Зигги Стардаст и я
Шрифт:
Cмеется.
– Да, приятель, мне нравится твоя логика. А ты?
Смотрю на кабинку, дожидаясь появления какого-нибудь ведущего шоу. Ничего не происходит.
– Эй, ты здесь? – окликает он.
– Ой, я не знаю. Наверное, каким-то другим вариантом самого себя.
– А что именно было бы другим?
– Все.
– Ого!
Молчание. Единственный звук – вода из крана: кап-кап-кап.
– Это ты глубоко копнул, приятель, – подал он голос наконец.
Нет, ну странно же, верно? Разговаривать с совершенно
– Ты еще там? – спрашивает он.
– А… Да. Э-э… Мы раньше встречались?
– Нет.
– Ты здесь учишься?
– Типа того.
– Типа того?
– Первый день.
– Но… осталось же всего три недели до каникул.
– Я в курсе.
– И ты сегодня первый день?
– Похоже на то.
– В каком классе?
– В предпоследнем.
– Ох ты ж! И я… Ты недавно переехал? – продолжаю сыпать вопросами.
– Вроде того…
– Страшно?
– Чего?
– Тебе страшно?
Видите ли, когда голос затихает или человек начинает отвечать односложно, это почти всегда указывает на то, что он: а) боится, б) скрывается, в) и то и другое. У меня было достаточно сеансов с доктором Эвелин, чтобы усвоить эти штучки.
Собеседник смеется.
– Страшно? Мне? Не-а, приятель.
Вранье.
Опускаю взгляд. Черное растертое пятно на белизне моих «чаков». Не-ет! Слюнявлю палец и начинаю оттирать.
– Ладно, тогда слушай, – говорю я. – Хочешь совет? Держи язык за зубами – и будешь в шоколаде. Поверь на слово.
– Я вообще-то не из тех, кто помалкивает, приятель.
– Как знаешь.
Убирайся, убирайся, чертово пятно. Ненавижу грязные вещи.
– В общем, оставляю тебя заниматься тем… чем ты там занимаешься.
Встаю, хотя на кеде еще заметно крохотное пятнышко.
– Ты что, подумал, что я…
– Удачи в школе… В смысле, если что-нибудь понадобится, я могу… в смысле…
– Спасибо, приятель. Я тут… просто сижу, – говорит он. – Ну, понимаешь… жду…
Угу, знаем.
– Ладно, хорошо… прячусь… – сдается он.
Я улыбаюсь.
– Хорошее место нашел.
Смотрю на кабинку. Ступни пляшут на месте так быстро, словно он пытается пробить лаз в подземный мир. О, мне знакомо это чувство.
– В общем, думаю, еще увидимся в школе?..
– Непременно.
Я со скрипом открываю дверь.
– Эй, приятель!
– Чего?
– Рад был познакомиться.
– А… Ага.
Мы смеемся. В смысле, это он смеется как нормальный парень. Я глупо хихикаю. Ладно, сейчас моя реплика. Еще увидимся, приятель. Захлопываю дверь и осторожно выглядываю за угол.
Все чисто. Никаких Обезьян. Никакой скрытой камеры или странной параллельной
Ну, кажется.
Не-а. Ни в какую параллельную вселенную я не провалился. Два часа прошло, и мы возвращаемся после рекламной паузы, возобновляя обычное адское расписание.
Третий период. Урок здоровья. По сути дела – предпоследний шаг к порогу врат Аида. Потому что последний – физра. А поскольку эти уроки фактически составляют костяк учебного дня, просто чудо, когда удается дожить до его конца и сбежать домой невредимым.
Хорошая новость: с самого начала урока класс погружен в полную темноту. Намного легче исчезнуть в тени и быть забытым Обезьяньим войском.
Плохая новость: сегодняшний специальный гость – офицер Эндрюс из полицейского департамента Крев-Кёр, демонстрирующий эксклюзивные кадры какой-то архаической ленты годков этак пятидесятых. Мы словно смотрим старое семейное документальное кино.
«Джимми не догадывался, что Ральф болен. Болезнью, которая не так бросается в глаза, как оспа, но при этом не менее опасна и заразна. Болезнью рассудка…»
Усатый мужик в темных очках ухмыляется и рябит на экране.
«Видите ли, Ральф был гомосексуалистом. Человеком, который требует интимных отношений с представителями собственного пола. И Ральфа вскоре арестуют».
Обезьяны бурчат, хихикают и шепотом делятся друг с другом стратегическими планами развлечений для грядущего школьного бала. Я сижу в середине – слюнявый хорек, с которым принимаются играть каждый раз, как вспомнят о его существовании. Тренер Питерсон прохлаждается в уголке, читая «Крестного отца», как всегда ничего не замечая.
«Общественные туалеты – частое место сборищ гомосексуалистов». Двое парней пропадают с экрана. «Остерегайтесь тех, кто скрывается в тени…»
ШМЯК. Кто-то из Обезьян вколачивает мне в затылок слизкий комок харкотины. Он сползает по моей шее. Довольное уханье. Я ни единым мускулом не шевелю, не поворачиваюсь. Лучше игнорировать. Пара соседей по парте, с которыми я иногда играю в «виселицу», поворачиваются ко мне спиной, тихо хмыкая.
Я знаю почему.
«Никто не знает, в какой момент рядом окажется гомосексуалист. Он может создавать впечатление нормального, а потом, когда станет ясно, что он психически болен, будет поздно. МАЛЬЧИКИ, БЕРЕГИТЕСЬ!»
Кинолента в проекторе за нашими спинами заканчивается и рябит: хлоп-хлоп-хлоп. Экран вспыхивает яркой белизной, ослепляя. Офицер Эндрюс вышагивает вперед, затмевая его спиной. Очень может быть, именно он послужил прообразом Невероятного Халка.
– Ребята, это не игрушки, – гулко бухает он. – Эти парни опасны. Педофилы. Патологически нездоровые. Больные. Они сделают что угодно, только бы получить желаемое. А когда захотят вас, вы ничего не сможете сделать.