Жюстина, или Несчастья добродетели
Шрифт:
— Ваше поведение, сударь, — сказала она наконец, — не соответствует наказанию, которому вы намерены меня подвергнуть, поэтому умоляю вас прекратить эти гнусности.
Ярость Родена от этих слов возросла, и ее успокоили только двести ударов, нанесенных уверенной, опытной рукой. Его гневное орудие, казалось, грозило небу, Селестина взяла его и собралась направить в сторону неприступной крепости.
— Нет, — затряс головой Роден, — убери ее подальше с моих глаз… Уведи поскорее эту строптивую девку, и пусть она восемь дней посидит на хлебе и воде, чтобы знала, как мной манкировать.
Эме вышла, опустив глаза, и строгий учитель потребовал мальчика.
Селестина ввела пятнадцатилетнего
— Вы заслужили наказание, — заявил он, — и вы его получите.
Одновременно с этими словами были спущены штаны, и теперь уже все подробности живо заинтересовали нашего привередливого наставника, и ничто не было пропущено; покровы спали с юношеского тела, все, было обследовано самым внимательным образом — зад, член, яички, живот, бедра, рот — и расцеловано с жадностью. При этом Роден бормотал угрозы и ласковые слова, оскорблял и восторгался; он находился в том восхитительном состоянии, когда страсти выходят из подчинения разуму, когда сластолюбец отчаивается только оттого, что нет у него возможности умножить свои гнусности. Его грязные пальцы пытались пробудить в юноше те же похотливые чувства, которые осаждали его самого, и он не переставал осквернять свою жертву и руками и губами.
— Вот как! — с удовлетворением проговорил сатир, заметив первые результаты своих усилий. — Вот вы и дошли до мерзкого возбуждения, которое я вам запретил строго-настрого! Клянусь, еще два-три движения, и эта зараза перейдет на меня.
Уверенный в успехе, либертен наклонился вкусить плоды вожделения, и его рот сделался чашей для божественного ладана, его руки исторгали светлые струи, которые он жадно глотал; он и сам был близок к извержению, однако во время остановился.
— А теперь я накажу вас за такую наглость! — сказал он, поднимаясь с колен, облизывая губы, мокрые от семени. — Да, негодяй! Я накажу вас!
Он привязал руки юноши к столбу и, получив таким образом в полное распоряжение алтарь, на котором хотел излить свою ярость, приоткрыл его, осыпал поцелуями, засунул язык глубоко внутрь. И снова, опьянев от похоти и жестокости, вскричал:
— Ах ты, негодяй, я должен отплатить тебе за чувства, которые ты у меня вызываешь!
В ход пошли розги; Селестина опять сосала брата, а он порол жертву. Сомнений не было: юноша возбуждал Родена сильнее, чем предыдущая весталка, и его удары на этот раз были ощутимее и многочисленнее. Ученик плакал, учитель млел от экстаза. Но его ждали новые удовольствия, и мальчика отпустили.
Его сменила хрупкая девочка лет двенадцати, красивая и свежая, как весенний день, за ней последовал шестнадцатилетний ученик, за ним — четырнадцатилетняя девочка. Всего за это утро Роден с помощью своей сестры выпорол шестьдесят учеников: тридцать пять девочек и двадцать пять мальчиков. Последним был пятнадцатилетний Адонис с великолепной фигурой. И Роден не выдержал: пустив жертве кровь, он пожелал изнасиловать ее, в чем приняла большое участие Селестина, которая подчиняла пациента неистовым желаниям брата. Роден овладел задом юного ангела, осквернив его грязными ласками, порвав его в клочья, и сбросил в самые недра пенистую струю своей страсти. Залитого кровью мальчика утешили конфетами и отпустили.
Вот каким образом этот развратник злоупотреблял доверием родителей, поручивших ему своих детей, а они, обольщенные действительно быстрыми успехами учеников, имели глупость закрывать глаза на опасности, которыми была полна эта школа.
— О небо! — вздохнула Жюстина, когда оргии в соседней комнате закончились. — Как можно заниматься такими мерзостями? Как
— Ты не все еще знаешь, — отвечала Розали, провожая подругу в свою комнату, — а то, что ты увидела, должно тебя убедить, что когда мой отец обнаруживает в девочках особенные достоинства, он поступает с ними так же, как поступил с этим юношей. Между прочим, — продолжала Розали, — благодаря такому способу девочки не теряют свою честь, им не приходится бояться беременности и ничто не мешает им найти впоследствии супруга. Каждый год он использует подобным образом более половины мальчиков или девочек. Ах, Жюстина! — воскликнула она, заключая подругу в объятия. — Я ведь также испытала на себе отцовское распутство… Когда мне было шесть лет, он меня изнасиловал и с тех пор почти ежедневно…
— Но послушай, — прервала ее Жюстина, — когда ты немного повзрослела и могла призвать в помощь религию, почему же ты не обратилась тогда к директору?
— Увы, — покачала головой Розали, — выходит, ты не знаешь, что отец вырывает из нас все ростки религии, что он нас развращает и запрещает исполнять религиозные обряды? Впрочем я ничего не понимаю в религии, меня этому почти не учили. Мне, конечно, кое-что объясняли, но только из страха, что мое невежество выдаст отцовское неверие; я никогда не была на исповеди и не получила первого причастия. Отец так зло смеется над такими вещами, так умело подавляет малейшую набожность, что навсегда отвращает от религии всех, кем он наслаждался; а если детей к этому принуждают родители, они соглашаются с неохотой, безразличием и презрением, и он не опасается, что они проболтаются на исповеди. Иногда он собирает вместе учеников и учениц, в которых уверен, и читает им лекции для того, чтобы совершенно искоренить в их душах зачатки веры и добродетели. Но некоторые не пользуются такой честью из-за своей слабости или в силу нелепой преданности предрассудкам, которыми отравили их родственники.
— Какая предосторожность! — удивилась Жюстина.
— Она необходима, — ответила Розали, — чтобы без помех наслаждаться и избежать опасностей, которые неизбежно появляются, когда человек ведет такую жизнь; благодаря своей предусмотрительности он десять лет спокойно предается утехам!
— Пойдем со мной, Жюстина, — сказала ей Розали через несколько дней после этого разговора, — и ты собственными глазами увидишь, чем занимается отец со своей сестрой, со мной, с гувернанткой и с некоторыми из своих фаворитов. Надеюсь, эти мерзости подтвердят мои слова и покажут, как должна страдать такая порядочная девушка, как я, в кого сама природа вложила ужас ко всему, что составляет ее долг.
— Какой долг! Лучше скажи: несчастье.
— Увы, жестокий отец превратил мои несчастья в обязанности, и я бы погибла, если бы вздумала противиться. Однако, поспешим, — продолжала Розали, — урок скоро кончится, и отец, подогретый предварительными упражнениями, собирается вознаградить себя за сдержанность, к которой его порой вынуждает его осторожность. Занимай место, где ты сидела в прошлый раз, и внимательно наблюдай.
Прежде чем поведать читателям о сладострастной оргии, свидетельницей которой стала Жюстина, опишем ее участников.
Этими персонажами были: Марта, прекрасная как ангел гувернантка дома, которой, как мы уже упоминали, было восемнадцать лет; Селестина, его сестра; Розали, его дочь; юный ученик шестнадцати лет по имени Фьерваль, и сестра последнего, пятнадцатилетняя девочка, которую звали Леонора — эти двое, казалось, состязались друг с другом в грациозности, стройности и совершенстве. Они были удивительно похожи, любили друг друга, и скоро мы увидим, с какой ловкостью наш развратный учитель благоприятствовал этому инцесту.