего, он закупил большую партию мехов и собирался даже совершить экспедицию за пушниной на Печору, но раздумал, испугавшись, по всей видимости, тамошних холодов.
Вернувшись в гостеприимную ханскую ставку, он решил, что очередной этап его странствий окончен, обширная географическая область исследована, и пришло время устремиться дальше, в неведомое. Ибн Баттута двинулся дальше на юг. Посетив прекрасный Ургенч, знаменитый своими медресе Самарканд и почтенную Бухару, он миновал Хорасан на востоке уже знакомого ему Ирана и Афганистан , где развалины многих городов, разоренных монголами, вновь вызвали у него глубокую печаль. И вот, наконец, перед ним страна, о которой он размышлял так долго прежде.
Судя по воспоминаниям Ибн Баттуты, он дважды попадал в кораблекрушения — у берегов Цейлона и подле Каликута
«Отправляйся за получением знания даже в Китай»
Посетить «сказочную» страну чудес, о которой в мусульманском мире рассказывали столько историй и небылиц, Ибн Баттута, как мы уже говорили, хотел давно, да и повод имелся. Север Индии к XIV веку прочно подпал под власть мусульманских султанов, так что идти и служить распространению веры на новых перспективных должностях в новом государстве представлялось и почетным, и выгодным. Подобно тому, как немцы и голландцы искали счастья в России при Петре I , мусульмане — современники Ибн Баттуты стремились за Инд — и в первую очередь в Дели. Туда Ибн Баттута прибыл осенью 1333 года. Государством правил второй султан из династии Туглуков, Мухаммад-шах ибн Туглук (1325—1351). Этот государь был весьма оригинальным и беспокойным человеком. Деятельная натура постоянно заставляла его придумывать и осуществлять разные реформы, чаще всего губительные и для государства, и для подданных. Так, незадолго до прибытия магрибинского странника он велел заменить металлические деньги кожаными. В результате казна разорилась, торговля понесла значительный ущерб и чиновничество султаната оказалось в тяжелом положении. Остро требовались новые и способные люди, так что нежданного гостя приняли с распростертыми объятиями. Ибн Баттута прослужил экстравагантному чудаку на троне верой и правдой девять лет в качестве кади (судьи). Практически никогда не случалось Ибн Баттуте с тех пор, как он покинул Танжер, просидеть столько времени на одном месте. Но, в конце концов, проявив себя не только строгим и умелым законником, но и ловким царедворцем, он получил-таки новое важное задание: отправиться еще дальше — во главе делийского посольства в Китай. Впрочем, магрибинец, конечно, с радостью принял это поручение, ибо какой мусульманин не мечтает о том, чтобы попасть в ас-Син (как арабы называли эту далекую страну). Недаром сам пророк завещал: «Отправляйся за получением знания даже в Китай…» Однако Аллах распорядился так, что Ибн Баттута не сразу попал туда, а посольская миссия вообще провалилась. Корабли разметало по морю, а самому дипломату, чудом спасшемуся и не без оснований страшившемуся теперь гнева государя, пришлось изрядно постранствовать, избегая его владений. В рассказах Ибн Баттуты этот период отражен сумбурнее всего. Трудно сказать, как и на что он жил, кому служил, однако очевидно, что побывал тогда танжерец и в южной — уже немусульманской — Индии , где климат оказался для него тяжел, но все же, отмечает он, природа восхитительна, а невольницы на рынках прекрасны. И — на Мальдивах , где ему опять пришлось выступить в судейском качестве, и на Цейлоне , где его повергли в восхищение драгоценные камни, «крупнейшие и чистейшей воды в целом свете»… Описывает в этот же период Ибн Баттута даже некую чудесную страну Тавалиси, относительно местонахождения которой историки до сих пор ведут споры. Вероятнее всего, под этим названием в повествовании ученого араба скрывается страна чамов (тямов), народа, родственного малайцам и обитавшего на пограничье современных Вьетнама и Сиама.
Так метался магрибинец между землями Юго-Восточной Азии, но то, чему суждено сбыться, никогда не минует человека. И вот однажды джонка, имевшая на борту среди прочих и Ибн Баттуту, вошла в порт города Цюаньчжоу, что на западном, материковом берегу Тайваньского пролива. Арабские и персидские мореходы звали этот порт Зейтуном (то есть «Оливой»), по всей видимости, потому, что он представлялся им символом богатства и благоденствия. Цюаньчжоу существует и теперь, хотя былого величия тут нет и в помине. Здесь путешественника поражает мощь китайских военных кораблей: они имели по три-четыре палубы, огромные паруса, сделанные из тростниковых циновок, и огромные же весла, которые приводили в движение человек тридцать. Для управления таким морским чудом требовалось около шестисот матросов. К тому же там размещалось и около четырехсот воинов, всегда готовых к десантированию у вражеских берегов. В Зейтуне Ибн Баттута пересел на речной корабль и отправился странствовать по внутренним китайским городам, пока не добрался до тогдашней императорской столицы — Пекина, который был заново отстроен по повелению императора монгольской династии (великого хана) Хубилая — того самого, которому служил Марко Поло (тот, как и все европейские путешественники, называл этот город Ханбалыком). Незадолго до прибытия танжерца там было завершено строительство Великого канала, связавшего императорскую ставку с югом страны, главным образом, чтобы подвозить продовольствие. Марокканский странник совершил по каналу путешествие, восхищаясь красотой прекрасно возделанных и обустроенных берегов. Затем путешественник вернулся в Зейтун тем же путем и приготовился к морскому путешествию назад.
Наконец-то домой
Оказавшись на краю известного в XIII веке мира, повидав фактически все (кроме, разве что христианской Европы — по понятным причинам), что мог увидеть за одну земную жизнь человек его поколения, он почувствовал некоторый упадок сил. Неизвестно, заела ли его ностальгия, или просто пришел возраст, но, во всяком случае, не предпринимая ни малейших попыток задержаться где-либо еще, бывший торговец, путешественник идет на корабле прямиком назад, стараясь подобраться морем как можно ближе к дому. Намерение это, кстати, стоило двух недель плавания по некоей совершенно незнакомой лоцманам части океана. По ней наугад пришлось идти два дня. Тут, между прочим, впервые за весь рассказ Ибн Баттуты начались настоящие чудеса. То есть до сей поры, в полную противоположность современным ему европейским путешественникам, араб не сообщал слушателям буквально ничего неправдоподобного. А тут вдруг — великая гора на горизонте вдруг поднимается высоко в небо и, к счастью, улетает. Испугавшиеся было бывалые моряки спешат объяснить пытливому попутчику, что это знаменитая и страшная птица Рух, о которой столько говорится в «Тысяче и одной ночи». Как известно, рассказами об этой птице изобилуют не только персидские и арабские сказки, но и европейские источники вплоть до Нового времени, и, что характерно, все тот же венецианец Марко Поло «встречал» ее примерно в тех же местах. Что же видели эти коллеги в морях к югу от Китая? Наверное, обычный мираж. Уж во всяком случае, не воромпатра, как это парадоксально предполагали некоторые историки XX века. Гигантский страус Мадагаскара, который, собственно, и послужил прообразом птице Рух, летать не умел и вымер явно задолго до Ибн Баттуты.