Зима гнева
Шрифт:
Лепи – что хочешь! Хоть императора, хоть куклу на троне… Алоизу плевать!
Зинаида Валенская много не знала. Просто один раз подслушала разговор Анны и молодого офицера. Кажется, тор Алексеев… он признавался в любви, она тосковала о ребенке…
Много из такого разговора не выкроишь.
Зинаида все же рассказала бы о нем Аделине. Но банально не успела.
Приболела, потом уехала лечиться, потом Освобождение… почему сразу не сказала? Так требовалось сначала навести справки самой.
Зинаида
Аделину Зинаида любила. Анну – меньше. За Нини в огонь бы бросилась, не задумалась. Но прежде, чем рассказывать тайны Анны ее матери, требовалось узнать подробности.
Что связывало мужчину и женщину, сколько лет ребенку, когда и где он родился… да, хотя бы! А уж потом и доносить.
Зинаида промолчала, а потом было поздно. Зато теперь у Алоиза появился СЛЕД!
Алексеев… тор Алексеев.
Ему нужна Сафьяновая книга. И навести справки. А дальше будет видно. Но сейчас у него есть хотя бы шанс выдернуть хвост из мышеловки. Хотя бы надежда…
Русина, Синедольск.
Аксинья была довольна и счастлива.
Город!
Она на такое и не рассчитывала, что вы! Была уверена, что мать ее никогда не отпустит… это естественно! Где родился, там и пригодился! А сейчас, вот, город, дом…
Пацаненок?
А и ничего страшного, она и мамкиных вырастила, и с этим справится. Мысль о том, что тора надо воспитывать все же чуточку иначе, Аксинье в голову пока не приходила. Места для нее не хватало.
Гошка дичился, не принимал девушку, но Ксюха не унывала.
Пекла пироги, припевала…
– Капусты нет!
А что за пироги без капусты? И щи? И…
И вообще – куда без нее? И как это Аксинья ее купить забыла?
– Георгий Петрович!
Мальчик сидел и рисовал на большом листе. Аксинья пригляделась.
Образы, скорее, образы.
Тора Надежда.
Обреченная – и в то же время довольная. В последний момент своей жизни она сделала все необходимое. Правильно сделала.
Дядька Савва. Почему-то похожий на лесное чудовище.
Сама Аксинья.
Рядом с печью… это было обидно. Чем она не горожанка? Но… чего ждать от мальчишки?
– Георгий Петрович, я на рынок отлучусь, капустки куплю…
Гошка кивнул головой.
На пол спланировал еще один лист бумаги. Женское лицо.
– Ой… а кто ж это такая? Красивая…
Мальчишка выдернул из ее рук лист.
– Моя мама.
Аксинья поняла, что дальше расспрашивать не стоит – и ушла.
Мама?
А они полагали, что его
Никому…
Что понимают дети?
Все.
Просто иногда нет смысла говорить взрослым хоть что-то. К чему? Взрослые по умолчанию считают себя умными, а детей недоумками. И не прислушиваются к ним.
А Гошка все понимал. Просто есть вещи, о которых лучше не говорить. И не думать.
И…
Есть вещи, от которых ты с криком просыпаешься по ночам. И рядом никого нет. Вообще никого…
Есть одиночество.
Вроде бы ты не один, и мама Рина тебя любит, но она не совсем настоящая мама. Приемная.
Гоша не знал, что это такое. Потом понял. Это когда две мамы, просто одна не может постоянно быть с ним рядом. Но это не потому, что его не любят.
Мама его любит. И плачет, когда его видит. И… дети это чувствуют.
Отец?
Отец его тоже любит, но наверное, не так сильно. Он смеется, он любит брать Гошу на руки и высоко подбрасывать, а Гоше это не нравится.
Отец расстраивается и дразнит его трусишкой. А Гоша не трусишка, просто его начинает тошнить, и он боится, что сейчас его вырвет. А папа не понимает…
И понять не хочет.
Почему?
Есть дедушка – его Гоша видел редко. Бабушка говорила, что он сильно болен.
И есть бабушка.
Уютная и теплая, родная и настоящая. Она точно его любит.
А недавно случилось… нечто. Даже вспоминать это Гоше было больно.
Они с мамой Ирой приехали домой. К бабушке и дедушке. И он был ужасно доволен! На конюшне были лошади, и ему обещали своего пони. Во дворе была собака, и ему говорили, что у него будет свой щенок. И гулять можно было целый день, и не надо было ради этого надевать противную накрахмаленную матроску и отглаженные брючки, и бегать можно было свободно…
За ним приглядывала Матреша.
С Матрешей они тоже подружились, девочка учила его кидать камешки так, чтобы получались круги на воде. А он учил ее рисовать… получалось плохо, но им было весело вместе.
А потом что-то случилось…
Страшное.
Гоша помнил, как влетела в комнату бабушка, как говорила с мамой, как потом толкнула ее в уборную и заперла, а Гошу потянула за собой.
Помнил отчаянные глаза Матреши.
Помнил, как девочка почти волоком волокла его по лесу, оглядывалась и шептала: "скорее, миленький! Бежим быстрее, обоих же убьют, коли догонят…"
И Гоша как-то все понял.
Когда увидел глаза деда, к которому они прибежали.
Тот смотрел… так… Гоша не решился спрашивать – тогда, но потом, когда они уже ехали на телеге, все же насмелился.