Проницаемость границы между жизнью и смертью – в основе рассказов Сергея Носачева. Герой «Честной игры» живет в состоянии постепенной, но необратимой энтропии, апофеозом которой становится пересечение границы: герой засыпает и обнаруживает себя в морге с биркой на пальце. Что это – сон или реальность? Переход в другое измерение происходит у Носачева так легко и внезапно, что йенские романтики бы позавидовали. Второй рассказ, «Музей шкур», тоже с темой смерти и посмертного бытования связан самым непосредственным – и снова весьма неожиданным образом. Энтропия – и в основе рассказа Алены Ракитиной и Людмилы Прохоровой «1989». Текст о саморазрушении, которое затягивает в свою воронку окружающих, о точке невозврата, миновав которую человек оказывается обречен. И пьеса Серафимы Орловой, подобно манновским «Будденброкам», становится историей гибели одного семейства, дошедшей до стадии, когда даже «настоящие вещи» оказываются бессильны.
Рассказ Марии Мокеевой «Подземный покер», написанный нарочито сухо, динамично, отчасти репортажно, раскрывает страшную правду о себе – неожиданную и оглушающую, – только в последнем абзаце.
Прозу Сергея Кубрина отличают опора на собственный профессиональный
опыт, тонкий психологизм и умение рассказать «бытовую» историю. В этот номер вошел рассказ «Начальник тыла» из цикла о следователе Жаркове.
Очень неожиданно представлен в журнале лауреат второго сезона премии «Лицей» Константин Куприянов: после романа «Желание исчезнуть» о попытках найти себя и мирную жизнь после возвращения с войны в Донбассе и повести о тоталитарном расчеловечивании «Новая реальность» – сказка-притча в духе Новалиса о дружбе мальчика с котом, о дворцовых тайнах и суперспособностях, разрушающих реальность, расшатывающих ее границы.
Булат Ханов написал рассказ о первом постсоветском поколении, чье детство пришлось на 90-е. Теперь они выросли и чувствуют, что им пытаются внушить ложные воспоминания: они, выросшие в эпоху «поворота на Запад», теперь сталкиваются с модой на советизацию: «тебе внушают тоску по вещам, которых у тебя и не было никогда».
Завершает номер рецензия на книгу «Остров» Анны Ревякиной, в которой Владислав Русанов размышляет об авторской манере и авторской эволюции поэта, о влиянии городской топонимики на ее стихи.
Тексты, составившие этот номер, очень разные, противоречивые – и очень живые. Как и стихи и проза, поступающие на конкурс четвертого сезона премии «Лицей».
Поэзия
Евгения Джен Баранова
Родилась в 1987 году в Херсоне. Окончила СевНТУ по специальности «информационные управляющие системы и технологии». Большую часть жизни провела в Нрыму. Финалист «Илья-премии» (2006), 2-я премия поэтического конкурса «Серебряный стрелец» (2008), 3-я премия литературного конкурса «Согласование времен» (2010), лауреат поэтического конкурса «Пятая стихия» (2014), призер поэтической эстафеты «Вечерние стихи» (2015), лауреат премии журнала «Зинзивер» (2016), шорт-листер премии «Писатель XXI века» (2017), шорт-листер литературного конкурса «Бежин луг» (2018, 2019), шорт-листер литературной премии имени И.Ф. Анненского (2019), победитель поэтического интернет-конкурса «Эмигрантская лира – 2017/18», победитель международного поэтического фестиваля «Эмигрантская лира – 2018», лауреат премии имени В. П. Астафьева (2018), лауреат премии журнала «Дружба народов» (2018). Финалист премии «Лицей» (2019), обладатель спецприза журнала «Юность» (2019). Автор четырех книг стихов, в том числе «Рыбное место» (2017) и «Хвойная музыка» (2019). Участник арт-группы #белкавкедах
Говорит со мной овощебаза
«Больной ребенок, выживший птенец…»
Больной ребенок, выживший птенец,но не жилец, ей-богу, не жилец,идет к комоду, музыку заводит.И музыка играет в коридор,шумит камыш – виниловый забор —горит при непрерывном кислороде.Так пением до старости расти.«Таганка» милая, с тобой ли по пути,по солнечным путям бредет Высоцкий?Пластинка говорит: «I love you so…»,ребенок понимает, он спасенот сырости и ржи автозаводской.Ребенок понимает, Леннон жив,и Ленин улыбается. Мотивплывет, как рыбка в банке с позолотой.«Так лучше быть богатым, чем» (…хрипок…)Покачиваясь, спит у тонких ногпластинка в пузырящихся «колготах».
«Посидим обнявшись, что ли…»
Посидим обнявшись, что ли.Поглядим в лицо дождю.Мне сегодня снилось поле.Фиолетовое полепосреди бумажных дюн.Как постыло, как простуднов нашем садике камней.Обними меня. Мне трудно.«Отпусти меня ко мне».Кольцевая прячет выход.Даже голос недвижим.По болоту бродит лихо,кормит ветер облепихой.Разговариваю с ним.
Славе Ставецкому
И ты б заискивал, и ты быне мог расправиться с собой,когда б графитовая глыбавдруг оказалась голубой,когда б сквозь тело вечер хлынул,неудержимый, как пчела,и ты б отыскивал глубины,учился странного желать.И обнаружив нож опрятныйи ванну, полную воды,и ты б давился вероятнойпредотвратимостью беды.Потом
курил бы на балконе,следил за падалками звезд.Да, ты бы понял, ты бы понял,что пережить мне удалось.
«Говорит со мной овощебаза…»
Говорит со мной овощебаза:не сдавайтесь, миленькая, сразу.Кабачки гниют – не унывают,словно установка буровая.Помидоры в собственном желепродолжают грезить о земле.Тихий бог приходит к овощам,учит нераспроданных прощать,учит пригибаться и терпеть,принимать закусочную смерть.Ну а вы заладили – бронхит.Разве тело стоило хранить?Разве бездна создана не есть?Да и воздух кончился не весь.
«С тоненькой шеей в высохшем свитерке…»
С тоненькой шеей в высохшем свитеркея становлюсь решеткой, а не рекой,и наблюдаю, как, не храним никем,ты догораешь радугой корневой.Вижу, как птицы тело твое клюют.Слышу, как звери в бронхах твоих хрипят.Жизнь оставляет пепельный перламутрна домовине раннего октября.Что же мне делать? Щепкой лететь, щегломпрятаться в клетке? Трещиной речевойдождь вызывая, выдумать водоеми заполнять бессильной своей водой?Что же мне делать? Не прогоняй/гони.Не догорай/пожалуйста, догори.Мысленный лес, хранитель, дурак, двойник.Гладкое яблоко с гусеницей внутри.
Григорий Медведев
Родился в Петрозаводске в 1983 году вырос в Тульской области. По образованию журналист. Лауреат премий «Лицей» и «Звездный билет». Живет в подмосковных Мытищах, работает новостным редактором.
Дом
Я просыпаюсь в доме моего прадеда.Редкий русский может так о себе сказать.Я просыпаюсь в доме моего прадеда на рассвете в конце января,в маленьком городе у реки на границе леса с подстепьем,на Красноармейской (бывшей Подьяческой),ведущей к Красной площади (бывшей Нижней Торговой).От нее раскинулись улицы, словно пальцы:как если бы, сидя спиной к реке,ладонь положить на землю.Крепко держали городок в кулакекупцы Нечаевы, Паршины, Грязевы.Девять храмов построили.Прадед не участвовал, сумел увернуться, ломали другие.Болдин какой-то особо усердствовал, по воспоминаниям,Пестерев и Сопронов.Все храмы свели на нет.Потому крестили меня не здесь.Повезли в деревню за тридевять километров,вниз по Советской (бывшей Соборной) и дальше.Тайно, чтобы без неприятностей на работе.Морозно, окна заиндевели, шумит АГВ.Две крохотные комнаты и одна чуть побольше.Как они все здесь умещались? —Прадед, прабабка, четверо их детейда еще родственники-приживалы.После войны им стало свободней, втроем.А позже мой дед, зятем въехав сюда,дом расширил: кухню пристроил, веранду,новые яблони посадил.В доме тепло, за стеной заснеженные деревья.На соседней улице, Карла Маркса (бывшей Дворянской), —пять сотен шагов отсюда —Бунины жили в каменном одноэтажном особняке.Иван у них часто гащивал, у матери с братом.Написал здесь «Чашу жизни», «Деревню» и прочее.Я читал, понял почти все слова, я еще русский?Люблю вообразить их встречу,Бунина с мои прадедом Алексеем.Писатель бы яблок купил у негона Верхней Торговой (сейчас Комсомольской)или случайно плечами столкнулись быгде-нибудь на Московской (ныне Свердлова).Мне приятно думать об этом.Но нет, не могли.Я просыпаюсь один в доме моего прадеда,куда он заселился в середине двадцатых,как ценный руководящий кадр,вместо прежних жильцов —попа с попадьей и их дочек,чьи имена мы постарались забыть.