Жюль Верн
Шрифт:
Размышляя таким образом, автор делает довольно мрачные выводы:
«Безволие окружавших его людей поражало Кау-джера… С самого рождения эти несчастные привыкли ставить себя ниже всех других, полагая, что кто-то же должен властвовать над ними. Увы, в мире существует неизбежная и неотвратимая необходимость, против которой бессмысленно восставать: одни люди бесправны, другие — сильные мира сего. Первые подчиняются, вторые повелевают».
Разочарование, постигшее Кау-джера, сродни горьким раздумьям писателя в конце жизни. Его собственная тревога находит выражение в этих словах:
«Что же осталось от всех теорий Кау-джера после того, как он столкнулся с реальными фактами? Результат был налицо — неоспоримый и несомненный: люди, предоставленные самим себе, оказались неспособными поддержать свое существование. Его долгая внутренняя борьба привела к
…Все созданное таким тяжелым трудом, рушилось в один миг… Кто бы мог раньше подумать, что он, яростный поборник равенства, станет судьей поступков других людей? Он, страстный приверженец свободы и враг собственности, будет способствовать дроблению земли, принадлежащей всему человечеству, на отдельные участки и, объявив себя властелином какой-то частицы земного шара, присвоит право запретить доступ на нее одному из себе подобных?… Его друзья, огнеземельцы,…крайне удивились бы, познакомившись с такого рода теориями, ведь они-то никогда ничем не владели, кроме своей собственной персоны».
Независимость, предоставленная Чили острову Осте, послужила для Боваля поводом, чтобы захватить власть. Наиболее серьезная часть островитян создает внутри острова фермы. Губернатор же, самодовольный бездельник, не сумевший ничего запасти впрок, не знает, что и делать, когда с наступлением зимы начался приток населения: те, кто ушел искать лучшей доли, вернулись обратно, надеясь найти убежище в лагере. Голод и эпидемии косят людей. Чтобы предотвратить эти бедствия, Боваль не находит ничего лучшего, как подстрекать людей к грабежу процветающих ферм, а это лишь увеличивает число голодающих. Сопротивление отдельных фермеров приводит грабителей в замешательство. Воспользовавшись всеобщим беспорядком, Дорик поднимает мятеж, который влечет за собой опустошение и подавление слабых более сильными. Кау-джеру приходится смириться с очевидностью и согласиться спасти этих безумцев вопреки их собственной воле. Он становится во главе маленькой вооруженной группы людей. Одного его присутствия довольно, чтобы восстановилось спокойствие. Уже не спрашивая никакого согласия, он провозглашает себя губернатором остельцев, государственный переворот вызывает всеобщий энтузиазм. Так человек, не признающий никакой власти, становится единоличным властителем!
Кау-джер с горечью вынужден прибегнуть к мерам, вызывающим у него отвращение. Он вводит обыски, чтобы пополнить продовольственные запасы, экспроприацию, учреждает торговлю, право собственности. Труд является законом для всех. Суд, полиция, денежная система, общественные работы — ничто не забыто, даже тюрьма.
Столица острова, Либерия, превращается в современный город, и чилийское правительство соглашается уступить остельскому государству остров Горн, с условием установить там мощный маяк — то была заветная мечта Кау-джера.
Пожертвовав во имя сострадания к собратьям своей любовью к свободе, Кау-джер полагает, что, исполнив долг, он может сложить взятые на себя обязанности, но ему уготовано новое испытание.
Найден слиток золота, и Кау-джер никак не может сладить с охватившей поселенцев золотой лихорадкой. Остельцы, забросив все работы, ищут золото, но мало того, что экономике острова грозит полная разруха, его территорию наводнили золотоискатели, явившиеся со всех концов света. Потерпев неудачу, эти авантюристы предаются грабежу и бросаются на приступ столицы. Битва тысяч налетчиков с остельской милицией — одна из самых волнующих страниц романа. Кау-джер вынужден отдать приказ открыть огонь и, потрясенный, взирает на груду безжизненных тел. А тем временем правительство Чили, привлеченное залежами золота, посылает военный корабль, с тем чтобы навязать острову Осте протекторат, а вернее, прибрать его к рукам. Доказав сначала, что армия, которой он располагает, может противостоять чилийским притязаниям, Кау-джер подписывает договор, подтверждающий передачу эксплуатации золотых приисков соседней державе, но требует сохранить при этом автономию остельцев. Затем, передав власть подготовленному им для этой цели молодому человеку, Кау-джер берет старенькую шлюпку и плывет на мыс Горн. Он будет сторожем на своем маяке: «…Вдали от всех и нужный всем… навеки свободный и одинокий». Автор говорит, что «нигде в другом месте, кроме этой голой скалы, у него не хватило бы сил нести дальше жизненное бремя. Ведь самые тяжелые драмы разыгрываются в сознании людей; и для тех, кто их пережил и вышел из них опустошенным, разбитым, лишенным тех устоев, на которых зиждилась вся прежняя жизнь, нет иного исхода, как смерть или одиночество».
Эти слова отчаяния выражают подлинные мысли самого писателя. А несколькими страницами выше автор, описывая душевное состояние своего героя, как бы поверяет нам свои собственные чувства: «Всю жизнь он никому не подчинялся, и ему казалось жестоким навязывать свою волю другим… Вынужденный отречься от своих идеалов и покориться фактам, Кау-джер мужественно нес свой тяжкий крест, но в глубине души все еще лелеял слабую надежду на возможность осуществления своей мечты».
Кау-джер — человек чистого сердца, и потому он анархист в полном смысле этого слова. Смысл слов часто теряется, и теперь слово «анархист» стало равнозначно слову «террорист», однако человек, именующий себя анархистом, а на деле совершающий террористический акт, отрицает тем самым теорию, последователем которой себя провозглашает, так как, отвергая, казалось бы, всякую власть, он путем насилия пытается навязать свою. И сколько бы он ни говорил, что стремится к уничтожению социальных установлений вообще, на самом-то деле он выступает лишь против определенной социальной формы, и, значит, это уже не анархист, а революционер, который стремится заменить одно правительство другим. Тогда как анархизм предполагает, что человек должен быть свободным от всякой власти, ибо он достаточно мудр, чтобы управлять самим собой. Приверженцы этой теории утверждают, что при отсутствии любых систем человек не станет угнетать себе подобных и добровольно согласится с тем, чтобы каждый получил свою долю земных богатств. Коммунизм не так наивен и, преследуя цель равного распределения всех богатств, не доверяет благим намерениям человека и не обманывается насчет его полного бескорыстия, считая, что такого результата можно добиться лишь при помощи сильного правительства, стоящего у власти.
Кау-джер явно симпатизирует коммунистической теории. Но на деле свое общество он строит, пожалуй, на началах социалистического коллективизма. Так, золотоносные жилы он считает собственностью государства, производство электроэнергии — общественным достоянием. Корабль, курсирующий между двумя частями архипелага, также принадлежит государству. И если он разрешает частную собственность, которую считает неизбежным злом, то вовсе не потому, что следует какой-то теории, а потому, что видит в ней мощную движущую силу. В конечном счете его правительство придерживается либеральной доктрины с зачатками социализма. Кау-джер, можно сказать, использует даже новую экономическую политику (нэп), изобретенную Лениным.
В своей замечательной книге «Политическое прочтение Жюля Верна» Жан Шено подчеркивает, что Немо — это «образ непримиримого борца, в котором воплотилась мечта революционера поколения сорок восьмого года о свободе народов, его антиколониальные настроения и неприятие какой бы то ни было власти».
Я склонен думать, что таковы были и сокровенные мысли самого автора, этого «скрытого революционера», по определению Пьера Луиса. С жаром, свойственным юности, его мятежный дух прорывался в письмах к отцу. Потом он стал сочинителем. В своих драматических произведениях Жюль Верн довольствовался едкими насмешками в адрес современного ему общества. Затем его ослепила беспредельность человеческого прогресса. Но в 1886 году писатель пришел к выводу, что «успехи науки не должны обгонять состояние нравов». Надо дождаться дня, «когда люди станут достаточно образованными, достаточно благоразумными, чтобы никогда не употребить ее во вред», — так говорит Робур, олицетворяющий «науку будущего», которая способна будет изменить социальные и политические условия жизни на земле.
В 1894 году, которым определяется время действия романа «Кораблекрушение „Джонатана”», до совершенствования нравов было еще далеко. Тогда как науки, напротив, неудержимо развивались, и пропасть, отделявшая их от нравственных устоев жизни, все углублялась. Старый писатель содрогался, предвидя неизбежные последствия этого. Научные открытия давали возможность предугадать нравственный крах науки, поставленной на службу преступным целям и наделяющей человека таким могуществом, с которым благоразумие уже не в силах совладать. Об этом его последний роман, написанный наспех, над которым немало пришлось поработать его сыну.