Зимняя сказка
Шрифт:
– Вы не знаете даже собственного имени?
– Вы правы, сэр, я запамятовал даже собственное имя!
– Идемте, – сказал Гарри Пенн. – Я хочу показать вам два замечательных портрета.
Питер Лейк поднимался вслед за Гарри Пенном по лестницам «Сан», держась рукой за бок. Каждый шаг отзывался в ране резкой болью, и тем не менее он не столько поднимался, сколько взлетал по лестнице и не воспарял к потолку единственно усилием воли. Ставший свидетелем этого во всех отношениях необычного явления молодой копировщик разинул от изумления рот и выронил толстую
Железным усилием воли Питер Лейк заставлял свое тело шагать по коридору. Забудься он хотя бы на миг, оно, пробудившись к какой-то неведомой ему новой жизни, тут же прошло бы сквозь стену и, влекомое заоблачными далями, взмыло бы ввысь.
Он вошел в кабинет Гарри Пенна и тут же увидел два стоявших на столе больших портрета, от которых исходило нечто дотоле ему неведомое, ибо они источали удивительную, играющую тончайшими оттенками цветов, изменчивую, словно отблеск солнца на поверхности морской волны, ауру. Люди, изображенные на портретах, казались живыми не только Питеру Лейку, но и Гарри Пенну. Темный фон, слегка подсвеченный невидимыми лучами, которые выхватывали плывущие в его разреженном пространстве мельчайшие пылинки, уходил в бездонные глуби. Казалось, что Беверли, сжимавшая в правой руке сложенный веер и касавшаяся левой рукой складок голубого шелка, собранного на плече серебряной брошью, вот-вот улыбнется. В ее взгляде читалось не только благоволение и всепрощение человека, взирающего на мир из далекого прошлого, но и знание его удивительной и прекрасной будущности. Изображенный же на портрете Питер Лейк в отличие от нее испытывал явную неловкость и неуверенность в себе.
Они действительно были живыми, и эти слова, которые не являлись ни фигурой речи, ни поэтическим образом, ни метафорой, следовало понимать буквально. Мало того, Беверли внимательно следила за происходящим.
– Вы – Питер Лейк. А это моя сестра Беверли, – громко произнес Гарри Пенн.
Питер Лейк поднял руку в красноречивом жесте: «Тише-тише! Я и сам это знаю!» Теперь он знал все. Мало того, он знал то, чего не знали другие.
Он посмотрел в глаза Беверли и, резко развернувшись, направился к двери.
– Художник писал эти портреты весь день, – стал рассказывать едва поспевавший за ним Гарри Пенн. – В тот день стояла прекрасная погода, и мне страшно хотелось побродить по берегу озера, но Беверли уговорила меня остаться с ней. Я то и дело присаживался на стоявший за Беверли маленький стульчик и за весь день так и не увидел солнца. Каково же было мое удивление, когда ближе к ночи я обнаружил, что мое лицо и руки покрылись золотистым загаром! Она сказала, что это лишь часть награды за мое терпение. Смысл ее слов стал понятен мне только сейчас.
Гарри Пенн остановился и, проводив взглядом сбегавшего по лестнице Питера Лейка, вернулся в свой кабинет, дабы продолжить руководить газетой.
Полный, вечно щурящийся Сесил Мейчер разгневался не на шутку.
– Сделай то! Сделай это! Сделай то! Сделай это! – повторял он снова и снова, глядя на письменный стол, заваленный тоннами бланков, накладных на материалы, запросов, требований и разноцветных
Он сжал свой кулак так, что тот стал походить на маленькую круглую булочку, и изо всех сил ударил им по огромному столу, на что полдюжины электронно-лучевых мониторов ответили возмущенным помигиванием.
– Сам же он при этом целыми днями сидит на одном месте! – прошипел Сесил, явно пытаясь распалить себя еще сильнее. – Подумаешь, командир нашелся! «Господин Були, пошлите двадцать тысяч грузовых вагонов на железные рудники Миннесоты! Господин Були, перестройте супертанкеры, строившиеся нами в Сасебо, в транспортные суда для перевозки жидкого водорода! Господин Були, удвойте план производства титана предприятиями Ботсваны! Сделайте то! Сделайте это!» Еще немного – и я просто сойду с ума!
В кабинете материализовался Мутфаул.
– Он хочет, чтобы ты навел справки о темпах распространения пожара. Огонь движется с севера с необычайной скоростью. Ты должен приблизиться к линии огня и собрать информацию как о пожарах, так и о Куцых Хвостах.
– А с этим что прикажете делать? – воскликнул Сесил, указывая на стол, заваленный записками с пометкой «срочно». – Колебания цен на Блэк-Том, изменение полярности на Даймонд-Шоулс, контроль за коммутацией в Саут-Бей? Этим-то кто займется?
– Он сказал, что об этом ты можешь не беспокоиться.
– Ты говоришь, не беспокоиться? После стольких лет работы? Сам-то он спокоен?
– Конечно.
Сесил изумленно замер.
– Ну а ты? Ты-то должен хоть что-нибудь соображать! Город охвачен пламенем, нас теснят со всех сторон, лед растаял, по заливу гуляют такие волны, что о создании ледяных линз и мощных световых пучков не может идти и речи…
– Я бы не придавал всем этим делам особого значения, – покачал головой Мутфаул. – Лично меня они не волнуют.
Сесил изумился еще сильнее.
– Как так?! Ушам своим не верю! Таких невротиков, как ты, еще не видел свет! Ведь мы вот-вот реализуем наш проект!
– Сесил, ты когда-нибудь задумывался о том, куда будет вести этот мост?
– К вечному спасению, к раю на земле, к золотому веку…
– А что будет с нами?
– В каком смысле?
– Мы останемся без работы, поскольку этот безблагодатный мир ни с того ни с сего вдруг исполнится благодати.
– Ну и что из того? Неужели тебя не привлекает подобная перспектива?
– Откровенно говоря, нет. Думаю, она не нравится и нашему начальнику. Все дело в том, что война между злом и добром еще не закончилась, хотя человеческой душе и удалось кое-чего добиться. В любом случае, это еще не конец, и потому наша затея лишена смысла.
– Ты предлагаешь повременить еще сто лет? – поинтересовался Сесил.
– Скорее, речь должна идти о нескольких тысячелетиях.
– Ну а как же Питер Лейк?
– Можно ли считать его триумф абсолютным? Вспомни о Беверли Пенн и о многих других людях – разве они смогли изменить этот мир? Хотя, кто знает, быть может, это удастся сделать ему…