Зимняя сказка

Хелприн Марк

Поздно ночью, когда улицы становились пустынными, а октябрьская луна уже была готова скрыться за пенсильванскими лесами, Питер Лейк внезапно просыпался от ужаса. Ему казалось, что за ним крадутся трое или четверо дюжих бандитов, собиравшихся предать его страшным пыткам. Они могли испугаться разве что его безумия, но в подобные минуты он как на грех чувствовал себя настолько здоровым, что казался себе дипломатом, корпящим над своими мемуарами в пригороде Бостона.

– Господа! – выкрикивал он, чувствуя, как чьи-то могучие руки поднимают его с угольной кучи.

Его враги были сильны, словно олимпийские тяжелоатлеты, однако он не видел их ног и не слышал

дыхания, что заставляло его усомниться в их реальности. Когда же он пытался оглянуться назад и обратиться к своим мучителям, некая неведомая сила швыряла его так, что он со свистом отлетал к дальней стене и, пробив ее насквозь, попадал в соседние подвалы, а пролетев их, оказывался в толще земли, перемежавшейся с другими бесконечными подвалами, цистернами, туннелями, колодцами и, наконец, могилами, после чего начиналось его путешествие по всем кладбищам мира. Хотя они мелькали перед ним с такой быстротой, что казались сплошным туннелем, он видел каждую из могил в отдельности и обращал внимание на выражение лиц и погребальные одежды тех, кто был похоронен недавно.

Он успевал разглядеть детали, хотя чужие жизни и судьбы мелькали перед его внутренним взором с неимоверной быстротой. Покойники лежали в разных позах. Одни уже обратились в прах, от других остались лишь светящиеся желтоватые скелеты, которых так боятся дети. Некоторые из них сжимали в руках монетки и амулеты, других хоронили с иконами, фотографиями, газетными вырезками, книгами и цветами. Одни были завернуты в погребальные саваны, другие в ковры. Одни лежали в гробах, другие – и таких было куда больше – в земле, одни – в цинковых ящиках, другие – в братских могилах. Цепи, веревки и шейные кандалы перемежались с жемчугами и золотом. Он видел всех: детей, воинов, продолжавших сжимать в руках свои мечи, мирно отошедших ученых и слуг в красных колпаках. Они проходили мимо него бесконечными легионами, бородатые и беззубые, смеющиеся и безумные, улыбающиеся и встревоженные, мудрецы и простаки, он же смотрел на них, не испытывая никаких эмоций, словно был рабочим, занятым выполнением привычной работы.

В один из особенно светлых и погожих октябрьских дней Вирджиния оказалась на углу Пятьдесят седьмой улицы. Она возвращалась с набережной реки, где собиралась взять интервью у известного политического эмигранта, так и не пришедшего на эту встречу, поскольку тот был похищен со своего судна и отправлен прямиком в Вашингтон. Дома ее еще не ждали, и она решила побродить по магазинам Пятой авеню, хотя Эбби, плохо переносившая перепады погоды, в этот день чувствовала себя неважно.

Вирджиния, которая была высокого роста даже для Геймли и носила одежду больших размеров, хотела подыскать себе достаточно изящное и теплое (по меркам Кохирайса) зимнее пальто. Она не видела матери вот уже много лет. И Вирджиния, и Хардести понимали, что добраться до Кохирайса им будет непросто. Если б они могли добраться до городка, Хардести стал бы фермером и катался зимой на лыжах, буерах и коньках по озеру, переезжая из деревни в деревню и из гостиницы в гостиницу. Супруги Марратта планировали отправиться на озеро в декабре или в январе. Они закутали бы детей в шерсть, пух и меха и сели бы на поезд, отправлявшийся ранним утром, когда в холодном воздухе все еще стоят столбы дыма, похожие на владельцев похоронных бюро, поджидающих своих клиентов возле церкви. Во всяком случае, таковы были их планы. Но поскольку они планировали поездку вот уже несколько лет, планы эти казались им несбыточными. Каждую зиму они собирались

съездить в Кохирайс, но те или иные непредвиденные обстоятельства снова и снова заставляли их откладывать поездку.

Проходя мимо Карнеги-Холла, Вирджиния обратила внимание на афиши, извещавшие меломанов о том, что сегодня знаменитый оркестр Кэнэдиенса П. исполнит «Двусмысленные танцы-капризы» Моцарта (впрочем, афиша сборного концерта была составлена не слишком внятно, и не исключено, что Моцарту принадлежал «Дивертисмент в до-миноре», а вышеозначенные «Двусмысленные танцы-капризы» написал Майноскрэмс Сэмпсон). Вирджиния хотела было продолжить свой путь, как тут она заметила взбиравшегося по ступеням Карнеги-Холла круглого и подвижного, словно шарик ртути, знакомого человечка, представившегося господином Сесилом Були.

Вне всяких сомнений, квинтет Джексона Мида не исполнял подобных произведений, и потому юный господин Були, чувствительный к новым веяниям в музыке, решил сбежать на берег и насладиться концертом.

Вирджиния не раздумывая ринулась в фойе. Только что купивший билет господин Були важно направился на балкон. Она подбежала к кассе.

– Видите этого толстяка? – спросила она, указав кивком на Сесила Мейчера за миг до того, как тот скрылся за дверью. – Дайте мне соседнее место!

– Но мисс! – запротестовал билетер. – Тогда мне придется продать вам билет на сорок шестое место! Это худшее место в зале! Вы сможете что-нибудь увидеть или услышать только в том случае, если ваш отец был соколом, а мама совой!

– Вам-то какое до этого дело? – возмутилась Вирджиния.

– Как скажете, – вздохнул билетер и протянул ей билет.

Она поспешила наверх по застеленным ковровыми дорожками лестницам, пытаясь догнать опережавшего ее на несколько маршей Сесила. Попав на верхнюю площадку, она остановилась перед входом на балкон, на котором мирно похрапывало с полдюжины полицейских, позволила Сесилу сесть и только после этого заняла соседнее место. С балкона сцена казалась маленькой веерообразной булочкой, по которой ползали муравьи.

Свет погас. Сесил Мейчер нетерпеливо заерзал на месте и достал из кармана пиджака белую картонную коробку, в которой, судя по запаху, лежали кантонские омары. Едва начался концерт и заиграли фаготы, пикколо и малые барабаны (вызвавшие восторг не только у почитателей Моцарта и Майноскрэмса Сэмпсона, но и у спящих полицейских, приветствовавших их дробь аплодисментами), как Сесил принялся жадно есть омаров.

Вирджиния погрузилась в достаточно безрадостную атмосферу двусмысленных гармоний. Ей казалось, что она находится на корабле, покачивающемся на морских волнах. Переливы музыки несли слушателей так нежно, словно те были калеками, возвращавшимися с войны. Эта странная музыка завораживала Сесила Мейчера примерно так же, как произведения А.П Клариссы завораживали госпожу Геймли. Время от времени он вскидывал в воздух свою пухлую ручку и хрипло шептал:

– Здорово! Давайте-давайте! У вас хорошо получается!

Когда концерт закончился, Вирджиния поспешила покинуть балкон, решив сделать вид, что она столкнулась с Сесилом случайно. Едва зажегся свет и сияющий Сесил вышел из-за угла, она бросилась к нему навстречу с криком:

– Кого я вижу! Господин Сесил Були!

Последний испуганно замер и процедил с явным неудовольствием:

– Добрый день.

Вирджиния и не думала сдаваться.

– Как я рада, что вам нравится Майноскрэмс Сэмпсон! Это мой любимый композитор. Он жил неподалеку от нас, на старой ветряной мельнице, стоявшей возле самого озера…