Зима утраченных надежд
Шрифт:
беседовали и спорили офицеры, декабристы и многие литераторы. Рылеев часто участвовал в спорах и беседах Северного общества.
В один из таких вечеров в центр кабинета вышел твердым шагом Пущин и обратился ко всем, предлагая:
–Итак, господа, прежде чем устанавливать свои порядки в нашем благородном отечестве, не лучше сначала установить его в этом кабинете?
–Messiers, давайте выберем председателем собрания Волконского!– предложил Рылеев.
–Может,
Уже через минуту большинство собравшихся выбрало Александра Раевского. Высокий и стройный Раевский подошел к столу. Он принял строгий вид, спрашивая:
–Итак, господа, кто первым желает высказаться?
Первым взял слово капитан Якушкин:
–Надо разбудить наш молчащий народ! Чтобы он поднялся против самодержавия!
–Хорош молчащий народ,– сразу возразил Рылеев,– когда только что прошли крестьянские бунты!
–Правильно, Рылеев!– послышался голос Сергея Муравьев – Апостола.
Рылеева поддержало еще несколько человек:
– А восстание Семеновского полка?
–Это молчащий якобы народ?
–Qui, sans doute!
–Qui! Неужто этого мало?
Якушкин кивнул:
–Мало, господа! Народ надо направить, показать ему путь от избавления от рабства! И в этом, как считаю, наша задача!
Вместо Якушкина вышел Рылеев, говоря очень взволнованно:
–Господа, мы говорим о рабстве, так? Мы говорим о том, что наши крестьяне маются в крепостном иге? А сами мы
разве не рабы?!
С разных сторон послышалось:
–Как же, как же! Рабы!
–Именно! Чего изволите-с, господин барин?
–Рабы, но имеющие милости от своего царственного рабовладельца!
–Рабы с балами, поместьями, барышнями!
–Правильно говорит!
Выждав, пока крики одобрения стихнут, Рылеев вдохновенно продолжал:
–Значит, согласны, господа!.. Qui, qui!.. Едим сытно, кутим, танцуем на балах! И болтаем о благе людском в разных столичных салонах?!.. И вы такие желаете стать революционерами, господа хорошие, рабы своего императора?
–Что вы предлагаете?– поинтересовался кто-то из задних рядов.
–Хватит болтать о Конституции,– продолжал Рылеев.– Может, лучше дело делать? Может, хватит словопрений и благоглупостей, господа? Слыхал я про одного помещика, который сам освободил своих мужиков от рабства!
–Как же освободил?– не понял Бестужев – Рюмин.
–Очень-очень просто-с! Оный помещик вышел к крестьянам на крыльцо и объявил, мол, так и так, с сего распрекрасного дня вы, мужички работящие, боле не подо мной! Мол, идите-ка, любезные, куда глаза глядят, а я поеду в свой полк служить! Вот так-то! Кто на такую смелость готов пойти, господа либеральные?
–Молодец!– похвалил помещика Муравьев – Апостол.
–Не думаю, что он молодец,– поморщился
–Ах, не нравится?– вспыхнул Рылеев.– Объявите просто своим крепостным, что они свободны, что такие же, как и вы, господа! Вот тогда будет польза от ваших слов,
которые не должны расходиться с делами!
Призыв Рылеева поддержало большинство собравшихся. Многие захлопали, одобрительно говоря:
–Молодец Рылеев!
Вошедший лакей сменил свечи, все на короткое время замолкли. Когда лакей вышел, к Рылееву подошел Волконский, говоря добродушно:
–Успокойтесь, Кондратий Федорович!.. Придет наше время…
–Интересно, когда оно придет?– полюбопытствовал Рылеев.
–Скоро. Очень скоро.
–А поточнее?
–Вам же известно, что число нашего общества все растет и растет,– ответил охотно Волконский.– И не только в столице, и на юге. На Кавказе, там у Ермолова свои единомышленники.
Вбежавший в кабинет улыбающийся Пушкин только услышал обрывки фраз: общество, единомышленники. Он остановился, вскидывая брови от удивления.
–Господа, значит, есть тайное общество?– обрадованно воскликнул Пушкин, оглядывая всех.– Charmant! Je trouve que c’est charmant! Но почему вы не говорили мне всей правды? Князь Волконский, mon ami, ответьте же мне!
Смущенный Волконский промолчал, не желая отвечать Пушкину.
Рылеев быстро подошел к Пушкину, говоря твердо и быстро:
–Видите ли, Александр Сергеевич, любезный наш поэт, князь только пошутил, а вы, не слыша наш разговор, поверили.
–Поверил?
–Поверили в небылицу,– продолжил Рылеев.
Побледневший Пушкин, застыв, не знал, что и сказать.
А все, находящиеся в кабинете, молчали, отводя глаза от поэта.
–Значит… значит, глашатаи свободы, вы не хотите посвящать меня в свои тайны?– предположил Пушкин, даже не подозревая, как он близок к правде.– Значит, меня обманывают? Diables! Diables! Au revoir! – Он гордо выпятил грудь и выбежал из кабинета.
Волконский и Рылеев побежали за ним, крича:
–Александр, постойте!
Пушкин остановился на минуту, говоря весьма беспокойно:
–Значит, меня держат лишь за писаку, с котором не желают делиться секретами? Значит, не уважают мои либеральные взгляды, поэтому…– Он махнул потом рукой, замолкая.
–Что вы, дорогой наш поэт! Мы все вас любим и чтим!– заверил с ослепительной улыбкой Рылеев.
–Любите да всего не договариваете?– спросил нервно Пушкин и спустился на нижний этаж.
Когда огорченные Рылеев и Волконский вошли в кабинет, они услышали упреки в свой адрес:
–Нехорошо, господа, получилось!
–Нехорошо обижать поэта, любимца публики!