Зимние волки полуночи
Шрифт:
Роллон допечатал и окинул взглядом только что напечатанный текст. Все. Дальше ничего не шло. Работа застопорилась. Потому что Роллон не знал, что будет дальше. «Сага о зимнем волке» на самом деле всего лишь летопись его жизни. И писать ее Роллон начала лишь затем, чтобы понять, что именно он делал не так. Что он упустил. Рано или поздно, но сила должна обнаружиться. Ее сила. Которая вместо того, чтобы раствориться в стихии, полетела в будущее. Ведь тогда связь времен была уже нарушена. И чтобы восстановить ее, эту силу нужно вернуть на место, чтобы она впиталась в умерший мир и успокоилась вместе со своей хозяйкой.
Что
Времени остается мало. Очень мало. И с каждым днем оно все сокращается. Каким-то своим чутьем волка Роллон знал, что времени в этом мире у него немного. Может, еще около полугода. Может, меньше…
«Ты же автор», — до сих пор звучали в ушах, несомненно, правильные слова Литы. Да, автор… но автор чего? Книги? Книги своей жизни? Но тогда он просто рассказчик, и ничего более. Потому что автор сам придумывает героев и расставляет роли, автор сам пишет сюжет. А сюжет жизни написать нельзя. Потому что нельзя придумать будущее. Нельзя выдумать то, что реально случится. Нельзя… но кто это сказал? Кто придумал такие «законы»? Кто? Кто их придумал?
На вершине башни дул сильный ветер, но им было совсем не холодно. Айлитен стояла, молча смотря на город и океан, резкие порывы трепали ее темно-рыжие, медного цвета волосы и легкое платье, перехваченное в талии поясом.
— В западном секторе снова вспыхнуло восстание. Люди недовольны своей судьбой и требуют новых прав.
— А что они знают об истинной судьбе? О будущем, о настоящем и прошлом… ничего.
— Почему мы не можем придумать свою жизнь? Заранее рассчитать все и жить по этим расчетам? Почему нельзя написать свое будущее?
— Ты опять задаешь эти вопросы… боги не дали нам такого шанса.
— Почему?
— Я думаю, потому что тогда было бы неинтересно жить. Роллон, пойми, не все в жизни можно просчитать, выверив каждый шаг. Так и с будущим. Мы живем, потому что нам интересно узнать то, что будет дальше. А еще мы живем для кого-то, — в последние слова был вложен глубокий смысл, который он понял лишь несколько лет спустя. Тогда, на ветреной башне, страж Ворот не увидел того, как засияли и тут же потухли от безысходности глаза Айлитен, и как чуть изменился ее голос. Тогда он был лишь стражем. Сейчас он изменился. Но этот вопрос мучил его до сих пор.
Почему нельзя написать будущее? Как хорошо было бы тогда жить. Запрограммировать, ввести переменные и константы, а затем нажать на кнопку. И все было бы так просто… но в жизни ничего не бывает просто. Жизнь — сама по себе большая загадка, которую никому не дано разгадать. Ответ приходит лишь в конце. В конце пути, когда манящий свет, брезжащий в конце длинного коридора, становится совсем ярким, слепящим, и ты понимаешь — вот она, жизнь. Самое главное чудо на Земле. И только тогда понимаешь ее полную ценность.
Но есть и те, кто познал жизнь, не умирая. Те, кто прошел этот путь, этот длинный коридор от начала и до конца. Те, кто сумел оттуда вернуться. Те, кто
Зимние волки. Зимними этих людей прозвали за их холодность, за то, что они сохраняли холодный ум и сердце в любой ситуации. Волками — за то, что они умели драться. А еще, может быть, потому, что, даже сбиваясь в стаи, эти звери остаются одинокими в душе.
Именно поэтому все стражи Ворот принадлежат к ним. Холодные и безжалостные — это лучшие воины и лучшие судьи.
Но и у Зимних волков при всей их идеальности был недостаток — те, кто познал цену жизни и истину смерти, обречены на вечное одиночество. Потому что для того, чтобы стать одним из Зимних волков, нужно отказаться от всего — от жизни, от души, от себя и принять одиночество, получив взамен силу и могущество.
За все надо платить. И они платили. Платили вполне обдуманно. Но не все…
Роллон нахмурился от этих воспоминаний. Да, не все платили за силу обдуманно. Его даже не спросили. Конечно, когда твой отец — Верховный бог смерти, он вряд ли станет у кого-то что-либо спрашивать. Вот и его… не спросили.
Когда не знаешь, на что идешь, поначалу очень трудно. Роллон помнил, как ему было сложно ко всему привыкнуть. Но запомнились только самые яркие ощущение… с того времени, как прошел обряд, минуло три века. Многие незначительные детали уже успели стереться из памяти. Но многое и осталось. Роллон очень не хотел становиться Зимним волком. Он слишком хорошо знал, что значит быть им. И полностью от собственного я он отказаться не смог, оставив себе часть души, но взамен впустив в себя кое-что похуже.
Снова вокруг закружились воспоминания, смутные призраки прошлого встали стеной. Снова заныли старые раны…
Рывком Роллон встал. Кажется, он начал уже сходить с ума. Нет, с этим нужно что-то делать… прошлого не существует…
Раздраженно захлопнув ноутбук. Роллон вышел в коридор. Хотелось отвлечься.
День медленно, но верно клонился к вечеру. Мягкие сумерки уже спустились и чуть окутали местность, через которую мы в данный момент проезжали. Как-то слишком быстро и несуразно этот день прошел. Еще бы! Я ведь благополучно проспала половину, пока меня не разбудил громко вошедший Антон. За окном вдруг совершенно внезапно и без предисловий хлынул ливень. Впрочем, я ожидала этого — еще часа три назад начали собираться густые тучи. Воздух был тяжелым, а сейчас наполнился живительной прохладной влагой. Ко мне медленно начало возвращаться потерянное утром хорошее настроение.
Я люблю дождь и воду, хотя моим любимым заклинанием является волна огня (просто оно самое эффективное). Я опустила окно, наслаждаясь мелкими брызгами, попадающими на лицо. Антону, кажется, было глубоко наплевать на всю эту воду, все равно она до него не долетает.
Мерно стучащие колеса поезда начали медленно меня убаюкивать. Молнии я любила с детства, так что они мне особо не мешали. Я глубоко и широко зевнула, начиная слегка задремывать. Поудобнее вытянув ноги, я снова выглянула в окно. И тут же мой благодушный настрой как ветром сдуло. За окном блеснула молния, высветив полусгнившее лицо (если можно так это назвать) трупа, чьи позеленевшие пальцы на руке сложились в очень неприличный жест. Восставший мертвец совершенно явно надо мной издевался.