Жюстина, или Несчастья добродетели

де Сад Маркиз Донасьен Альфонс Франсуа

— Ого, это мне нравится! — И он сильно сжал пальцами эту чувствительную часть ее тела. — Никогда не видел такую прочную и гибкую шейку, будет восхитительным наслаждением разорвать ее.

Последние слова окончательно подтвердили самые мрачные подозрения Жюстины, и несчастная поняла, что опять попала к одному из тех жестоких развратников, которые любят больше всего наслаждаться муками или смертью печальных жертв, доставляемых им за большие деньги, и что наступает время прощаться с жизнью.

В этот момент в дверь постучали, Дюбуа пошла открыть и вернулась с юной жительницей Лиона, о которой уже говорилось.

Теперь попробуем описать двух новых персонажей, с которыми судьба свела нашу Жюстину.

Его преподобие епископ Гренобля, с которого будет уместно начать, был пятидесятилетний мужчина, худой, костлявый,

но крепкого телосложения. Бугристые мышцы, выделявшиеся на его руках, покрытых жесткой черной растительностью, указывали на недюжинную силу и отменное здоровье; на его лице, горевшем зловещим огнем, чернели маленькие злые глаза, в которых светился острый ум, ровные зубы белели в оскале узкого рта. Роста он был выше среднего, его жезл сладострастия редкостных размеров имел в окружности более восьми дюймов, а длиной превосходил ступню взрослого человека. Этот инструмент — сухой, нервно вздрагивавший, исходивший похотью — постоянно торчал в продолжение пяти или шести часов, пока продолжался сеанс, не опускаясь ни на минуту. Трудно было найти более волосатого человека; казалось, это один из фавнов, которые описываются в сказках. Его руки, сухощавые и сильные, оканчивались узловатыми пальцами, обладавшими хваткой тисков. Характер у него был вспыльчивый, злобный и жестокий, а ум отличался сарказмом и язвительной насмешливостью, которые были, будто нарочно, созданы для того, чтобы удвоить страдания его жертв.

Что касается Евлалии, достаточно было взглянуть на нее, чтобы вынести суждение о ее происхождении и добронравии. С чем можно было сравнить злодейские замыслы епископа, заманившего ее в свои сети? Кроме очаровательнейшего простодушия и наивности, она обладала самой приятной на свете внешностью. Ей не исполнилось и шестнадцати лет, и у нее было лицо Мадонны, которое еще больше красили невинность и целомудрие. В нем недоставало румянца, но от этого оно было еще прелестнее, и сияние прекрасных глаз придавало ему ту живость, которой его лишала бледность; ее рот, несколько великоватый, был полон белоснежных зубов, еще белее была ее грудь, уже достаточно сформировавшаяся; у нее была великолепная фигура с округлыми и грациозными формами, с нежной и упругой плотью; прекраснее зад трудно было себе представить, промежность прикрывал легкий волнующий пушок, роскошные белокурые волосы, рассыпались по красивым плечам, придавая всему ее облику еще большую соблазнительность, и чтобы завершить сей шедевр, природа, которая, казалось, с удовольствием творила его, одарила Евлалию нежной и чувствительной душой. Ах, прекрасный и хрупкий цветок, неужели тебе суждено было украсить грешную землю на короткий миг, чтобы тотчас увянуть?

— Сударь! — возмущенно заговорила прелестная дева, узнав своего преследователя, — стало быть, вы меня обманули? Вы же сказали, что я войду во владение моим имуществом, моими правами, а тут явились негодяи, схватили меня и привели к вам для бесчестья!

— М-да, это, конечно, ужасно, не правда ли, мой ангел? Это настоящее коварство, настоящее злодейство…

Говоря это, коварный священник резким движением привлек ее к себе и стал осыпать похотливыми поцелуями, приказав Жюстине нежно ласкать себя. Евлалия пыталась вырваться, но вмешалась Дюбуа и лишила ее всякой возможности сопротивляться. Прелюдия была долгой: чем свежее был цветок, тем больше нравилось распутнику растягивать удовольствие топтать его. За сосущими поцелуями последовал осмотр влагалища, и тогда Жюстина увидела, какое невероятное воздействие оказала на него это пещерка: его член мгновенно разбух и удлинился до того, что наша кроткая сирота уже не могла обхватить его даже обеими руками…

— Приступим, — заявил монсеньер, — эти две жертвы доставят мне достаточно блаженства, а тебе, Дюбуа, хорошо заплатят за твои старания. Пойдемте в мой будуар, ты тоже идешь с нами, дорогая. — продолжал он, увлекая за собой мегеру, — ночью ты уедешь, а пока ты очень нужна мне! Ничто так не вдохновляет на злодейство, как присутствие такого монстра, ведь ты, милая моя Дюбуа, — одна из самых отвратительных отрыжек природы. Ах, как я люблю тебя, злодейка! Пойдемте скорее.

Дюбуа дала себя уговорить, и все четверо вошли в кабинет сладострастия распутного хозяина, где женщины должны были разоблачаться прямо у порога.

Прежде чем описать ужасы, которые творились в этой жуткой обигели, мы

считаем нужным рассказать о ее убранстве, и пока наши герои освобождаются от одежд, мы постараемся сделать это.

Просторный зал имел пятиугольную форму, по углам были оборудованы зеркальные ниши, в каждой стояла софа, обитая черным атласом. Кроме того, в глубине ниши, под сводчатым потолком, располагался небольшой алтарь, в середине которого возвышалась лепная скульптурная группа, изображавшая обнаженную девушку в руках палача. Таким образом зритель мог одновременно созерцать различные виды пыток. Войдя в это помещение, было уже невозможно увидеть вход, ибо дверь была искусно вмонтирована в многочисленные зеркала. Потолок кабинета был выполнен в виде витража, и свет проникал только сверху. Витражный свод на ночь затягивался занавесями из небесно-голубой тафты, благодаря чему казалось, что в центре потолка сияет солнце о восьми лучах, и будуар был освещен ярче, чем днем. Посреди этого помещения, излучавшего томное сладострастие, находился большой круглый бассейн. В центре его стоял эшафот с необычной машиной, заслуживавшей отдельного разговора. Позади машины, на эшафоте, стояло кресло, предназначенное для того, кто хотел развлекаться с адским агрегатом, который мы сейчас опишем.

К доске из эбенового дерева крепко привязывали жертву, рядом стоял манекен — ужасного вида человек с огромной саблей в поднятой руке. Прямо перед лицом палача, сидевшего в кресле, находился зад жертвы, и если злодей желал насладиться им, ему достаточно было только привстать. В правой руке он держал шелковый шнур, которым мог манипулировать по своему усмотрению: если он дергал его сильно, манекен сразу отрубал подставленную голову, когда он тянул шнур медленно, сабля постепенно вонзалась в кожу и разрезала шею, результат был таким же, зато несчастная жертва страдала долго и ужасно, и кровь ее вытекала в бассейн.

Пугающая тишина стояла в этой части дома, и казалось, будто здесь не будет услышан ни один, даже самый громкий звук. Когда женщины, предводительствуемые прелатом, вошли в салон, они увидели толстого аббата лет сорока пяти с уродливым лицом и невероятно крупного телосложения. Сидя на диване, он читал «Философию в будуаре" [71] .

— Взгляни, — обратился к нему епископ, — каких очаровательных жертв привела нам сегодня Дюбуа; погляди на эти великолепные ягодицы, ты ведь их любишь, аббат, погляди на них, развратник, и скажи мне свое мнение.

71

Нам кажется, это произведение, принадлежащее перу автора данной книги, также заслуживает внимание любопытных читателей. (Прим. автора.)

Дюбуа вытолкнула вперед Жюстину и Евлалию, и тем пришлось показать свой зад аббату, который, не выпуская книгу из руки, пощупал их, осмотрел с совершенно хладнокровным видом и небрежно произнес:

— Да, весьма и весьма неплохо… над этим стоит потрудиться.

Затем обращаясь к Дюбуа и поглаживая ее ягодицы, сказал:

— Вы говорили им о необходимости повиновения, об абсолютной покорности? Эти создания понимают, что оказались в самом святом прибежище деспотизма и тирании?..

— Да, сударь, — ответила Дюбуа, наклоняясь, чтобы аббату было удобнее щупать ее ягодицы, — я сказала им о невероятном могуществе монсеньера, о его несметном богатстве и его огромной власти и надеюсь, они обе готовы склониться перед Его Преосвященством.

— Тогда пусть они это докажут, — продолжал аббат, — и постоят на коленях до тех пор, пока им не позволят подняться.

Обе девушки тотчас опустились и склонили головы, ожидая дальнейших распоряжений прелата. А распутник, также почти голый, по своему обычаю обошел комнату, глядя на свое отражение во всех зеркалах, и перед каждым приказывал Дюбуа ласкать себе член. Они оба, казалось, обдумывают предстоящие пытки, бросая взгляды на двух несчастных, которые стояли на коленях и мелко дрожали, не смея поднять глаз, между тем как флегматичный аббат продолжал читать, не обращая ни малейшего внимания на происходящее. Сделав обход, епископ подошел к креслу палача, сел в него, попробовал, как работает пружина, и велел несчастным пациенткам смотреть, с какой легкостью и с какой быстротой манекен мог рубить головы. Потом спустился.