Зимняя песнь

Джей-Джонс С.

– Думаешь, это неправда? Моя кровь принадлежит этой земле, Лизель, как и твоя. Она – наш источник вдохновения – почва под ногами, деревья в лесу. Без нее у нас ничего не получится. Как смогу я играть где-то вдалеке, если душа моя заключена здесь, в Роще гоблинов?

– Твоя душа заключена в тебе, Зефферль. – Я коснулась рукой груди брата. – Вот здесь. Вот откуда исходит твоя музыка – отсюда, а не от земли и леса.

– Так ли это? – Йозеф спрятал лицо в ладонях. – Не знаю… Но боюсь. Я боюсь той сделки, которую заключил с незнакомцем во сне. Теперь ты понимаешь, почему мне до смерти страшно уезжать.

Я

понимала, но другое – не то, что пытался объяснить брат. Я видела его страх и демонов, им же созданных, дабы этот страх оправдать. В отличие от нас с Кете, Йозеф с рождения не видел ничего иного, кроме крохотного клочка Баварии, где мы жили. Он не знал, какие красоты может подарить мир, какие великолепные пейзажи и звуки, какие люди его ждут. Я не хотела, чтобы мой братишка навсегда остался привязан к этим стенам, Роще гоблинов и юбкам Констанцы. Или моим. Пускай лучше уезжает и живет полной жизнью, даже если расставание причинит мне боль.

– Давай сыграем. – Я подошла к клавиру. – Забудем наши печали. Только ты да я, mein Br"uderchen [10] .

Йозеф улыбнулся – я скорее это почувствовала, чем увидела. Села на табурет и наиграла простую повторяющуюся мелодию.

– Не хочешь зажечь свет? – спросил брат.

– Нет, лучше так. – Я и без света знала расположение клавиш. – Давай просто играть в темноте. Без нот. И не разученные пьесы, а что-нибудь другое. Я буду давать basso continuo [11] , а ты импровизируй.

10

Мой братец (нем.).

11

Букв. «непрерывный бас» (итал.). Басовый голос многоголосного музыкального сочинения с цифрами, обозначающими созвучия, на основе которых исполнитель строит аккомпанемент. Здесь: партия баса.

Я услыхала короткое «бреньк» – Йозеф достал скрипку из футляра, – затем мягкий шорох смычка, скользящего по канифоли. Брат прижал инструмент к подбородку, коснулся смычком струн и начал играть.

* * *

Время катилось волнами, мы с братом полностью отдались музыке. Сперва мы свободно импровизировали на темы известных сонат, а затем плавно перешли к репертуару, который Йозеф должен был исполнить перед маэстро Антониусом. Папа остановил выбор на сонате Гайдна, хотя я предлагала Вивальди. Вивальди был любимым композитором брата, однако папа утверждал, что его музыку трудно воспринимать на слух. Гайдна, единодушно принятого и критиками, и публикой, он счел беспроигрышным вариантом.

Музыка затихла.

– Тебе лучше? – спросила я.

– Давай еще одну пьесу, ладно? – попросил Йозеф. – Ларго из «Зимы» Вивальди.

Волшебство, созданное музыкой, постепенно рассеивалось. Кете упрекала меня в том, что я люблю Йозефа больше, чем ее, но больше нее я любила не Йозефа, а музыку. Сестру и брата я любила в равной мере, однако музыка была для меня превыше всего.

Я оглянулась.

– Нам пора. Публика уже ждет. – Я закрыла крышку клавира и встала.

– Лизель. – Интонация брата заставила меня замереть.

– Да, Зефф?

– Не бросай меня одного, – прошептал он. – Не отпускай в эту долгую ночь в одиночку.

– Ты не будешь один. – Я крепко обняла Йозефа. – Никогда. Я всегда рядом с тобой, если не телом, то сердцем. Расстояния для нас неважны. Мы будем писать друг другу, делиться музыкой – записывать ее чернилами и кровью.

После долгой паузы он промолвил:

– Тогда подкрепи свое обещание. Дай несколько нот в знак того, что сдержишь слово.

Я вытащила из памяти печальную мелодию и напела короткую фразу. Умолкла, ожидая, пока Йозеф определит аккорды.

– Большая септима, – только и сказал он с горькой усмешкой. – Ну, конечно, ты же всегда с нее начинаешь.

Прослушивание

Коридор за дверью комнаты Йозефа наполнился гулом голосов собравшейся в большом зале публики. Брат попытался юркнуть обратно к себе, но я подтолкнула его вперед, из темноты к свету.

Наша маленькая гостиница еще никогда не вмещала такое количество гостей. Среди прибывших было немало бюргеров из города, включая герра Баумгартнера, отца Ганса. Мама торопливо сновала между столиками, принимая заказы. Вскоре из кухни появилась Кете с полными тарелками еды. Ганс, шедший следом, нес пивные кружки.

– А вот и наш маленький Моцарт! – Один из гостей вскочил с места, радостно показывая пальцем в мою сторону. Сердце у меня екнуло от волнения, но тут я увидела, что палец устремлен не на меня, а на Йозефа, робко прятавшегося за моей спиной.

– А ну, малыш Моцарт, сыграй-ка нам джигу!

Разумеется, гость указывал не на меня. Я – никто, просто дочка Фоглеров, заурядная и невзрачная, у меня нет ни красоты, ни таланта, которые выделяли бы меня среди остальных. Я осознавала правду, однако это не смягчило моего разочарования.

– Лизель! – Йозеф вцепился в мою юбку.

– Я здесь, Зефф. Ступай. – Я легонько подтолкнула его к маэстро Антониусу.

Наш отец и скрипичный мастер заняли места у камина, возле фортепиано. Из двух домашних инструментов этот был лучшим; папа использовал его, когда еще занимался с учениками. Сейчас отец склонился над знаменитым музыкантом, и оба оживленно вспоминали времена, когда, на пике карьеры, вместе играли с «великими» в Зальцбурге. Беседа велась на итальянском – для маэстро Антониуса этот язык был родным, тогда как папа владел им не очень хорошо. Заметив пивные кружки, стоявшие перед ним, я поморщилась: если уж отец начал пить, теперь его не остановишь.

– Это и есть ваш мальчик? – спросил маэстро Антониус, когда Йозеф вышел на середину зала. На немецком старик изъяснялся вполне сносно.

– Да, маэстро. – Папа с гордостью похлопал Зеффа по плечу. – Позвольте представить: Франц Йозеф, мой единственный сын.

Брат бросил на меня испуганный взгляд, я ободряюще кивнула.

– Подойди ближе, юноша. – Маэстро жестом поманил его к себе. Я поразилась: пальцы музыканта были узловатыми и скрюченными от ревматизма. Удивительно, как он вообще до сих пор играл на скрипке. – Сколько вам лет?