Зимний ветер. Катакомбы
Шрифт:
— Вы слышали? — обратился Дружинин к Петру Васильевичу.
— Профессор Светловидов…
— Вы его знаете?
— Он у нас в гимназии даже одно время преподавал историю. Если это, конечно, тот самый Светловидов, Африкан Африканович.
— Это его имя и отчество?
Петр Васильевич улыбнулся:
— Да.
— Чудацкие были у людей имена при старом режиме, — сказал сержант Веселовский, сматывая антенну и осторожно зевая в рукав.
— Где живет,
— Ну, где же там! — махнул рукой Петр Васильевич. — Ведь столько лет прошло! Я, признаться, думал, что он уже давно помер.
— Как видите, нет.
— Так, значит, ему сейчас лет восемьдесят, не меньше.
Дружинин лег на живот, положил подбородок на руки и задумался.
— Тем не менее мы его должны найти, этого самого вашего Африкана Африкановича, — наконец обратился он к Бачею. — Вы, как старый одесский волк… Это уж по вашей части.
— Хорошо, — сказал Петр Васильевич. — Только я совершенно не представляю, как я его буду искать.
На это Дружинин ничего не ответил. Казалось, он спит. Может быть, он и в самом деле задремал, убаюканный редкими-редкими теплыми вздохами моря. Все трое, одолеваемые сном, долго молчали. Наконец Дружинин перевернулся на спину, с хрустом вытянул руки и так громко зевнул, что Миша испуганно сказал:
— Тише!
— Виноват, — засмеялся Дружинин и стал делать гимнастику, разгоняя сон.
Где-то далеко, за обрывами, сонным, хрипловатым голосом пропел петух.
— Слушайте, — сказал Дружинин, дотрагиваясь до колена Петра Васильевича, — как, вы говорите, фамилия этого типа?
— Какого типа?
Петр Васильевич никак не мог привыкнуть к странному мышлению Дружинина: невозможно было уловить, когда у него зарождалась какая-нибудь мысль, таясь под спудом и созревая, пока вдруг не обнаруживалась в виде неожиданного и не сразу понятного вопроса. Петр Васильевич наморщил лоб, силясь понять, о каком «типе» спрашивает Дружинин, какая подспудная мысль привела его к этому вопросу.
— Н… не улавливаю — какого типа? — еще раз сказал Петр Васильевич с недоумением.
— Ну, этого вашего друга детства, который держит на Дерибасовской улице комиссионный магазин. Колесничук, что ли?
— Ах, вот что! Колесничук. — Петр Васильевич нахмурился и стал злобно покусывать губы. — Такая оказалась гадина!
— Что он собой представляет?
— Вы же видите что. Дезертировал из Красной Армии и теперь торгует на Дерибасовской разным барахлом.
— Вы его давно знаете?
— В одной гимназии учились, начиная с приготовительного класса. И потом — всю жизнь… До самого
— Бывает, — сухо заметил Дружинин.
— Да, но что же это такое? Это значит — в его душе все время жил мещанин, мелкий собственник, трус, обыватель, лавочник?
— Что ж удивительного? — сказал Миша, изо всех сил борясь с утренней зевотой и напрягая скулы. — Родимые пятна капитализма.
— Вот именно! — оживился Петр Васильевич. — Все-таки в конце концов заговорил лавочник.
Дружинин с интересом мотнул головой:
— А что, этот ваш дружок Колесничук разве из купеческой семьи?
— Собственно, не совсем из купеческой, но близко к тому. Его батька был приказчиком у братьев Пташниковых.
— Стало быть, по торговой части. Так, так… Богато жили?
— Где там! Всю жизнь перебивались. Эти самые знаменитые братья Пташниковы из своих приказчиков все соки выжимали. А вот поди ж ты!..
— А что он вообще за человек? Не предатель?
Петр Васильевич задумался:
— Кто его знает… Видно, в чужую душу не влезешь.
— Нет, я не об этом. Как он в детстве, в гимназии? По природе было в нем что-нибудь предательское или не было? Вы понимаете, о чем я говорю? Ну, там, по отношению к товарищам… Не ябедничал? Не шептал на ухо учителям?
— Это нет, — решительно сказал Петр Васильевич. — Вообще всегда был замечательный товарищ. Но, повторяю, как видно, в чужую душу не влезешь.
Казалось, эти последние слова Петра Васильевича не привлекли особого внимания Дружинина, как-то скользнули мимо.
— Да, бывает… — сказал он равнодушно. — Ну, а потом? Во время гражданской войны, интервенции?
— Вместе со мной служил на бронепоезде «Ленин». Можно сказать, устанавливали Советскую власть в Одессе.
— Так… — Дружинин задумался. — Он коренной одессит?
— Коренной.
— Так, может быть, он нам поможет найти профессора Светловидова? Как вы думаете?
Петр Васильевич с недоумением, почти с испугом уставился на Дружинина не шутит ли он? Но, по-видимому, Дружинин не шутил, так как сейчас же стал развивать свою мысль:
— Обычно все коренные жители так или иначе знают друг друга. Во всяком случае, слышали друг о друге. Всегда могут найтись общие знакомые, родственники. Не так ли? Я думаю, Колесничук поможет вам отыскать Африкана Африкановича.