Зима гнева
Шрифт:
Поскольку Борис Викторович и сам не знал, мужчине осталось пожать плечами.
– Не люблю лицемерить, – честно сказала Анна. – Лучше не ходить вообще, чем стоять в храме, а думать о своих делишках. Гадко это… если у меня будет настроение молиться, мне и поляна подойдет. И что угодно. – Анна подозревала, что Хелла ее отовсюду услышит. Но не озвучивать же это вслух?
– Главное, вслух этого не говорите.
– Почему?
– Пришьют оскорбление верующих.
– Пастуха всегда оскорбляет баран, который не идет
– Вот и не стоит подставляться под кнут. Ас Кирой поговорите, ладно?
– Обещаю.
Анна обещала с чистой душой. Она же не уточняла, о чем она будет говорить с девочкой?
Русина, предгорья Ферейских гор.
Они пришли на рассвете.
В час волка, когда всем безумно хочется спать, когда туман скрадывает шаги, когда еще не выпала роса, когда ночь только уступает свои права…
Они пришли.
Валежный не собирался класть солдат просто так. И не стоял у него сейчас над душой генштаб, и не разрабатывали планы операций люди, которые не знали обстановку на фронте, а войну последний раз видели лет сорок назад. И то сказать – на картинках!
Генералы у Петера были такие, что их бы врагам загнать! Даже с доплатой! И – жить спокойно. Эти что хочешь угробят и кого хочешь.
Сейчас Антон разрабатывал все сам. И план на нем, и война, и ответственность… и пусть! Он справится! Обязан!
Каждый солдат должен понимать свой маневр. А потому были проведены учения. Было разъяснено всем и каждому, и их место, и их действия. И солдаты старались. Те, кто живет рядом с Ферейскими горами многое могли припомнить.
Сожженные дома, уведенных людей, убитых близких… да и тот же украденный скот?
Ерунда?!
А ты прокорми мальцов-то в зиму! Без коровушки! Пару детей похоронишь – тогда поймешь.
Аул был окружен со всех сторон. А в качестве "приветствия" на площади взорвали петарду. Боевой заряд Валежному жаба не подписывала расходовать, а фейерверков для торжественных случаев запас был. Пусть и польза будет.
Если кому-то случалось кинуть мышь в комнату с десятком дам… вот, это там и началось.
Беготня, крики… пара выстрелов прозвучала, но как-то вяло и неуверенно. Обычно фереи ходили в набеги. И не привыкли, чтобы приходили К НИМ. Валежный собирался сломать стереотипы… он ведь предлагал! Если бы Петер его послушался… но видите ли – это негуманно!
А своих людей хоронить, понятно, очень гуманно! Мировая общественность одобрит!
И ведь действительно – одобрит! Чем Русине хуже, тем им, сволочам, лучше! Подарить бы им фереев! Вывезти – и высадить в Ламермуре! Вы их хотели?
Расхлебывайте!
Любите, целуйте, цивилизуйте под себя… а куда это вы убегаете? Такое предложение – и вам не нравится? А почему?
Фереи бегали и орали. Солдаты ловили их и сгоняли их в центр аула. Вежливо, никого даже не убили… пара пинков не в счет… и орать тут
Особого сопротивления не было, все е, молодняк ушел в набег, там и полег. А те, кто постарше… у них другие инстинкты. Не кровь потешить, а семью сберечь. А тут же дети! Старики, женщины, за ними приглядеть надо, чтобы не затоптали в суматохе…
Валежный смотрел.
Да, вот в таком виде фереи ничем не напоминали гордых жителей гор. Скорее курятник, в который от души закинули с десяток хорьков. Конечно, женщин и детей жаль. Но… не он первый начал. Генерал откашлялся и выступил вперед.
– Несколько дней назад ваши люди напали на мое войско. Трусливо и подло, они пришли ночью – и ночь приняла их. Вот их оружие.
Повинуясь взгляду Валежного, два поручика вытащили плащ, развернули… на землю посыпались кинжалы.
Завыли женщины.
Кинжал у горца можно отобрать только вместе с жизнью… они все поняли. Только вот жалко их Валежному не было. Окажись в плену – и местные фурии мигом раздерут тебя на кусочки. Русинские рабы – здесь обычное дело. Только недолгое…
Года два, много – три. Больше эти несчастные не выживают.
– Молчать…
Голос был тихий, но бабы действительно замолчали, не успев загнать себя в истерику. Поняли – могут и огрести. Больно…
– Так будет с каждым, кто придет на нашу землю. А чтобы вы хорошо запомнили… Сидоров, начинай!
Мужчина с неприметным лицом, словно бы со стертыми чертами, кивнул и направился куда-то в сторону домов. Следом за ним несли тяжелый ящик солдаты. Даже покряхтывали от его веса. Но – терпели.
– Даю вам полчаса, чтобы убраться из селения. Любой, кто возьмется за оружие, будет расстрелян на месте. А селение я сейчас снесу с лица земли.
Шум, который поднялся вслед за этими словами…
Фереи выли, кричали, голосили… Валежный даже поверил бы их горю. Если б не знал, что в соседних селениях их примут с радостью. Найдутся родные…
Обязательно найдутся. И перезимуют… ну а кто помрет – судьба. Они русинов не жалели.
Шум не прекратился, но из толпы фереев вышел старейшина. Один из.
Некогда высокий, а сейчас сгорбленный от времени, опирающийся на палку, с длинной белой бородой, с умными и ясными темными глазами.
– Что мы можем сделать, тор, чтобы вы оставили нас в покое?
– Ничего, – отрезал Валежный. – Вы посылали отряды грабить и убивать. Вы жгли и разрушали наши дома, убивали и уводили в плен наших людей. Теперь все вернулось к вам. Творец справедлив.
Старейшина так явно не считал.
– Воин, ты мудр и справедлив. Не надо оставлять без крова детей и женщин. Сколько из них замерзнет? Сколько погибнет зимой без дома?
Валежный едва не расхохотался старому негодяю в лицо.
– Старик, сколько жизней русинов на твоей совести?