Жюльетта

де Сад Маркиз

– В следующий раз, совершая подобное злодейство, обрати самое пристальное внимание на все свои чувства. Сделай так, чтобы похоть стала искрой для трутницы преступления, объедини обе эти страсти и результат поразит тебя.

– Да, Жюльетта, – прошептала княгиня, глядя на меня широко раскрытыми глазами, словно наэлектризованная моими словами, – я никогда об этом не думала... Я была ребёнком, очень мало знала и ещё меньше совершила в своей жизни, только теперь я понимаю это.

Тогда я объяснила синьоре Боргезе, что может извлечь свободно мыслящий дух из смеси жестокости и похоти и изложила ей все свои теории, с которыми вы отлично знакомы, друзья мои, и которые вы с таким успехом осуществляете на практике. Она тут же ухватила суть моих аргументов и дрожащим от волнения голосом стала заклинать меня не оставлять ее до тех пор, пока мы вместе не совершим достаточно

чудовищных и сладострастных поступков.

– Поверь, любовь моя, – возбуждалась она все сильнее, – тысячи мыслей, толпящихся в моей голове, подсказывают мне, как должно быть сладко лишить какое-нибудь существо из нашего окружения самого дорогого сокровища – жизни. Разорвать, уничтожить связи, соединяющие его с этим миром, единственно для того лишь, чтобы испытать приятное, щекочущее ощущение, чтобы сделать оргазм ещё сильнее... Да, да! Я представляю, как потрясает нервную систему вид чужой боли, и больше не сомневаюсь, Жюльетта, что радость, вызванная этим сцеплением столь разнообразных явлении, когда-то увенчивала экстаз богов.

В этот самый момент небывалого волнения моей подруги появились музыканты.

В комнату стайкой влетели десять юношей в возрасте от шестнадцати до двадцати лет; они были невозможно прекрасны и одеты в блестящие прозрачные туники, задрапированные на греческий манер.

– Вот артисты, которые услаждали наш слух музыкой, – указала на них блудница и приказала им приблизиться. – Поначалу я прошу тебя быть свидетельницей удовольствии, которые я получу от них, потом, если захочешь, то же самое сделаешь ты.

Между тем двое самых юных их этой неотразимой группы заняли свои места: один возле головы Олимпии, которая распростерлась на подушках, второй – рядом с ее промежностью. Остальные разделились на две части – четверо окружили первого юношу в изголовье княгини, четверо опустились на колени около того, что расположился между ее ног. Каждый из этих двоих юношей массировал члены четверых своих собратьев: сидевший в изголовье по очереди вставлял возбужденные органы в рот Олимпии, которая сосала их, затем, в момент извержения, вытаскивал и направлял брызжущую сперму на ее лицо. Тем временем второй, также но очереди, вводил члены в ее влагалище и следил за тем, чтобы излияние происходило на клитор; в результате этих маневров Олимпия очень скоро покрылась юношеской плотью. Блуждая в лабиринте восхитительного наслаждения, она не издавала ни слова – слышались только невнятные бормотания и редкие стоны экстаза, а по всему ее телу волнами проходила мелкая дрожь. После того, как все восемь членов сбросили свои заряды, оба мастурбатора положили княгиню между собой, первый овладел ею спереди, во влагалище, подставив ее роскошный зад своему партнеру, который нежно и умело раздвинул дрожащие полушария и начал содомировать ее; пока Олимпия наслаждалась таким образом, остальные члены, снова, один за другим, проникали в ее рот, она вновь сосала их, приводя в надлежащее состояние, и неожиданно, словно сама не ожидала этого, забилась в конвульсиях и с громким стоном изверглась, как манада {Женщина, участвовавшая в празднествах Бахуса.}.

– Ну и как, – спросила она, поднявшись на ноги и стоя передо мной, торжествующая, залитая спермой, – ты мною довольна?

– Это было прекрасно, – ответила я, в свою очередь опьяненная ласками, которыми осыпали меня пятеро служанок княгини в продолжение всего спектакля. – Действительно, дорогая, это ты хорошо придумала, но можно было сделать ещё лучше, что я и хочу продемонстрировать, если не возражаешь.

Я повернулась к девушкам и молча указала им на члены музыкантов, не подававших никаких признаков жизни. Когда служанки увеличили размеры всех десяти кусочков плоти, я ощупала их. Они были гибкими, горячими и моментально откликались на прикосновение. Два члена я поместила себе в вагину, третий – в анус, один взяла в рот, ещё два зажала под мышками, один вставила в волосы, по одному массировала в каждой руке, а третий терся о мои глаза, но я категорически запретила всякое извержение, объяснив это тем, что излить свою похоть они могут только после того, как совершат десять перемещений, и каждый почтит присутствием все алтари, которые я им предлагаю. Доведенные до агонии необыкновенно возбуждающими упражнениями, десятеро прекрасных юношей залили меня с головы до ног своей спермой, и синьора Боргезе, которую в это время обхаживали служанки, признала, что мой метод произвел на неё огромное впечатление.

– А теперь, – заметила я, – надо подумать о наших помощницах. Они славно потрудились своими искусными пальчиками и языками и заслуживают награды.

Мы разложили девушек в разных похотливых позах и к каждой приставили парочку молодых жеребчиков. Вопреки обыкновению мы вставили самые крупные члены в задницы, а влагалищам достались те, что поменьше; оргия началась, а мы обе переходили от группы к группе, давая советы и подбадривая актеров. Иногда Олимпия бесцеремонно выдергивала занятый делом член, несколько минут обсасывала его и вставляла на место, а иногда, когда ей случалось заметить незанятое отверстие, будь то вагина или задний проход, проникала туда своим языком и четверть часа облизывала и сосала его. Или же, вытащив член из норки, вставляла его в свой анус. Я вела себя более целеустремленно, нежели она: поощрительно похлопывала по ягодицам, награждала нерадивых тумаками, щекотала яички, пощипывала подвернувшийся под руку клитор или, сунув большой палец в анус юноши, шептала ему на ухо что-нибудь непристойное и в довершение всего больно кусала его. В результате я не упустила ни одного извержения, и все они произошли у меня в заднем проходе, ведь я ни за что на свете не позволила бы этим шлюхам воспользоваться плодами моих усилий: я всегда забочусь только о себе, вот почему, друзья мои, все, за что ни берусь, я делаю безупречно.

После завершения этой сцены я предложила новую. На этот раз мы с хозяйкой легли на живот, зажав между ног голову служанки, чтобы она могла сосать нам влагалище, в то время как мы сами обсасывали другую девушку, и предоставили свои задние норки в распоряжение десяти музыкантов, которые, сменяя друг друга, должны были содомировать нас. Это пришлось Олимпии по вкусу, только она – и это показало мне, что княгиня более развращена, чем я предполагала, – предпочла целовать не вагину, а задний проход; кроме того, по собственной инициативе, хотя и вдохновляясь моим примером, она яростно, до крови, кусала ягодицы бедной своей служанки. Увидев это, я дала волю своим порывам, ухватилась за груди девушки, которую облизывала, и принялась немилосердно щипать и выкручивать их, исторгая из бедняжки пронзительные вопли. В этот момент Олимпия истекала оргазмом.

– Ага, вот я тебя и поймала, – лукаво сказала я, – ты начинаешь получать удовольствие, причиняя боль другим. Это добрый знак, так что скоро мы перейдем к вещам более серьезным.

Испытав десять натисков подряд, мы решили пощекотать свои куночки. Одна из девушек присела над нами на корточках так, чтобы мы могли целовать ей вагину и анус, вторая руками массировала нам клитор и заднюю норку, а мы тем временем принимали во влагалище неутомимые юношеские члены, то и дело извергались и плавали в море наслаждения. Вслед за тем пришел черед оральным, удовольствиям: мы до последней капли высосали все, что ещё оставалось в чреслах наших рыцарей, и все это время нам облизывали клитор и задний проход. Изнемогая от усталости, Олимпия предложила подкрепить силы, и мы перешли в ярко освещенную, роскошно убранную столовую, где нас ожидала легкая, но превосходная закуска, уложенная вперемежку с цветами в огромную корзину, висевшую на ветке апельсинового дерева, усыпанного спелыми плодами; потянувшись за апельсином, я обнаружила, что это – мороженое. Таких приятных сюрпризов было немало, и в каждом чувствовался утонченный вкус и безупречное воспитание хозяйки. На стол подавали те же служанки, а юноши, скрытые за ширмой, услаждали нам слух мелодичной, навевавшей истому музыкой.

После столь богатого праздника похоти мы с Олимпией выпили изрядное количество вин и ликеров. Головы наши затуманились, и тут я спросила подругу:

– Что ты скажешь насчет того, чтобы совершить что-нибудь мерзкое?

– Предлагай все, что хочешь.

– Давай замучим до смерти одну из этих девиц.

– Вон ту, – не задумываясь, сказала Олимпия, схватив за руку самую очаровательную из пятерых.

– Так ты согласна?

– Почему бы и нет. Что может мне помешать? Ты думала, меня ужаснет мысль об убийстве? Сейчас ты увидишь, что я – способная ученица.

Подхватив жертву под руки, мы возвратились в круглую комнату, где происходила оргия, отпустили остальных служанок, заперли на засов все двери и остались втроем.

– Как будем истязать эту тварь? – поинтересовалась я, оглядывая комнату. – Что-то я не вижу здесь никаких подходящих инструментов.

Но тут же мой взгляд остановился на горевших свечах, я с облегчением вздохнула, взяла две свечи и начала подносить их то к ягодицам, то к бедрам несчастной, то к ее груди. Олимпия тоже взяла подсвечник, и мы развлекались таким образом в течение часа. Хорошенько обжарив девичье тело, мы принялись щипать и царапать ногтями опаленную кожу.