Зимняя жемчужина

Колбин Сергей Борисович

Из одного неожиданно вышел дядька, в свете фонарика на нём можно было различить галифе и майку. Выяснив в чём дело, он командирским голосом изрёк:

– Ступайте отсюда, это мои выползки, собирайте около своего дома!

Немного напуганные, мы прибежали к дяде Феде и рассказали о случившемся, на что с сожалением, как бы про себя, было сказано:

– А ведь боевой офицер, майор… Да Бог ему судья, нельзя так нельзя. А у вас, как я погляжу, уже достаточно насадки, ложитесь-ка спать – утром рано подниму.

На рассвете загружаемся в огромную рыбацкую лодку, пропахшую варом и все той же ряпушкой. Километра два гребём по очереди: то мы с Сергеем держим по веслу, то отец друга показывает,

как правильно это делать в непослушных уключинах, состоящих из двух деревянных клиньев. Наконец, останавливаемся, дядя Федя долго всматривается в берег, перемещает немного лодку и опускает якорь. Уже неделю стоит полный штиль, но опытный рыбак показывает на горизонте полоску тучек и говорит, что сегодня должен начаться ветерок, а вместе с ним и клёв окуня. Всё так и произошло: через час лодку начало покачивать на набежавших волнах, облака изредка стали закрывать палящее светило, посвежело и пошли поклёвки. Снасти, на которые мы ловили, назывались бортовушки – угловые можжевеловые удильники с массивными ручками, которые ложатся прямо на борт лодки и при поклёвке стучат по нему, отсюда и название. Вначале мы ловили каждый на две бортовушки, но вскоре начался такой клёв, что пришлось по одной смотать, иначе можно было запутаться. На крюк номера десятого с длинным цевьём насаживаешь выползка и вместе со свинцовым грузом бросаешь за борт – леска вытягивается, но кто-то мелкими рывками старается вытянуть снасть из рук, подсечка – и очередной окунь, еле вмещающийся в ладонь, уже прыгает по дну лодки. К обеду некуда ступить ногой, и мы с богатым уловом возвращаемся.

Вечером одного из дней я отправился в центр деревни к колодцу, славившемуся самой вкусной водой. На скамейке у близлежащего дома сидела группа старушек, обсуждая, как это водится, деревенские новости. Набрав в одно ведро воды и намереваясь сделать то же самое со вторым, я вдруг неожиданно оказываюсь облитым водой. Из-за сруба колодца показываются два улыбающихся девчоночьих лица, явно ожидающих моей реакции. Вначале я не понял в чем дело, оглянулся на старушек – они затихли, заинтересованные происходящим. Наконец до меня дошло, что моя мужская честь задета, вернее, облита, да ещё при свидетелях и, схватив ведро, я бросаюсь за обидчицами, по возрасту примерно моими ровесницами. Ох уж и вёрткие эти деревенские девчонки (не чета городским), никак не догнать – расплескав мимо ведро воды, возвращаюсь к колодцу, повторяю процедуру и опять оказываюсь облитым незаметно подкравшейся одной из «нахалок». В это время какая-то старушка писклявым голосом даёт мне совет:

– За шерстку её, за шерстку!

Эти, казалось бы, похабные слова были произнесены на таком умиротворённом фоне вечерней деревни и при таком невероятном аромате запахов, среди которых господствовал запах цветущей липы, что они никого не оскорбили. Облив-таки одну самую шуструю, я всё же набираю воды и степенно, не оглядываясь, иду к дому. За спиной слышу голос со скамейки:

– Ох, и шустра Танюшка!

После паузы другая старушка добавляет:

– Да и парень не промах!

Несколько дней подряд мы с другом продолжаем ловить мелкую рыбу у тростников, но ему это стало надоедать, и он предложил:

– Поехали на лодке вдвоём за крупным окунем! Отец уехал в город, где вёсла и якорь, я знаю…

На такое мероприятие меня уговаривать было не нужно и хотя обещание, данное родителям, я помнил, но что может случиться с двумя опытными «мореходами»? На следующий день мы уже уверенно работаем веслами, бросаем якорь и начинаем рыбачить.

С утра поклёвок нет, но поднявшийся дневной ветерок раскачал немного волну, застучали бортовушки, и окуни начали выплясывать по днищу лодки. Неожиданно особо крупный горбач выбивает снасть из рук Сергея и он, не раздеваясь, прыгает в воду. Догоняет вплавь убегающую бортовушку, разворачивается и с моей помощью благополучно забирается в лодку. Ветер усиливается, улучшая клёв, но, вместе с тем, насквозь продувает промокшего друга – у него зуб на зуб не попадает. Приходится сниматься с якоря и возвращаться домой.

Последующие дни я уже один хожу на рыбалку – другу явно надоело это занятие, да и товарищ постарше у него появился. Как-то вдвоем, явно скучая, они забрели ко мне в воду, и Сергей попросил показать, какие у меня черви. Не поняв зачем, я протянул ему банку, а он взял и высыпал наживку в воду, сказав при этом:

– Хватит мелюзгу ловить, пошли лучше утят гонять!

Не раздумывая, бью его кулаком в лоб, и вот мы уже, вцепившись друг в друга, волохаемся в воде. Старшему его товарищу едва удается нас растащить, но к вечеру всё забыто, и мы мирно засыпаем на сеновале.

Я продолжаю ежедневно бегать на озеро (в кои веки можно будет так порыбачить) и, несмотря на уговоры друга заняться ещё чем-то, упорно не поддаюсь. До чего же приятно увидеть ныряющий поплавок, после подсечки ощутить рывки сопротивляющейся рыбы, а по возвращении домой протянуть бабушке увесистый кукан! Как ни странно, ей особенно нравилось то, что мы приносили окуней, хотя чистить их гораздо сложней, но на её лице появлялась улыбка, когда на связке были одни полосатики, и она хвалила:

– Молодец, рыбачок, а вот белую рыбу я не жалую!

Мой друг Серёга хоть на несколько месяцев помладше меня, но имел уже кой-какой опыт общения с девчонками и всеми силами старался привлечь меня к этому делу. Как-то вечером, незадолго до конца каникул, я все же поддался на его уговоры, и мы отправились на посиделки молодёжи, называемые здесь «сумерьками». Когда солнце полностью опустилось за линию горизонта, вдвоём отправляемся в соседнюю деревню, перейдя речку по лавам – длинному мостку, состоящему из широких досок в один ряд с поручнем. У деревенской школы, закрытой замком на лето, на крыльцах и завалинке сидело десятка два парней с девчонками, которые грызли семечки, рассказывали анекдоты, шутили друг над другом. Среди них была и та с озорными глазами, облившая меня водой у колодца. Она сразу же принялась придираться ко мне: то я не так подстрижен, то пропадаю с удочкой на озере целыми днями, ничего другого делать не умея, и ещё ряд совсем неуместных замечаний. Я долго терпел, не догадываясь, почему на меня, как мне казалось, нападают, и, доведенный почти до отчаяния, бездумно повторил слова той писклявой старушки у колодца:

– Надо было взять тебя ещё тогда за …!

На секунду воцарилась тишина. Девчонка, зажав ладонями глаза с брызнувшими слезами, вскочила и побежала мимо школы по тропинке, проложенной прямо по полю вызревшей ржи. Молодёжь не придала этому значения, вновь загалдев, а я молча просидел до конца сумерек.

На следующий год я уже не позволил бы себе таких слов или, в крайнем случае, догнав девчонку, просил бы прощения, но это ещё было лето детства – последнее лето детства.

Иней

В середине марта, как правило, утренние морозы притупляют мысли о кончающейся зиме, зато во второй половине дня жгучее солнце не оставляет сомнений – весна идёт.

В тот день берег Чудского озера встретил меня искрящимся инеем, покрывшим крыши домов, заборы, кусты, деревья. Особенно выразительны прибрежные плакучие берёзы, на ветках которых гроздья инея свисают гирляндами. Если бы не столбы дыма из труб над крышами, да ворона, осыпавшая иней на одной из берёз, казалось, что весь мир застыл в вечном сне.