Родился в 1998 году в Каменной Степи Воронежской области. Поэт, эссеист. Лауреат Международной премии имени В. Аксенова, Премии правительства Воронежской области, финалист и обладатель специального приза премии «Лицей» от журнала «Юность» и др. Печатался в журналах «Юность», «Знамя», «Октябрь», «Дружба народов», «Наш современник», «Москва», «Кольцо А», «Сибирские огни», в «Литературной газете» и др. Член Союза писателей России и Союза писателей Москвы.
«Нет, ничего, и страдание снега недолго…»
Нет, ничего, и страдание снега недолгопродлится. Грузный выдох январский,непролазный и грузный, почти опустилсяна шапку, на плечи.Все, что потеряно, стынет в руках ненадежныхи вот – вот потеряется снова.Я выхожу каждый вечер лишь только за этим.Память чужая чугунна, бескровна.
Где проявитель?Это бегут по полям виртуальные детик каким – то безумным открытьям.Нет, ничего не исправить, не выдумать слова,птицы бессмертные мокнут под временным снегом,под снегом картонным.Их подбирают и плачут.Все повторится. И полные ветра карманыпотянут к земле или лопнут от свиста.(Спокойствия и не хватает на свете,а тревога напрасна.)Нет, никогда не забудут —потому что вовек не простят —всенародно, построчно.Родина только на вид равнодушна.
«Ты проснешься тихая, смешная…»
Жене
Ты проснешься тихая, смешная,и лениво скажешь: «Вот ночноесолнце!..» и покажешь на бумагу.Жизнь меняю страстно, добровольно:лучики вяжу в пучок сердитый,ставлю в вазу – в кляксу на углу.Спи, земная, ни о чем не думай.Страх волною по реке проходит,чуть качает утку, как ресничку,и рябит в прибрежных камышах.Я стою, держу в руке подснежник,потный кулачок вперед протянут,носик вздернут смирным рядовым.До утра, до наволочки мятойстриженые волосы ершатся,губы мерзнут, шепота стыдясь.
«темнота стоит по углам…»
темнота стоит по угламчтобы прятать фамильный хлам [храм]охранять светтам зверье и птицы на все ладыдля небесных трав и во льду водынет не то что смерти —прощенья нетмы сидим за тихим большим столомна столе бокалы с сухим виномна столе свеча запеченный лещвот закусим и тоже придется лечькак на противень на кровать —снега ждатьмой последний мой вещий мой вечный сонна равнине русский старик вийон —за спину голубые рукион обвит по горло сухим плющомневесом не-высказан не-прошенмежду рам комариный трупик
«о-кажется не скажешь и полслова…»
о-кажется не скажешь и полсловао ветке дереваи дрогнет целый леспростимся!нам столько места дали для разлукис чугунной ласточкой на память в уголке
«Нащупать спинку стула…»
Нащупать спинку стула.Облокотиться.Дождь среди ночи будто бы невозможен —потому что невидим,потому что зимний.И все же он есть,слушай его, слушай.Как ты перед Богом,маленький и холеный,так дождь, ломая коленки,перед тихой землей январской:Сказать – страшно,промолчать – не имеешь права.
Анна Ревянина
Родилась в Донецке в 1983 году. Член Союза писателей России, Союза писателей ДНР и Союза писателей Республики Крым. Стихи переведены на девять языков. Обладатель и финалист множества международных и национальных премий, в том числе Гран-при VIII Международного литературного фестиваля «Чеховская осень», специального приза «Слова на вес золота» еженедельника «Аргументы и факты», Национальной российской премии «Лучшие книги и издательства года – 2018» в номинации «Поэзия», премии «Книга года» (в соавторстве) и других. Автор семи книг.
«У меня есть брошь из Белграда…»
У меня есть брошь из Белграда.Я броши рада.И она мне рада.Мама охает: «Пятьдесят ойро,вот оно тебе надо?Собираешь безделки со всей земли!Купить бы лучше риса и гречки,а не брошь, оставшуюся после мертвой девочки».Мама, она живая,в ней чернота воды Дунаяи бомбежка Белграда,в ней человек с мишенью над головою:«Стреляй в меня!»Брошь – серебро и оникс.Бомбежка Белграда – забытый комикс,словно и не было ничего.Но посмотришь в черную брошь, как зеркало,и увидишь
серба,который ее когда-то купил для дочери,но не успел подарить.Война – это то, что никогдане может быть конченодля живых.
«До чего же стыдно…»
До чего же стыдно.Все эти лица,лица на фоне десятка яиц,масла, сыра и банки с горошком.Бабушка Нюра и ее облезлая кошка,бабушка Нюра в халате цветастом и разных носочках,похоронила двух сыновей и дочку,живет на пенсию и подачки.Растягивает на месяц пачку гречки.Бабушку Нюру добрые волонтеры усаживают за стол,раскладывают красиво продукты перед,говорят бабушке Нюре:«Смотрите-смотрите, сейчас вылетит птичка!»И бабушка Нюра смотрит,глаза ее – чистые слезы, совсем без цвета.И бабушка Нюра смотрит.Прекрасная бабушка Нюра, беззубая бабушка.Ей стыдно позировать, но ведь так надо!Сказали ей волонтеры, что нужносмотреть прямо в камеру. Нужно!Иначе добро не зачтется.Кем не зачтется?Кому не зачтется?Пока был жив муж, бабушка Нюра ни у кого ничего не просила.Муж говорил: «Ты у меня красивая!»А теперь бабушка Нюра шепчет губамибескровными прямо в камеру:«Спасибо, Россия».И за окном бабушки Нюры начинается лес.
«Когда мне надо говорить о моем Донецке…»
Когда мне надо говорить о моем Донецке,я надеваю свое самое красивое платье,беру у мамы ее лучшие серьгирозового металла с черными жемчужинами.Подарок второго мужа.Они больно оттягивают мочки.Когда мне надо говорить о моем Донецке,то всего мало.Колготки недостаточно тонки,каблуки не так высоки, как хотелось бы.Подбородок и шея дряблее, чем нужно,а линия плеч слишком поката,чтобы выйти и во всю глоткусказать четко-лобово-линейно.Сказать так, чтобы услышалив городах на Днепре, Шпрее и Сене,какой он – город на Кальмиусе!Само слово «Донецк» отныне и навсегда —бумага лакмусовая,проверка, которую многие не проходят,похлеще тех, что в зданиях аэропортов,когда ты достаешь новый,совсем еще не потертыйпаспорт о двух головах орла.Я – пришелец с планеты Ордла,прямая наводка.Когда мне надо говорить о моем Донецке,я крашу губы и подвожу глаза,густо кладу румяна, пудру, тени,расчесываю волосы, начесываю их у корней.Я всегда произношу слово «Донецк» круглым ртом, словно пропеваю,так меня учили в хоре.Все красивые слова надо произносить круглым ртом.Когда мне надо говорить о моем Донецке,я беспокоюсь, чтобы мой маникюр был достаточно свеж,ведь разговор о Донецке не обходитсябез того, чтобы не взмахнуть руками.Без того, чтобы не жестикулировать бурно.Единственное, что меня беспокоит,когда мне надо говорить о моем Донецке, —это то, что я недостаточно красива,чтобы говорить о нем!Нос кирпат, волосы жидки, спина сутула.О Донецке должны говорить самые красивые девыс жемчужными зубами и алыми губами.Тонкие голубоглазые нимфы в невесомых платьях,покачивающиеся, словно от степного ветра,на высоких шпильках.Когда мне надо говорить о моем Донецке,я хочу быть безупречной,такой же безупречной, как мой Донецк.
«Папа снился…»
Папа снился.Говорил: «Аня, куда ты без СНИЛСа,куда без паспортана общественном транспортев легком пальто.Моя девочка – без роду, без племени,с регистрацией временной,с войной за плечами, не имеющей ни конца, ни края.Ты уже не моя, не та моя пианистка и книгочейка.Ты другая. Для тебя не найдут ни бесплатных врачей,ни прочих льгот.Шестой год, шестой чертов год».Папа, не снись, то есть снись, но не снись так плохо.Сдался мне этот СНИЛС, полис и прочие доки.Давай просто сидеть на облаке,говорить о том, как у нас в Донецкек концу июля всегда случалисьудивительные закаты.Ты курил в них свои верблюжьи в крапинку сигареты.Я говорила: «Еще целый месяц лета! Огромного желтого лета!А дальше – хоть война, хоть сума…»Не сойти бы с ума, папа, не сойти бы только теперь с ума.
