Зимние ходоки
Шрифт:
Поэтому тоже рявкнул, громко и грозно:
— А где мой доступ к Большому Алтарю?! А?!
На крики примчался верный Ольша. И даже до Иванычева стола добежал. А потом увидел мой отчёт, издал какой-то душераздирающий писк… И застыл, как статуя.
— Да хоть два! Хоть сто доступов! — не снижая громкости, согласился Иваныч. — Бумагу давай! Много!..
— Много пока нету! Есть сто листов, и они сохнут! — не сдавался я.
Пока говорил, быстро залез в поясную сумку, вытащив из неё перо и глиняный пузырёк с
— Вот, Иваныч, держи… Только не кричи больше! Видишь? Чернила!
— И на чём я буду писать твоими чернилами?! — возмутился мэр. — На Ольше, блин?
Штатный подлиза тут же изобразил угодливое лицо. Видимо, чтобы выслужиться, он готов был стать даже ходячей записной книжкой. Ну или расписным молодцем, забитым временными тату.
— Так это… Я отчёт только на одной стороне каждого листика писал! — пояснил я, ломая все планы мэрскому угоднику. — На другой ты можешь что-нибудь накарябать… Или нарисовать что-нибудь! Вот, того же Ольшу, например! А то он сипит как-то странно… Не дай Бог помрёт, и забудем мы его светлое прекрасное лицо!.. А так хоть на портрете останется.
— И ты… Ты… — Кукушкин чуть не задохнулся от возмущения, а потом отдышался и снова как заревёт: — Ты при нашем дефиците бумаги использовал только одну сторону листа?!
— Эй, это официальный документ! Всё должно быть чин чинарём! — я не выдержал серьёзного тона и заржал.
Кукушкин перестал орать и тоже заржал, покачивая головой. А потом взял первый лист отчёта, перевернул его и стал что-то писать.
— Бюрократ ты, Вано! Вот уж от кого не ожидал… — усмехнулся он, после чего поднял лист и показал мне и Ольше.
На листе был выполнен виртуозный огуречик с четырьмя палками, на двух из которых виднелись чёрточки поменьше. А ещё у огуречика была круглая голова — с палочками там, где должны быть волосы.
Но самое главное — выражение лица! Оно очень напоминало сразу две вещи: картину «Крик» и зависшего рядом со столом Ольшу.
— Во! Это, Ольша, ты! В историю войдёшь! — гордо пообещал Иваныч. — Художественную, политическую… Ну и историю бюрократии, которую вот этот наш бюрократ развёл!
«Вот этим» бюрократом снова оказался я. Пришлось возмущаться:
— Какой я бюрократ, ваще?!
— Образцово-показательный! — снова бессовестно заржал Кукушкин.
— А-а-а-а! — сипло выдохнул Ольша и, схватив отчёт и лист из рук Кукушкина, бросился на выход.
— Стой! Я ещё не прочитал! — возмутился мэр. — Куда пошёл?!
— Подшивать! — донеслось из-за стены.
— Всё, потерян мой помощник… — вздохнул Иваныч. — Будет сидеть и нюхать твой отчёт, пока не достигнет высшего пика наслаждения… Так, мы отвлеклись! Где моя бумага? Сколько сможешь поставлять? Когда ждать первую партию?
Я аж ладошками от мэра отгородился:
— Стоп-стоп-стоп… Ну ты мне такие вопросы задаёшь! А у нас только первая опытная партия готова. Пока развернём производство, пока процессы откатаем… Пока с сырьём разберёмся…
— Вано, это всё фигня! На такой план тебе никто финансирование не даст! Давай сначала!.. И вообще, ты вот правильно написал отчёт на одной стороне! Но почему другую оставил пустой?!
— Так я… — я хотел повторить, что специально, чтобы там Кукушкин Ольшу нарисовал, но понял, что мэр надо мной издевается.
И с подозрением уставился на него.
— Во-от! На другой стороне нужно было расписать бизнес-модель бумажного производства, необходимое финансирование, откаты мэру!.. Ну чего я тебя учу-то?! — Кукушкин снова принялся ржать.
Похоже, мои листики волшебным образом поднимали настроение руководству Алтарного. Которое, в силу хорошего настроения, сразу же начинало делиться житейской и управленческой мудростью.
Иваныч же, вдруг замолчав, прищурился. А потом глянул на меня и выдал:
— Ты вместе с Перловой и ва… А! Наверно, ударение на первый слог… Вагиной, вот! Вы городу только что принесли триста тысяч баллов. Видишь? Откат уже есть! — потирая ладони, улыбнулся мэр.
— Это не откат, а налог! И ты сам его ввёл! Это мы городу, а не тебе принесли! — напомнил я.
— Ну и что?! Город — это я! — хохотнул Кукушкин. — Ладно, шучу…
— Да уж, конечно, шутишь! Куда тебе до короля-солнца? — усмехнулся я.
— Это точно! Так низко пасть я уже, к сожалению, не смогу! — кивнул мэр. — В общем, Вано… Чтобы завтра был план, сроки и прочее по производству бумаги! И никаких поставок на рынок! Я за-пре-ща-ю! Сам буду продавать, если излишки будут. Это стратегический ресурс!
— Завтра ты меня обещал в факторию отправить на плотах! — напомнил я.
— Какая фактория?! — возмутился Иваныч. — Сдалась она тебе? Тут серьёзный проект, а ты про факторию!..
— А там у меня горох должен был созреть. Надо урожай снять. Это, между прочим, куча баллов! СИПИН обещал каждому участнику насыпать. Что нам важнее? Комплекс репликации или бумага?! — запротестовал я.
— Так… Урожай… Горох… — Иваныч покивал и хмуро уставился на меня: — Вано, а я — мэр или не мэр?
— Мэр… — я тоже решил покивать, на всякий случай.
— А почему я обо всём последним узнаю?! — грозно стукнул кулаком по столу Кукушкин. — Какой горох? Что значит, урожай снять? Зима, блин… Помёрз твой урожай!
— Не помёрз! Я перед экспедицией договорился, чтобы ростки, как холодать начнёт, в отапливаемое помещение унесли! — ответил я. — Они там на замесе из слюны гигантских форм жизни должны были созреть!
— А что за горох? Почему этот горох ещё не у нас? Почему его не продают… В смысле, не поставляют эксклюзивно в мэрию города?! — Кукушкин смотрел на меня уже с серьёзной обидой.