Журнал «Вокруг Света» № 4 за 2005 год (№ 2775)
Шрифт:
Способов распространения остросоциальной продукции было много. Не проверенные цензорами тексты перепечатывались, перефотографировались и даже передавались устно. Ленинградский поэт Виктор Кривулин писал о «ходячем магнитофоне» Григории Ковалеве, который помнил наизусть огромное количество стихов и был способен воспроизвести не только тексты, но и манеру чтения автора. Огромное количество текстов, которые запомнил Ковалев, было позже опубликовано в самом масштабном издании поэтического самиздата – 9-томной антологии «Голубая лагуна», изданной в США.
В конце 60-х годов у подпольных издателей наступили «более легкие времена»: стали использоваться первые копировальные устройства, стеклографы и мимеографы, прообразы ксерокса под названием «ЭРА». Самиздат стал распространяться на микрофильмах, распечатывался на длинных бумажных лентах, на периферийных печатных устройствах к ЭВМ (слова «компьютер» и «принтер» тогда не использовались). Естественно, что распространение и тиражирование такой продукции карались так же, как и авторство «подрывных» текстов. Многие помнят, как сотрудники КГБ опечатывали все служебные помещения
Самым же знаменитым текстом нашего подполья, наверное, можно назвать «Архипелаг ГУЛАГ», переправленный в 1973 году для издания на Запад. Эта книга произвела эффект разорвавшейся бомбы, привлекла внимание к политическим репрессиям в Советском Союзе и заставила многих западных интеллектуалов отказаться от иллюзий по поводу левой идеологии и социализма.
Примечательно, что в рядах нашего андеграунда были и суровые борцы против советской власти и Коммунистической партии, и вовсе внепартийные, аполитичные деятели. Но тоталитарный режим оценивал не столько художественную ценность, сколько соответствие разрешенным правилам игры, и в результате борцами против власти оказывались художники, попросту пытавшиеся предложить новую эстетику. Например, те из них, кто выставил свои картины в сентябре 1974 года на пустыре между московскими улицами Профсоюзной и Островитянова, были встречены бульдозерами.
Сколько же политики было в нашем андеграунде? Много, но воспринимать его только через призму политики не совсем верно. Те же московские художники, участники «бульдозерной» выставки, соц-артисты, московские концептуалисты сами себя чаще всего называют нонконформистами. Например, участники изданного на Западе альманаха «Метрополь» (это уже «тамиздат») преследовали в первую очередь собственно литературные цели. Но поскольку в те времена в нашей стране бытовало твердое убеждение, что поэт в России больше, чем поэт, то меры к ним были приняты соответствующие.
Еще один интересный факт подполья сводится к тому, что значительная часть советской интеллигенции жила тогда двумя жизнями: официальной и неофициальной, неподцензурной. Например, Евгений Евтушенко, хотя и был чрезвычайно успешным советским деятелем культуры, некоторые свои произведения «публиковал» в самиздате, что создавало ему образ оппозиционера.
Однако были и такие, кто старался минимизировать свои контакты с советской реальностью. Этот менее политизированный, но гораздо более радикальный в художественном отношении вариант советского андеграунда является в большей степени ленинградским, нежели московским феноменом. Среда, в которой бытовало питерское «другое искусство», была не столь замкнутой на каком-то одном виде художественного творчества. Поэтому, например, если московские рок-музыканты 70-х не имели ничего общего с другим видом московского альтернативного искусства, то питерские – долгое время оставались его естественной частью. Именно в Ленинграде начала 70-х – конца 80-х советский андеграунд принял законченную форму социального и художественного поведения и оттого воспринимается как цельная эпоха.
Таким образом, альтернативное искусство в Советском Союзе играло несвойственную искусству роль: в подполье была создана полноценная параллельная культура. И эта культура оказывала большее влияние на официозную культуру, чем наоборот. Это стало особенно очевидно не столько во время постепенного разрушения государственных запретов, сколько в тот момент, когда рок-музыка приобрела массовую популярность. Хотя вряд ли кто-то из политических лидеров России может повторить слова, сказанные Вацлавом Гавелом Лу Риду, но не будет преувеличением сказать, что нынешнее социально и экономически активное поколение выросло на музыке, которую не передавали по радио.
Здесь можно привести в пример непосредственного родственника американской городской культуры низов – блатную песню. Правда, времена, когда голос Аркадия Северного бытовал только на магнитофонных лентах, кажутся неправдоподобно далекими, ведь сегодня хриплые голоса тоскуют о своем уголовном прошлом на многих радиочастотах. Причем как только этот жанр вошел в шоу-бизнес, он стал крайне неудачно называться «русский шансон», но суть от этого не изменилась. Точно так же теперь доступно творчество вчерашних гуру альтернативных музыки, изобразительного искусства и литературы, а пресловутый нонконформизм стал фактом истории. Борис Гребенщиков пьет чай с Борисом Грызловым. Юрий Лужков собирается вручить премию «Соотечественник года» Илье Кабакову. У каждого музыкального жанра – своя радиостанция, а если такую радиостанцию закрывают по причине отсутствия прибыли, то фанаты, неделю попротестовав, скачивают любимую музыку из Интернета. Можно только догадываться, что происходит на концертах, объявления о которых не передаются по радио, а расклеиваются на маленьких бумажках в метро и на небольших, только специальной публике известных сайтах. Найти андеграунд в сегодняшней жизни трудно. Но значит ли это, что он исчез? Вряд ли. Во-первых, на то он и андеграунд, чтобы не быть очень заметным, во-вторых, современное общество далеко от той социальнополитической гармонии, которая позволяет выражать недовольство исключительно политическими методами. К тому же новое поколение всегда будет нуждаться в новом искусстве, которое бы адекватно отражало юношеский протест против «бессмысленных ценностей» старшего поколения. А городские власти будут продолжать бороться с подростками, раскрашивающими стены и железнодорожные заборы, но при этом они будут все лучше понимать, что безопаснее «иметь под рукой» немного «своего» андеграунда… В эпоху торжества жанров и стандартов любое искусство вне формата,
Ну а публика – она вновь собирается на ставшие модными милонги и вряд ли думает о том, что чуть больше века назад танго было танцем буэнос-айресских борделей.
«Оранжевые» существуют и в современной России, где они представлены в первую очередь движением «Субтропическая Россия». Эта крохотная партия, официально, впрочем, не зарегистрированная, ставит своей основной целью «улучшение политического климата путем повышения минимальной температуры окружающей среды до +20». Другие политические требования «Субтропической России» включают запрещение прохождения айсбергов через территориальные воды России, повышение градусности водки и назначение лидера КПРФ Геннадия Зюганова обер-прокурором Священного Синода. Хэппенинги «Субтропической России» происходят по определенным датам: 28 мая члены «Субтропической России» ежегодно отмечают День Матиаса Руста, или Торжественное ожидание Второго Пришествия на Васильевском спуске (именно в этот день в 1987 году немецкий летчик приземлился на Красной площади), а 24 сентября – День замачивания террористов (дата произнесения В.В. Путиным, тогда премьер-министром, знаменитой фразы в 1999 году). Этот «праздник» отмечается замачиванием вырезанных из газет фотографий террористов в воде. В эпоху президентства Б.Н. Ельцина «Субтропическая Россия» регулярно отмечала и другой «праздник», впрочем, тоже связанный с водой (28 сентября), – День Чудесного Спасения господина Бориса Николаевича Ельцина из вод неизвестной реки с холщовым мешком на голове, что произошло, напомним, в 1989 году. Во время этого «праздника» в Москве у фонтана на Пушкинской площади проводился обряд ельцинирования – погружения в воду отдельных граждан и предметов (например, Конституции). А 31 августа «Субтропическая Россия» традиционно пикетировала Московскую консерваторию, отмечая таким образом День дирижера – годовщину дирижерского дебюта Б.Н. Ельцина с немецким военным оркестром в Берлине в 1994 году.
«Субтропическая Россия» всегда высказывается по поводу судьбоносных политических событий. Например, когда в 1997 году было принято решение о расширении НАТО, «Субтропическая Россия» и другая «оранжевая» российская партия, «Броуновское движение», напомнили, что согласно закону Гей-Люссака все объекты при расширении охлаждаются.
Удивительно, но крохотная «Субтропическая Россия» является уникальным примером. В России, где всегда были сильны и левые идеи, и подпольное искусство, политики почти не используют в своих целях радикальные художественные практики, конечно, если речь не идет о грязных избирательных технологиях.
В социалистических странах проникновение андеграундных художественных методов в политику было нечастым. Самый яркий пример такой практики – польская «Оранжевая альтернатива», давшая название разнообразным, хотя и малочисленным «оранжевым» партиям и движениям. Оговоримся сразу – ассоциации с недавними президентскими выборами на Украине будут неуместны. Хотя сторонники Виктора Ющенко и выбрали оранжевый цвет, они не стали приверженцами «оранжевого движения», для идеологии которого главное – превратить политику в иронический хэппенинг. Основатель польской «Оранжевой альтернативы» искусствовед Вальдемар Фридрих, более известный как Майор, в середине 80-х годов, когда в Польше было введено военное положение, начал проводить во Вроцлаве абсурдистские акции, которые начались с демонстрации гномов 1 июня 1987 года. Перед демонстрацией «оранжевые» распространяли листовки, в которых говорилось, что «социализм высоко ценит идею гномов, и не только за красный цвет их шляп». Идея оказалась плодотворной и заразительной. Как говорил Фридрих, «ты не можешь серьезно относиться к полицейскому офицеру, который во время допроса спрашивает: „Почему вы приняли участие в незаконном митинге гномов?“ Затем последовала акция „Кто боится туалетной бумаги?“, участники которой раздавали прохожим небольшое, но равное ее количество. В „День шпиона“ на стенах вроцлавских домов появились подписанные „генералом Пумперникелем“ листовки с лозунгом „Шпионы всех стран, объединяйтесь!“ Одетые в черное люди в темных очках со значками „КГБ“ и „ЦРУ“ и со слуховыми трубками в руках спрашивали прохожих, есть ли у них секретные документы. В день Польской народной армии по приказу все того же генерала Пумперникеля „Оранжевая альтернатива“ провела военные маневры под кодовым названием „Дыня под майонезом“ и под лозунгом „Организация Варшавского Договора – оплот мира“. 7 ноября „оранжевые“, оседлав деревянных лошадок, инсценировали сражение армии Буденного. Наконец, 8 марта 1988 года Майор и его единомышленники раздали вроцлавским женщинам тампоны. Акция проходила под лозунгом „Першинги“ – нет, гигиенические тампоны – да!», и вскоре после этого Майор был арестован, но оправдан, проведя в тюрьме три недели. Очевидцы вспоминали, как проходил неудавшийся властям суд над Фридрихом: «Свидетели – друзья Майора, все одетые в оранжевое, и его подруга, которая везла за собой пластмассового льва на колесах, давали такие абсурдные показания, что суд несколько раз объявлял перерыв. После шестичасового заседания суд решил, что действия Вальдемара Фридриха, а именно раздачу тампонов „согласно польским законам нельзя квалифицировать как преступление“.