Журналист в кармане. Апокалипсис в шляпе, заместо кролика – 4

Сотников Игорь

Почему по карманам, то так всегда и происходит, когда ты не находишь искомое в одном кармане. Почему же этого не произошло с записной книжкой, то Клава был так потрясён её отсутствием там, откуда она только что вынималась, что не догадался её поискать в других карманах. А ручка всё-таки более мобильное устройство, и она легче теряется в других карманах, но при этом с не меньшей лёгкостью там не находится (заодно можно на предмет наличия записной книжки прочерстить). Что, к потрясению Клавы и произошло сейчас. И он, сидя в одном непонимающем положении, за стекленев во взгляде на свои руки, не понимал, как такое могло произойти, что он сейчас ничего не понимает из того, что с ним произошло.

И

так до тех пор, пока он не замечает на руках следы от чернил. А это не только даёт надежду на какое-то понимание себя и с собой происходящего, но и придаёт силы Клавы. И хотя это были силы отчаяния, всё-таки это какие-никакие силы и ими грех не воспользоваться.

И Клава воспользовался ими немедленнейшим образом, подскочив с места и, с силой оттолкнув от себя дверку кабинки. Где он к своему потрясению наталкивается, кто бы мог об этом подумать…А об этом Клава в последнюю очередь подумал, и как оказывается зря. В общем, он там наталкивается на ухмыляющуюся физиономию Михаила, который как уже раз виделось Клаве, подозрительно его оглядывает со всех сторон, нравоучительно покачивает головой и говорит:

– А вот такого паскудства от вас, Клавдий Авторитетович твою мать, я совершенно не ожидал. – Здесь следует небольшая пауза, понадобившаяся Михаилу для того чтобы продохнуть накипевшее негодование, а дальше идёт второй блог высказывания Михаила. – Я его послал по делу, а он тут развлекается. И только не говори мне, что ты тут по делу засиделся. Не поверю.

Но Клава даже если бы и хотел что-то сказать, то не смог бы. А всё потому, что он перенервничал, да ещё тут такая сбивающая с ног неожиданность с появлением Михаила, и он не выдержал и на последних словах Михаила пал. А вот куда, то этого он уже не знает, а Михаила спрашивать об этом он не станет, не доверяя в этом моменте ему ни насколько – обязательно соврёт с преувеличением, наступив на его больную мозоль, намекая на всякую пакость.

А вот когда Клава, спасибо за всё свежему воздуху, пришёл в себя, сидя на скамейке, то он, конечно, перепугался, не обнаружив рядом с собой никаких людей, а те что ходили всё вокруг да около в виде прохожих, то их и за людей нельзя сразу считать, пока не познакомишься с ними поближе, – всё норовят они тебе ноги отдавить или плечом подтолкнуть, как будто и занятий для них других и не придумано (понятно, что нас окружают не люди, а роботы, запрограммированные на нашу мотивацию по борьбе с окружающей средой), – и принялся крутить головой в разные стороны и оглядываться вокруг, а уж только после всего этого, в себе.

И тут по-другому не бывает – он своим глазам не верит, себя в таком неподобающем виде видя, начав придираться к самому себе (а так он придирчив к сторонним людям, тогда как сам он чуть ли не безупречен). Где всё ему не так и ничего его в себе сейчашном не устраивает (а ведь когда он ко всему этому в магазине, а затем дома примеривался, то его всё устраивало).

– И что это я вижу! – в недоумении возникает этот вдруг очнувшийся человек, такой же во всём как Клава. А как будто и так не ясно, что он видит – что на нём с утра было надето с особой прилежностью, то и сейчас надето. А то, что всё это слегка запылилось, местами загрязнилось, а в некоторых штучных местах поотрывалось, то такова жизнь: всё течёт, всё меняется (да и про космическую пыль не нужно забывать).

Но нет, Клаву, или другого привередливого и вспыльчивого человека такая реальность не устраивает, и им непременно желается знать, отчего такой переполох в его внешнем виде произошёл так незаметно для него, то есть чуть ли немедленно. И почему силы природы, получается так, что действовали по отношению к нему так избирательно. – Чем это я так

замечателен сегодня от других, – вон сколько вокруг людей, – чтобы меня нужно было выделять? – начнёт требовательно задаваться вопросами тот же Клава, специально забыв, что сам себя ежеминутно выделял из всей массы людей. А когда значит, природа к нему прислушалась и решила пойти к нему навстречу, выделив его из всей массы людей, то он опять недоволен. Вот и спрашивается, как быть с такими как он, привередливыми людьми. Выделять их или нет. А может их выделить в отдельную прослойку избирательных на свой счёт людей, чтобы они там в своём кругу варились.

Ладно это мысли праздные, а Клава тем временем со всем этим неустройством в глазах обводит себя взглядом, чуть ли не последние пуговицы со своего пиджака рвёт, пытаясь опытным путём понять, как такое могло произойди с его новым пиджаком, специально им купленным под этот первый рабочий день, и который так себя не оправдал, пачкаясь и рассыпаясь на глазах.

– А ботинки! – в сердце замирает Клава от ужаса, в который его вогнал отбитый вид новых ботинок, стоило ему откинуть от себя оторванную от пиджака пуговицу и посмотреть себе под ноги. И Клава уже и боится дальше себя рассматривать, не ожидая там для себя ничего хорошего увидеть. А уж заглядывать куда-то глубже в себя, то это вообще за гранью его переносимости себя и нервов.

И всё для него складывается хуже некуда, и переубедить его в этом он сам себя никогда не сможет, пока ему на выручку не подойдёт хоть кто-то, кто чуть-чуть, а ему знакомый. В общем, для этого его разубеждения вполне подошёл Михаил, кто как раз к Клаве и подошёл в тот момент, когда он уже и перестал догадываться, что всё это может значить с ним, и в пал в лёгкий умственный ступор, уперевшись взглядом в одну точку.

– Не туда смотришь. – Заявляет с ходу Михаил, однозначно зная, как привести в себя и ко вниманию к нему вот таких попавших в необъяснимую ситуацию людей. И Клава, как и любой человек на его месте, вместо того чтобы впасть в истерику и накинуться на Михаила с необоснованными претензиями: «Так это ты, гад, меня во всё это втравил!», ещё неосознанно переспрашивает: А куда надо?

А Михаил, как человек прозорливый и в общем, необидчивый и не злопамятливый, как тот же Клава, – он, видишь ли, обзывается, тогда как Михаил уже на один шаг приблизил его к своему прозрению (этот его гад и есть этот шаг), – и он не пользуется этим моментом контуженности, в котором находится Клава, когда он падал головой об мостовую, не всегда удерживаемый при себе Михаилом, а спокойно кивает в другую сторону, что находится прямиком напротив этой скамейки, на другой стороне улицы.

Клава же продолжает себя вести неразумно, враждебно и несколько возбуждённо. И он, переведя свой взгляд в указываемую Михаилом сторону, не желает там ничего хорошего для себя замечать, даже несмотря на то, что там всё для этого есть – цветущие деревья, красивые здания и их обрамления с цветниками, где даже есть маленький фонтанчик. И при этом Клава так хитро обставляет это своё недовольство красотой жизни, что к нему с трудом только придерёшься.

– И что я там должен увидеть? – с таким нетерпеливым выражением, что ему прямо врезать хочешь-не хочешь, а захочется, вопрошает Клава.

Но Михаил тоже не лыком шит, и он вместо того, что разозлиться открыто на Клаву и с нервным выражением лица, с кулаками наизготовку, к нему подойти очень близко, с иронией ему замечает. – А сейчас уже поздно. Они уже зашли внутрь.

– Да кто они? – ничего не понимая, в растерянности задаётся вопросом Клава. А Михаил с улыбкой смотрит на него и не спешит его приводить в чувства – он знает, что теперь Клава полностью в его власти.