Зима драконов

Линн Элизабет

На следующий день они въехали в сожженную деревню. Почерневшие стропила затягивала зелень: повсюду виднелись побеги василистника и иван-чая. Здесь им также пришлось копать могилы. К югу над равнинами вздымались горные кряжи, среди которых выделялись три пика: Белый Шип, Ежевичник и самый высокий – Глаз Дракона, вершина которого скрывалась за облаками. Наконец они остановились в Ашвике, деревне, где их дожидались очередные мертвецы. Трупы лошадей пострадали довольно сильно, но тела людей остались почти нетронутыми. Всадники Герагина взялись

за лопаты. Их лица посуровели, но работали они дружно.

А после наступления сумерек Азил снова пел: но не погребальную песнь, а старую балладу, в которой рассказывалось про лучника Тириона, отправившегося на охоту в ночь Весенней Луны. Он повстречал могучего черного оленя – никогда прежде ему не доводилось видеть столь величественное животное. Он позвал собак и стал его преследовать, но всякий раз, когда охотнику казалось, что он заманил оленя в ловушку, тот ускользал от него.

И поклялся тогда Тирион: «Я поймаю сто до рассвета». Но прорвался олень, Да, пробился олень И умчался на волю, как ветер!

Тирион продолжал его преследовать. Он бежал все дальше и дальше, через поля, холмы и реки, и весна превратилась в лето, лето в осень, осень в зиму, но олень по-прежнему ускользал от Тириона. Однако сердце Тириона горело жаждой погони, и он не мог повернуть обратно. А в ночь Весенней Луны, ровно через год после того, как началась охота, собаки загнали черного оленя к краю скалы. И тогда Тирион выстрелил; но древко стрелы загорелось в полете, да и все остальные стрелы в колчане вспыхнули, а огромный олень превратился в гигантского рогатого человека, пристально смотревшего на лучника огненными глазами.

И Тирион упал на колени, он понял, что олень, которого он преследовал, на самом деле был Имарру Охотник, повелитель всех охотников. Имарру засмеялся и простил Тириона.

«Никогда так упорно не гнался за мной Ни единый охотник на свете». Но прорвался олень, Да, пробился олень И умчался на волю, как ветер!

На следующий день они перешли перевал, ведущий к Иппе.

Подъем был трудным; теперь он показался им куда более сложным, чем две недели назад, когда они только отправлялись в долгий путь. Стало тепло, но скалы покрылись влагой, безжалостные ветры норовили столкнуть зазевавшегося путника в пропасть.

– Хорошо еще, варгов нет, – рассудительно заметил Эдраин.

– Нагруженные куда меньше – не нужно было тащить дерево, без которого все замерзли бы холодными зимними ночами – кони легко шагали по узкому проходу. Люди двигались медленнее. Соколица ругалась себе под нос. Из палаточного шеста Хью вырезал для нее посох.

Это помогло, но сломанная рука и нехватка обзора превращали дорогу через перевал в пытку.

Перед тем как преодолеть самую высокую точку перевала, Карадур подозвал к себе Герагина.

– Я хочу отдать моего брата ветрам, – спокойно сказал лорд-дракон. – Ты мне поможешь?

Они вдвоем подняли носилки, на которых лежало тело Тенджиро Атани. Узкая тропинка уходила в сторону от того места, где они разбили лагерь. Они двинулись по ней дальше. Тропинка уходила на восток, а потом вновь свернула на юг, пока не закончилась пятью широкими ступенями.

– Вверх, – коротко бросил Карадур. Они поднялись по лестнице, протиснулись между двумя огромными валунами и оказались на небольшом заросшем травой плато. – Хорошее место.

Он взял хрупкое тело близнеца, перенес его через небольшую лужайку и уложил в заросшую папоротником впадину.

Ветер, словно невидимый великан, ударил ладонями о скалу. Казалось, гора содрогнулась. Высоко над ними парил черный кондор, всадник смерти, описывая один круг за другим.

– Милорд, быть может, стоит насыпать курган? – почтительно спросил Герагин.

– Нет, – ответил Карадур и встал. – Кургана не будет. Пусть о нем позаботятся птицы и дождь, ветер и солнечный свет, пусть побелеют, очистившись, его кости.

Ночь воины провели на перевале.

Большая часть следующего дня ушла на спуск. Они добрались до замка Атани на закате. Часовые издалека заметили приближение армии: темная площадь перед замком была озарена огнями. Над стенами полыхали факелы, в каждом окне горели лампы и свечи. Звуки горна, протяжные и чистые, наполнили долину. Сидевший перед Карадуром в седле Шем, раздвинув полы плаща, осторожно выглянул наружу.

– Дом, – сказал мальчик. – Большой дом. Карадур потрепал ребенка по темным шелковистым волосам.

– Я же говорил тебе, детеныш, помнишь? Это дом Дракона.

Со стен на них смотрели люди: стражники, повара, служанки.

– Добро пожаловать, милорд! – крикнул кто-то с бастионов, и Карадур приветственно поднял руку.

Вновь заиграли горны, и звонкое эхо раскатилось по долине. С обнаженной головой и мечом на поясе появился Марек Гавринсоп – единственный воин, встретивший их у ворот. Он опустился на колени, а потом поднялся, чтобы подержать стремя Карадура. Тут только Марек увидел Шема. Его глаза широко раскрылись от удивления.

– Ну, Марек Гавринсон, – мрачно сказал Карадур, – как дела в моих владениях?

Вопрос был частью церемонии.

– Милорд, на вашей земле царит мир, как и в то время, когда вы ее покинули, – с поклоном ответил Марек. – Ваши подданные с радостью приветствуют вас. – Он подал знак, и к ним сразу же подбежал мальчишка-конюх, взявший поводья Игрока. – Ваш поход увенчался успехом, милорд?

Люди на стенах замолчали, стараясь услышать каждое слово своего лорда.