Журнал «Юность» №11/2022

№ 11 (803) 2022

«ЮНОСТЬ»

На 1-й странице обложки рисунок Марины Павликовской «В процессе»

Илья сидел за кухонным столом и лениво водил ложкой по тарелке. Белесые сгустки манной каши то разлеплялись,

Они, расположенные в виде перевернутого треугольника, напомнили ему собачью морду. Через несколько секунд собака сменилась козой, и Илья узнал, что ее зовут не Машка и не Майка, а Серафима и что ее хозяйка – это приехавшая из Москвы учительница русского языка и литературы Альбина Сергеевна. Утомившись от столицы, которая казалась ей вечно неизвестно куда струящейся рекой, Альбина переехала к сестре и стала постепенно свыкаться с деревенской жизнью. Поначалу она считала подъемы с петухами и ковыряние в земле дикостью, но уже через несколько недель научилась вставать раньше петухов и ухаживать за гортензиями так, что соседки прозвали ее ведьмой. Альбина не скучала ни по метро, ни по высоткам, но учеников ей не хватало. Это вынуждало ее рассказывать бездумно слонявшимся по улочкам детям о разнице между адресатом и адресантом. Иногда они прислушивались, а иногда пропускали все мимо ушей, отвлекаясь на пестрых бабочек и копошащихся в земле муравьев. Когда внимание рассеивалось, Альбина Сергеевна выдергивала из земли травинку, совала ее в муравейник, какое-то время ждала, вынимала и предлагала попробовать появившуюся на ней жидкость. Эти и другие умения, вроде создания свистка из пикульки, впечатляли, и дети были готовы не только слушать про масло масляное, но и приводить свои примеры: громкий гром, дождливый дождь, игрушечная игрушка.

Стук кровати о стену отвлек Илью от истории об Альбине Сергеевне, ее учениках и Серафиме. Он отвел глаза от дырок-треугольника и направился в свою комнату. Проходя по коридору, он взглянул на закрытую дверь, из которой доносился стук. В полупрозрачном стекле отражались два размазанных силуэта. Илья потупил взгляд и опустил голову, взгляд упал на продырявленный в нескольких местах носок.

Он постоял, встрепенулся и снова пошел. Дверь со скрипом отворилась, и стук притих. Послышался голос мамы и какого-то мужчины, после чего в квартире воцарилась тишина. Илья не понимал природу шумов, время от времени наполнявших квартиру, но они ему не нравились. Не нравилось ему и то, что приходилось улыбаться каждому встречному, который переступал порог, не нравились их потные ладони и странные взгляды. Они смотрели на маму то так, будто хотели обнять, то так, будто смеялись над ней, то по-другому… «Другие» взгляды он понимал меньше всего, единственное, что мог сказать, – они были долгими. Однажды он взялся за мамину руку и попросил ее поиграть с ним в железную дорогу. В ответ на эту просьбу стоящий рядом мужчина отчеканил: «Она занята», а мама ласково погладила сына по плечу и сказала: «Давай попозже». После этого Илья ни о чем не просил, он или молча бродил по квартире, или уходил в парк.

Приходя туда, он присаживался на поросшую травой землю, открывал книгу и читал. Погружаясь в истории, он закусывал губу и время от времени вздыхал. Вздыхал не потому, что пытался вникнуть в особенно сложные места, и не потому, что автор давил на него описанием фабричных механизмов, а просто, просто так. Вздохи помогали справляться с накопившимся.

Иногда Илья понимал, что не понимает. Ему приходилось возвращаться на несколько строк, а то и на несколько страниц, чтобы восстановить очередность событий. Такое происходило в основном с интересными текстами, где один образ тянул за собой десятки. Илья пугался неожиданных шорохов и хрустов и, чтобы отойти, какое-то время сидел неподвижно, прислушивался.

Сидя с книгой в руках, он создавал шедевры и сжигал их, влюблялся в загадочных красавиц, сражался на дуэлях, умирал и упивался победами, безвылазно сидел в четырех стенах, терял близких и их же спасал. Осенними вечерами ветер играл с его волосами, сдувал их на глаза и мешал сосредотачиваться. Илья боролся с погодой горячим чаем. Настоящие ценители искусства, как и настоящие беглецы из дома, не сдаются холодам! Илья сдавался: просиживал на скамейке около часа и возвращался домой. Обычно этого времени хватало, чтобы посторонние ушли. Мама после встреч вела себя по-разному: или потерянно курила на балконе, или становилась требовательной и заставляла его драить квартиру, или, наоборот, улыбалась и много разговаривала. Хорошее настроение посещало ее нечасто, но если посещало, Илья начинал чувствовать себя точно так же. Они разговаривали о трехголовых змеях и о полулюдях-полубыках, Илья говорил, что хочет сочинять сказки, в которых принцессы спасают сами себя, а мама вздыхала и отвечала, что все не так просто. Иногда ему казалось, что она его или не слышит, или не любит. Воздушные змеи, догонялки и прятки заканчивалась так же неожиданно, как и начинались. Мама уходила в себя, и он снова и снова оказывался наедине с пластиковыми динозаврами. Его любимая игрушка, набитый плюшем черный кокер-спаниель, хотя и старалась, не могла заменить Илье людей. Он тосковал по живому общению.

С ребятами со двора Илья ладил, а они с ним – нет. Они просили его сходить за водой, подстегивали воровать малину и обчищать клумбы. Илья знал, что поступает нехорошо, но ему так хотелось, чтобы его принимали, что он был готов срывать не только малину, но и черную смородину.

В этот раз над ним не просто посмеялись, его подставили. Он должен был перебраться через забор, залезть на дерево и наполнить желтое ведерко спелыми, темно-красными вишнями. Первая часть плана удалась, но, как только его пальцы коснулись сдвоенной тонкой веточки, из обветшалого домика вышел старик. Поджидающие Илью закричали «Воры, воры, караул!», а сам он вцепился в ствол. Хозяин заругался, Илья зажмурился, в ушах загремели выстрелы. Пятнистая рука схватилась за голень, он закричал.

Потребовалось немало времени, чтобы Илья успокоился и отцепил онемевшие пальцы от вишни. Как только он опустился на землю, старик представился Тимофеем Михайловичем Лаевским. Они потолковали о жизни и сошлись на любви к бабочкам. Илью впечатлили кустистые брови Тимофея Михайловича, его журчащий голос и рыжий кот по кличке Василий. Он не отходил от мальчика все то время, пока тот сидел на деревянной ступеньке и водил по ней ладонью. Илье поначалу было неприятно гладить полуоблезшую макушку кота, но вскоре он привык. Василий громко мурчал, это забавляло, Илья специально отводил руку в сторону, чтобы кот заискивающе тыкался в нее влажным носом. Перед расставанием Тимофей Михайлович отдал ему два ведерка с ягодами.

Дома маму Илья не застал. Обычно его это расстраивало, но впечатление от сегодняшнего знакомства защитило его от тоски. Первым делом он перемыл вишню и, пока мыл, решил прервать какие бы то ни было связи с дворовыми. Мысль о них заставила его сжать одну из ягод – красные капли разлетелись по стенкам раковины, брызнули на темную плитку над ней.

Отпечаток на маминой щеке был почти что такого же цвета. Она скрывала его: сидела, облокотившись на кулак и нарочно развернувшись в профиль. – Мам, тебя ударил кто-то?

Взгляд был пристальным, женщина впервые разглядела в нем мужчину. Слишком рано, пожалуй. Как провинившийся подросток, мама слонялась из угла в угол.

– Ударилась просто, не переживай.

– Мне не нравится, когда к нам кто-то приходит. – Илья перекатывал краешек футболки между пальцами. Раньше они это не обсуждали.

– Мне тоже, но нам нужно что-то есть.

– Можем что-то посадить.

– И питаться одной петрушкой?

– И никто тебя не ударит.

Она промолчала, лишь сжала зубы, челюсть дрогнула. Илья постарался сменить тему и рассказать маме о Тимофее Михайловиче, но она ушла, а он до ночи рисовал на клетчатых тетрадных листах котов.

Полузаросшая дача Лаевского стала его убежищем. Пение птиц сменилось скрипом половиц, запах растений в саду – запахом замешиваемого теста. Тимофей Михайлович всю жизнь проработал в пекарне и не мыслил себя без выпечки: пирожки, бублики и баранки выходили у него исключительные. Илья любил слушать повторяющиеся из раза в раз истории и разделял сетования Тимофея Михайловича о нынешнем поколении.

У старика была удивительная способность вызывать интерес. Даже если он просил помочь покрасить забор, это превращалось в приключение. Однажды Тимофей Михайлович предложил Илье покрасить яйца, приближалась Пасха. Дома этот праздник не отмечали, и он охотно согласился. На столе стояли несколько лотков с белыми и оранжево-коричневыми яйцами разных размеров. Тимофей Михайлович сказал, что они попробуют раскрасить их несколькими способами.