Зимняя война
Шрифт:
После нашего блуждания в темноте это были важные новости. Надо было обсудить их в Хельсинки. Но сначала мы приняли делегацию Британской лейбористской партии, которая находилась в Финляндии с визитом; с ней обсуждались и поставки оружия из Англии. Лишь во второй половине дня 30 января мы смогли собраться, чтобы обсудить ответ для Стокгольма. Рюти, Паасикиви и я около полутора часов размышляли над ним.
В ответе мы прежде всего указали, что Финляндия не начинала войну. Сейчас логично взять в качестве отправной точки то положение, на котором закончились переговоры в Москве. Финское правительство считает возможным сделать дополнительные уступки, которые необходимы для безопасности Ленинграда. Следует рассмотреть возможность нейтрализации
Доставить ответ в Стокгольм должен был премьер-министр Рюти, который направлялся туда для обсуждения поставок тяжелой артиллерии и получения вспомогательных сил со шведским министром обороны Скёльдом, генералами Тёонеллом и Раппе. Они с оптимизмом восприняли эти предложения, но премьер-министр Ханссон, который присутствовал на одном из этапов переговоров, был весьма сдержан.
В то время, когда происходил обмен мнениями с Советским Союзом при посредничестве Швеции, в Англии и Франции определялись планы, касающиеся Финляндии. Наш посол в Париже Харри Хольма часто писал о них в своих письмах. В частности, мы получили от него письмо, в котором утверждалось, что Франция планирует военную операцию в районе Мурманска, в которой могла бы участвовать Финляндия. Если бы так и произошло, мы стали бы участниками мировой войны. Но сейчас мы оборонялись и поэтому обращались к западным государствам за оружием. В то же время мы пытались вступить в переговоры о мире с Советским Союзом. Такое положение сохранялось в течение долгого времени, затрудняя принятие решений.
Парламент завершил свою работу за 1939 год заключительной сессией 31 января 1940 года. Я должен был бы присутствовать на ней, но не смог, поскольку готовил ответ для Стокгольма. Поэтому я приехал 1 февраля. Теперь у меня была возможность увидеть условия, в которых парламент работал два месяца в далеком сельском центре Каухайоки на Ботническом заливе. Комитеты собирались в классных комнатах школы, а большинство народных избранников жили в местной коммерческой школе, где также и питались. Активность парламентариев была чуть ниже, чем в комфортабельных апартаментах здания парламента в Хельсинки, но работа шла в атмосфере доброй воли. Правда, контакты с Хельсинки, в особенности с кабинетом министров, были затруднены. Понятно, что парламентарии были рады услышать оценку ситуации от министра иностранных дел. На неофициальном заседании парламента я дал обзор хода войны, но не упоминал о поисках мира. Всеобщий оптимизм моих коллег по парламенту относительно исхода войны показался мне неоправданным.
Хочу вернуться к ответу, направленному нами в Стокгольм, и рассказать о его судьбе. В письме от 3 февраля Эркко сообщил, что мадам Коллонтай получила наш ответ и хочет передать его в Москву. На следующий день она говорила Гюнтеру о Ханко, используя знакомую нам аналогию с Гибралтаром, которую часто использовали Сталин и Молотов во время московских переговоров. Гюнтер сказал, что уступка полуострова Ханко немыслима для Финляндии по соображениям как внутренней, так и внешней политики. Он добавил, что финны готовы обсуждать другие вопросы территориального характера, если будут созданы необходимый фундамент и доверие.
Стало ясно, что мадам Коллонтай обещала больше, чем советское правительство было готово одобрить, и еле внятный контакт с Москвой находится на грани разрыва. Эркко считал, что мне необходимо приехать в Стокгольм и встретиться с советским послом. Это гораздо удобнее, чем общение через шведского министра иностранных дел.
В том же письме Эркко сообщил, что германский посол в Стокгольме князь де Вид собирает сведения о финской группе, которая в Стокгольме призывает Швецию вступить в войну на стороне Финляндии. Информация, которую добыл посол, была недостоверна, и Гюнтер без труда развеял его подозрения. Но в то же время германский военный атташе Гутманн заявил, что если западные армии придут на помощь Финляндии, то Германия не потерпит это и выступит против своих врагов, где бы они ни находились. Кое-кто в Швеции стал думать, что Германия планирует вмешаться в финскую войну, что стало бы значительной помехой для самой Финляндии.
Идея Эркко о моей поездке в Стокгольм в тот же день получила поддержку от госпожи Вуолийоки, которая сообщила по телефону эзоповым языком: «Пьеса готова к представлению, но главный зритель отказывается смотреть ее. Первый акт должен пройти как задумано. Тогда надежды могут сбыться».
Затем она спросила меня: «Вы очень заняты? Не могли бы вы приехать, чтобы посмотреть генеральную репетицию? Мой коллега (Эркко) надеется, что вы сможете».
Таннер. Это вполне возможно. Я об этом подумаю.
Госпожа Вуолийоки. Я встречусь с главным зрителем (мадам Коллонтай), узнаю его мнение, а потом перезвоню вам.
Около 21.00 раздался новый звонок от госпожи Вуолийоки. На этот раз она сообщила, что мадам Коллонтай считает мой приезд важным.
Чтобы быть уверенным, я еще раз спросил, дан ли ход спектаклю. Моя собеседница неопределенно ответила: «О нем рассказано, но текст без движения». По всей видимости, в Москву было отправлено только сообщение, но сам текст ответа передан не был.
Мы полагали, что прямой диалог с представителем Советского Союза должен помочь делу, и я отправился в Стокгольм.
Поставки военных материалов и отправка добровольцев
Деятельность министерства иностранных дел в военное время сильно отличалась от его привычной работы в дни мира. Не было открыто ни одного нового представительства за рубежом, не готовились проекты торговых и других соглашений, не обсуждались кандидатуры иностранных граждан, достойные отечественных наград. Вся наша деятельность была сконцентрирована исключительно на вопросах, которые были связаны с войной. Основная работа заключалась в удовлетворении потребностей армии. Сами вопросы решались, разумеется, в ставке и Генеральном штабе, а министерству иностранных дел были доверены посреднические обязанности. Почта работала медленно, поэтому объем телеграфной корреспонденции неимоверно вырос. Вопросы, связанные с военным снаряжением, добровольцами, помощью, иностранными займами, решались по телеграфу. Я даже не делал попыток углубиться в эту часть нашей деятельности, поскольку она была мне чужда. Все телеграммы я передавал прямо премьер-министру Рюти, который был в курсе поставок и наших потребностей.
У меня нет ни малейшего представления о том, какой общий объем вооружений был поставлен в Финляндию. Но поскольку этот вопрос может представить интерес для читателя, я приведу сведения, полученные из Франции, Англии и Швеции.
В своем ответе на парламентский запрос премьер-министр Франции Даладье 12 марта отметил, что Франция поставила оружия Финляндии больше других стран. На день его выступления Франция поставила: 145 самолетов, 496 орудий, 5 тысяч пулеметов, 400 тысяч винтовок и 20 миллионов патронов для легкого стрелкового оружия.
Премьер-министр Великобритании Чемберлен 19 марта информировал членов парламента о британских поставках. Из 152 самолетов различного назначения отправили 101. Из 223 орудий различных типов отгружены 114. Направлено 185 тысяч снарядов. Пулеметов «Виккерс» отгружено 100. Газовых снарядов поставлено 50 тысяч. Авиационных бомб обещано 20 700, отгружено 15 700. Противотанковых орудий отправлено 200. В дополнение к этому было поставлено большое количество обмундирования и снаряжения: ранцы, палатки и т. п.