Журнал "Вокруг Света" №6 за 1996 год
Шрифт:
Воздух кончается довольно быстро. Увы, пришлось всплывать. Как жаль, что много воздуха потратили на большой глубине, когда такое великолепие на 20 метрах! Вскоре на специальном катере прибывает комиссар КМАС мистер Пакиела, и мы сдаем ему отснятую пленку для проявки и контроля. Кстати, во избежание подлога, на каждой пленке первый кадр должен быть с портретом нашего Хассама.
После обеда и отдыха погружения продолжаются, но уже в другом месте. Здесь строго следят за тем, чтобы сразу после еды человек не лез в воду — безопасность превыше всего!
В напряженном ритме пролетают три дня соревнований. С досадой ощущаю, как много было упущенных возможностей и неснятых кадров... Но вот и конец соревнований. Все! Участники имели равные возможности, и в неудачах нужно винить только себя.
Но какая уж тут неудача. Побывать в таком удивительном месте, пообщаться с такими фотографами, покружиться в танце с рыбой-наполеоном, мероу, черепахой, и все это в кристально чистой воде. Мой друг Юра сказал в последний день:
— Наполеона видел, рыб-ангелов видел, мурену видел, акул совсем рядом видел, на черепахе катался — ничего больше не надо!
Владимир Гудзев
Страны и народы: «Амаретто» из Сан-Марино
Когда едешь по дорогам Италии, обнаруживаешь, что, помимо пляжей, виноградников, неаполитанских песен, венецианских гондол, футбольной команды «Ювентус» и сицилийской мафии, не говоря уже о картинных галереях и соборах, в ней есть вещи, которые не укладываются в наше традиционное представление об этой стране. Думая об Италии, мы просто не думаем о них. Едешь, к примеру, из Рима в маленький городок Риччоне, что на Адриатическом побережье, и тебя сопровождают бесконечные леса. Они взбегают по склонам Апеннин, сваливаются за изломанную линию вершин и снова появляются грядами в просветах между горами. На фоне таких окутанных сизой дымкой гряд и пологих холмов, создающих перспективу, итальянские живописцы часто изображали античные и библейские сюжеты.
У дороги встречаются старые крестьянские фермы. Стоит себе двухэтажный каменный дом с крохотными оконцами, рядом несуразный сарай и тут же в беспорядке, совсем как у нас, свалены ящики, бочки, мотки ржавой проволоки, обломки инвентаря и прочий хлам. Большинство ферм заброшено — видно, хозяева построили себе новый дом, но старый почему-то не убирают. Попадаются, впрочем, и такие, в которых еще теплится жизнь: заросшие сизой щетиной старики греются на солнышке, женщины в черном сзывают кур, на веревках, подпертых шестами, полощется на ветру белье. Все это вызывает в памяти сцены из кинокартин итальянского неореализма.
Мелькнул придорожный щит: «Область Умбрия». Три тысячи лет назад здесь еще жили аборигены Апеннинского полуострова умбры. Теперь от них не осталось почти ничего. Их язык забыт, селения исчезли, привольные долины, где они охотились, распаханы и застроены городами. Только земля осталась прежней — почти сплошь глина. Нигде прежде не приходилось мне видеть столько глины разных цветов — от светло-желтой, почти белой, до бурой, с багровым отливом.
Древние мосты из ноздреватого ракушечника, ржавая листва на дубах, белесая муть речушек, несущих свои воды в Тибр, тюки прессованной соломы под навесами, бурые космы осоки — все это в конечном счете лишь оттенки умбрийской глины, расчерченной графикой черных виноградных плетей и узловатых яблоневых крон. Даже воздух, чуть дрожащий в нежарком зимнем солнце, кажется, пронизан ее отблеском.
Увлекшись наблюдениями за цветовыми оттенками зимнего пейзажа, я представил себе, как давным-давно некий пещерный предок умбров подобрал ком ссохшейся рыжей земли и начертил им на скале линию, а потом абрис оленя или женщины. Его последователи научились распускать глину в воде. Им понравились мягкие цвета, так привычные глазу. Наконец, кто-то придумал краску, похожую на здешнюю почву. Эта краска и теперь называется умбра натуральная, проще говоря, умбрийская глина, которой так много в этих местах.
По утрам меня будит длинный свисток раннего поезда, неслышно летящего на север метрах в семистах от гостиницы синьора Бруно. Повинуясь этому зову, я спускаюсь вниз, отвечаю улыбкой и бодрым «Бон джиорно!» на улыбку и приветствие уборщицы и иду к морю.
Пляж пустынен и угрюм. Раскрашенные кабинки и павильончики выглядят в пасмурную погоду довольно нелепо. Море гонит на берег череду плоских серых волн. Откатываясь назад, они оставляют на песке мусор, обломки раковин, маленьких крабиков. Редкие любители утренних прогулок зачем-то разгребают палочками валики морского хлама, наподобие того, как грибники ворошат траву и жухлые листья. Наверное, надеются найти что-то необыкновенное.
Все-таки и в зимней Италии есть своя прелесть. Летом этот пляж был бы полон людьми, и моя прогулка заканчивалась бы всякий раз купанием, не больше. Ведь Адриатика и здесь так же одуряюще ласкова, как на той стороне, в Дубровнике, где я был лет двадцать назад. Зимой же весь отдаешься во власть созерцания и раздумья...
Однажды мне пришло в голову, что на том месте, где теперь белеют пляжные павильоны, семнадцать столетий назад мог стоять молодой человек в кожаном фартуке мастерового, с длинными волосами, перехваченными ремешком. Он ждал, когда южный ветер «гарбино» разгонит облака, чтобы зоркими глазами разглядеть на другом берегу вершины гор его родной Далмации. Человека звали Маринус, он был каменотесом и приехал в Ариминус (современный Римини) строить порт.
В ту пору, в начале IV века новой эры, Далмация входила в состав Римской империи. В Риме правил Диоклетиан, происходивший из тех же мест, что и Маринус. Сам того не ведая, могущественный император способствовал громкой посмертной славе своего ничтожного земляка. Ибо именем каменотеса называется теперь государство, в то время как имя Диоклетиана осталось лишь в исторических книжках да еще, быть может, в названии каких-нибудь римских терм, то есть общественных бань.
Случилось так, что Маринус был ревностным последователем учения Иисуса Христа, а император Диоклетиан развернул в годы своего правления жестокие гонения на христиан. По его указу их травили дикими зверями в цирках («Хлеба и зрелищ!» — требовала толпа), подвергали жестоким пыткам и мучительным казням. Когда борьба с инакомыслящими охватила города Средней Италии, Маринус и несколько его единоверцев бежали на гору Титано — она возвышается неподалеку от Римини. Каменотес искал защиты не у моря, не у леса, а у камня — и не ошибся.
Гора укрыла беглецов, а после того, как опасность миновала, Маринус уговорил товарищей поселиться на горе и жить своим уставом, а не по указке императора. Так каменотес из Далмации стал главой небольшой христианской общины и настоятелем первого храма, который сам же и построил.
После смерти основателя община не распалась. Трудами и молитвами обитатели Титано осваивали окрестности, возводили каменные дома и стены вокруг города. Они выбирали правителей из своей же среды, обходясь без венценосных государей, и в конце концов папа Римский признал Сан-Марино, то есть государство Святого Маринуса. Сегодня это самая древняя из всех существующих на земле республик.