Зигзаг неудачи
Шрифт:
Наташка сунула листки мне в руки и бессильно откинулась к стенке. Я тупо таращилась на геометрические фигуры внутри кругов разного диаметра с непонятными символами, уверенная в одном: мне никогда с этим не разобраться. Впрочем, одно я поняла, о чем радостно и возвестила:
– А домов-то всего двенадцать!
– Ну и ладно, – отозвалась подруга с закрытыми глазами. – Нам чужого не надо.
Аккуратно сложив листы в стопочку, я положила их в журнал и, не поленившись встать, убрала в Натальину сумку.
– А ведь Серафима действительно подозревала родственников в неблаговидных намерениях, поэтому и прекратила с ними контакты в больнице, – проронила я как бы между прочим.
– Жаль, что мы не могли по-настоящему ее предостеречь. Сейчас она нас уже не послушает, – грустно отозвалась Наталья. – Никак не отделаюсь от Ольгиного предсказания.
– Такое впечатление, что Серафима знала уготованную ей участь, – не вслушиваясь в слова Натальи, продолжала я. – Меня постоянно смущал один момент: дата на завещании. Логично предположить, что перед тяжелой операцией человек хочет заранее распорядиться тем, чем есть распорядиться. Словом, расставить все точки над i. Серафима поступила в отделение в очень тяжелом состоянии и на полном серьезе собиралась умирать…
– Ирка, что-то мне подсказывает, в тот момент ей было наплевать на все свое имущество. А на родственников – тем более.
– Заодно и на хирурга, не позволяющего спокойно умереть в диких мучениях. Да еще незнакомого. Ведь то обстоятельство, что он видел ее на операционном столе в чем мама родила, не обязывает считать его родным.
– Раньше за такое, пожалуй, заставили бы и жениться.
– Не хирургов. Теперь смотри, что получается: женщина возродилась к новой жизни…
– Блин! Это с одной третью желудка?
– Наташка! Ну хорошо, просто осталась жива и быстро пошла на поправку. А за несколько дней до выписки она вдруг оформляет завещание на хирурга.
– …который на ней и жениться-то не собирался!
– Ну да. О чем это говорит?
– Денег у нее до фига! Это ж надо оплатить услуги нотариуса, вызванного на дом… В смысле на койку. Или к койке. Больничной. Впрочем, не все ли равно. Нам нет дела до ее денег с нотариусами. Ир, ну что ты нахмурилась? Все я прекрасно поняла – не убогая же, как хочется думать некоторым. За неделю до выписки Серафима решает показать родственникам роскошную фигу и подарить свою летнюю резиденцию спасшему ее Ефимову. А что, плохой подарок?
– Это не просто подарок, Наташка! На «просто подарок» достаточно дарственной. Независимо от того, помрет потом даритель с досады или не помрет. А тут – завещательное распоряжение, понятно? Оно вступает в силу только после смерти наследодателя. Ну зачем Серафиме было торопиться с завещанием?
– Действительно. Оформила бы дарственную.
Я потеряла дар речи. Но возмущение било через край. Решила характерным жестом показать подруге необходимость думать над тем, что мелет ее язык. И показала. Бутылкой с нарзаном, которая была в руке. Одного удара об собственный лоб хватило, чтобы этот дар речи вернулся. А вот возмущение не прошло. К нему еще добавилась и обида от Наташкиных слов: «Ну что ж ты руки распускаешь?! Дай сюда! Хорошо еще бутылку не разбила. Простой воды у нас нет».
– Значит так! – рявкнула я, выхватывая из сумки мобильник и прикладывая его ко лбу в точке соприкосновения с бутилизированным нарзаном. – Серафима написала завещание за неделю до выписки, потому что ждала убийцу. Хотя до конца в это и сама не верила. Завещание, останься она в живых, могла отменить в любое время. С дарственной так не поступишь. Подарила так подарила. Это во-первых! А во-вторых, убийца из числа ее родственников – все они поименованы в завещании как кандидаты в наследники в случае отказа от наследства в их пользу основного наследника. Но после тестирования. Роль экзаменатора отведена неродному хирургу Ефимову. В тот момент Серафиме просто не на кого было положиться. В-третьих, угрозу женщина получила либо по телефону, либо письменно и эта угроза была реальной, но недостаточной для официального обращения в соответствующие органы за помощью. А может, не в интересах Серафимы было излагать ее причины. И наконец, в-четвертых… В четвертых, несчастная надеялась обратить внимание умных людей на следующее: завещание, составленное человеком, готовым и дальше наслаждаться жизнью, возможность чего подтверждается историей ее болезни, да еще накануне выписки из больницы выглядит странной прихотью… Если не принять во внимание ее скоропостижную смерть.
Наташка резко подняла руку с бутылкой нарзана.
– Ай-й-й! – Она морщилась, потирая свободной рукой собственный лоб. – Блин! Не могли купить пластиковую бутыль. Взяли бы вместо этого нарзана пятилитровую упаковку, ее фиг поднимешь! Не говоря уж о том, что в голову не придет соприкасаться с ней лбом!
Она принялась искать свой мобильник, жалуясь на заразительность дурного примера. И тут вдруг вспомнила про Димку:
– Мы же его на произвол судьбы бросили! Как он теперь, среди волков – родственников покойной? Вот осчастливила, так осчастливила! Почему бы ей не осчастливить вашу Красковскую? Все-таки соседка!
– Не думаю, что Димке грозит опасность, хотя он и сбагрил нас от греха подальше. А что касается Красковской, то у нее муж бегает в лидерах какой-то партии. Покойная, очевидно, была не согласна с ее программой. Кроме того, Нелька так замучилась мотаться с мужем в ссылке по заграницам. Думаю, домик у моря скрасил бы однообразие ее отпускного существования. Серафиму Игнатьевну это как раз и не устраивало.
– Медитируете? – Славик полностью загородил собой открытую дверь купе. – И во лбах…
– Фингал горит! – услужливо подсказала я продолжение.
– Да нет, я имел в виду мобильники…
– У нас скрытый дефект. Этими самыми мобильниками, – пояснила Наташка.
– А говорят, единороги – миф.
– Мамуль, как же вы так?
– В голосе дочери, бочком протиснувшейся в купе, искренне слышалось сопереживание.
– Лучше и не пробуй, – проворчала Наташка. – Хотя секрета нет: берешь бутылку нарзана, мобилизуешь всю накопленную дурь и со всей, значит, этой дури…
– Я все поняла! Показывать не надо! Ну, заче-е-е-ем?
– Дубль два! – коротко прокомментировал Лешик действия мамочки на полсекунды позже раздавшегося вопля.
2
Спать совершенно не хотелось. Было то душно, то холодно, то жарко. И это на нижней полке. Дело случая. Наталья ухитрилась перевести Лешика в наш вагон. Сложный обмен купейными помещениями Лешика с девушкой без возраста, но с избыточным весом был неравным. Девушка отправилась к дамам бальзаковского возраста, а Лешик подселился к лицу неопределенной национальности. Если коротко описать его внешность, то надо представить себе загорелого до черноты низенького и кругленького южанина с рынка, торгующего дарами родной земли. Самое заметное на лице – нос с горбинкой. А самое удивительное – светлая, почти белая шапка кудрявых волос и рыжеватые усы. Южанин с характерным кавказским акцентом приставал к девушке каждый раз, как только она собиралась выйти покурить. Настороженно следил за ней и почему-то все время предлагал сбегать то за чаем, то за кипятком к титану, а то вообще – за всем, что ее душа пожелает. Ближе к вечеру девушка серьезно стала опасаться за свою честь. Других пассажиров в купе не было. В Смоленске выяснилось, что пока и не будет. По какой-то причине два человека, приобретя билеты, не сели в поезд. Может, пошутили над МПС? Или опоздали. Вот тогда-то к Лешику временно переселился Славка. Пока не выгонят. Главное – с разрешения начальника поезда, способ укрощения которого Наташка не рассекретила. Он появлялся в нашем купе трижды. Каждый раз осторожно стучал и, подобострастно поглядывая на меня, интересовался, не нуждаемся ли в чем-нибудь. В третий его заход я пожелала покоя. До него без конца заглядывал проводник и задавал те же самые вопросы.