Зияющие высоты

Зиновьев Александр Александрович

СОСЛУЖИВЕЦ И ДРУГИЕ

Сослуживец попал на губу по недоразумению. Подписываясь на очередной заем, он перестарался и подписался на всю зарплату за год. Его похвалили и целый месяц ставили всем в пример. Через месяц вышел новый заем, и подписываться Сослуживцу уже было не на что. Школа не дала стопроцентного охвата. Сачок, обладавший профессионально развитыми навыками по увиливанию от нарядов и занятий, попался по чистой случайности. Он заправил себя в свою собственную койку под тюфяк. Но пришла комиссия, обратила внимание на отлично заправленную койку и пожелала ознакомиться с методом заправки. Мерин и Мазила караулили севший на вынужденную самолет. Сначала они сменяли оставшийся в баках бензин на молоко. Потом за пол-литра неочищенного спирта продали крыло на кастрюли и ложки демобилизованному инвалиду. Выпив спирт без закуски, они попали сначала в санчасть, а потом на губу. Безымянных засекли со старой поварихой. Хотя повариха жаловаться не собиралась, им приписали дурные намерения.

ЛИТЕРАТОР

Литератор попал за то, что напечатал в местной газете рассказ под псевдонимом "Ефрейтор", хотя ефрейтором никогда не был. Сачок сказал, что Литератора сгубило непомерное тщеславие. Но Сослуживец с этим не согласился, полагая, что Литератора сгубила черная зависть бездарных конкурентов. То, что Литератор - официальный стукач, было хорошо известно даже местным кобелям. И он сам не только этого не скрывал, но открыто использовал, чтобы уклониться от нарядов и ходить без увольнительной в город под тем предлогом, что его якобы вызывают Туда. Но однажды его засекли в тот самый момент, когда он переписывал набело очередной донос, предварительно одолжив ручку у одного из объектов доноса и лист бумаги у другого. Хотели устроить темную, но по совету Интеллигента приняли более разумное решение: пусть Литератор пишет доносы под контролем. Интеллигент прочитал ему прекрасную лекцию по теории информации. Если бы можно было очистить ее от непонятных иностранных слов, специальных научных терминов и, главным образом, нецензурных

выражений, то она выглядела бы так. Главное в доносе - не богатство содержания, а литературная форма. Пожалуй, здесь как нигде верна формула "искусство для искусства", принимающая здесь конкретный вид "донос для доноса". Донос должен быть составлен так, чтобы оставалась возможность для деятельности интеллекта самого Начальства. Чтобы Начальство без труда догадалось, о чем идет речь, но чтобы оно могло при этом подумать о доносчике, что этот болван не может шевелить мозгами. Вот ты пишешь: "Курсант Ибанов в ночь с такого-то на такое-то спер портянки у курсанта Ибанова а продал их курсанту Ибанову за полбуханки хлеба". Ничего не скажешь, информация содержательная. Но разве Начальству это нужно? Именно это-то ему и не нужно, ибо такой донос не оставляет ему возможности мыслить. Знаете, что оно скажет по поводу такого доноса? Вот что: "Тоже мне умник нашелся! Надо его на заметку. Пусть-ка Ибанов последит за ним". Во-вторых, начальство заинтересовано не в раскрытии преступлений, а в деятельности, создающей впечатление, что таковые не останутся нераскрытыми, если произойдут. Им нужно совместить диалектические противоположности: чтобы в части не было преступлений и чтобы с точки зрения еще более высокого начальства было ясно, что они успешно раскрывают все преступления. Так что донос тебе лучше переписать. Ну хотя бы так: "В ночь с такого-то на такое-то у курсанта Ибанова пропали портянки. На другой день курсант Ибанов выменял на портянки у курсанта Ибанова полбуханки хлеба". Все ясно. И вместе с тем - какой простор для размышлений и решений! Не нужно даже писать еще один донос о том, кто спер буханку хлеба в хлеборезке.

ИНТЕЛЛИГЕНТ

Интеллигент попал за дело, но никто не знал, за какое. Ходили всякие слухи. Одни болтали, будто он был связан с бандой "Черная кошка". Другие намекали на худшее. Сослуживец как-то слышал от одного курсанта, будто тот слышал, как Интеллигент рассказывал историю про истопника японского консульства, который сожительствовал с консульской свиньей и по жалобе консула был расстрелян как японский шпион. Но Литератор утверждал, что Интеллигент влип за другое. Однажды Интеллигент предложил Литератору великолепный сюжет для рассказа. В одном учреждении стали пропадать сотрудники. Поскольку сотрудников было в избытке, на это не обращали внимания. Но вот пропал начальник, и устроили расследование. Обнаружили люк, который вел прямо в мясорубку в буфете. Оказывается, буфетчица рубила сотрудников на котлеты. На допросе выяснилось, что буфетчица была белогвардейским полковником. Литератор рассказ написал и отнес в редакцию, где уже стал своим человеком. Там его отвели в особый кабинет и долго допрашивали, от кого он этот факт узнал. Литератор считал, что Интеллигент поступил с ним не по-товарищески, так как не предупредил, что сведения эти были секретными. На самом же деле Интеллигент попал на губу за то, что поленился ночью выйти во двор и помочился в сапог старшине. Старшина был взбешен до такой степени, что обложил Интеллигента самым страшным в его представлении ругательством "интеллигент" и с ходу отправил его на губу без лишних объяснений.

КЛЕВЕТНИК, ПРЕТЕНДЕНТ, МЫСЛИТЕЛЬ

После того, как Клеветник отказался дать в Журнал статью с критикой Секретаря, которую от него хотел иметь Претендент, последний дал указание Мыслителю покончить с этим предателем их общих интересов. Мы его выдвинули в Академию, а он! Мы его собирались выдвинуть на премию, а он! Мы собирались дать рецензию на его книгу, а он! И Претендент велел выбросить рецензию из ближайшего номера Журналы и из всех последующих. Если бы не Мыслитель (это большая удача, что он тут есть!), то дело для Клеветника кончилось бы совсем плохо. Просмотрев приводимый в Журнале список работ, опубликованных за последнее время, Мыслитель обнаружил пять работ Клеветника. Четыре он вычеркнул, чтобы не привлекать ненужное внимание к Клеветнику и спасти упоминание хотя бы об одной работе. Чтобы не раздражать инструкторов, Мыслитель снял все сноски на работы Клеветника. Пусть работает спокойно, думал он. К чему эта шумиха вокруг его работ. Она только мешает. В следующем номере прошла статья с незначительными критическими замечаниями в адрес Клеветника. Это неплохо, думал Мыслитель. А то забвение - худшая форма погрома. Надо оставить. Все говорили, что лишь благодаря Мыслителю Клеветник может жить и работать спокойно. Ходил даже слух, будто Социолог и Претендент добиваются в верхах квартиры для Клеветника. В следующем номере Журнала появилась критическая, но доброжелательная статья против Клеветника. Все жали Мыслителю руку и говорили, что он проявил большое мужество, вычеркнув из статьи такие обвинения в адрес Клеветника, за которые раньше ставили к стенке. А этот чисто профессиональный разнос - детские игрушки. Тем более каждому дураку видно, что критика - типичная липа. Клеветник от этого только выигрывает. Наконец, в редакции Журнала появилась разносная статья против Клеветника. Безграмотная мразь, сказал о ней Мыслитель. Над ней придется пару недель просидеть, чтобы довести до печати.

ОПЯТЬ О ЗАКОНАХ

Мазила встретился с Шизофреником около постамента бывшего Вождя. Надпись на постаменте была настолько тщательно сбита, что ее без труда можно было прочесть даже с той стороны речки Ибанючки. А где Болтун, спросил Мазила. Встречает верховного главнокомандующего какой-то недавно освободившейся страны Ефрейтора, сказал Шизофреник. Зачем это его туда понесло, спросил Мазила. Его не понесло, а понесли, сказал Шизофреник. Все учреждение погнали на отведенное для них место. Ну и наплевал бы он на этого Ефрейтора, сказал Мазила. Нельзя, сказал Шизофреник. Там на месте их переписывают. Дикость какая-то, сказал Мазила. Ничего подобного, сказал Шизофреник. Типичный случай социальности. Общество в целом есть индивид, тело которого - население страны, а мозг и воля - руководство. Мозг сам по себе не может испытывать радость по поводу приезда Ефрейтора. Радость функция тела. А где Член, спросил Мазила. Сидит в приемной у какого-то Советника, сказал Шизофреник.

Ларек по случаю приезда Ефрейтора был закрыт. Мазила выругался последними словами и предложил пойти в мастерскую. Странные превращения происходят с людьми, говорил он по дороге. Художник, например, был когда-то приличный парень, теперь - редкостное дерьмо. Член был типичным чиновником, стал правдоборцем. Это кажется странным в индивидуальном исполнении, сказал Шизофреник. А в массе люди просто проигрывают логически мыслимые варианты поведения по некоторой формуле. В простейшем случае вероятность того, что некто N будет совершать поступки типа х, равна частному от деления степени опасности для индивида поступков такого типа на число логически мыслимых вариантов поведения. Число людей, избирающих тип поведения х, будет равно произведению общего числа людей, вынужденных выбирать тип поведения из данных вариантов, на упомянутую вероятность. Я не могу тебе возразить, сказал Мазила. Но твои суждения мне кажутся слишком беспощадными. Не остается иллюзий. Неужели все можно выразить формулами и числами? Шизофреник сказал, что при желании - все. Люди это не делают отчасти потому, что нет надобности. Отчасти потому, что обходятся сравнительными оценками: "умнее", "глупее", "талантливее", "значительнее" и т. п. Заметь, это - обычное дело. Отчасти потому, что социальные измерения чреваты нежелательными для начальства последствиями. Представляешь, что будет, если окажется, что Заведующий глупее Заместителя, хотя по идее должно быть наоборот! Мазила сказал, что ему не все еще ясно насчет социальных законов, и попытался пояснить, что именно. Шизофреник наконец догадался, о чем идет речь. Дело в том, сказал он, что социальные законы усваиваются людьми как навыки поступать определенным образом в определенных ситуациях по отношению к другим людям. Эти навыки, само собой разумеется, модифицируются под влиянием различных обстоятельств и обнаруживаются как закономерности лишь в массе случаев. Надо поэтому сформулировать их так, чтобы исключить все эти обстоятельства, затемняющие суть дела и всегда оставляющие зацепки для сомнений и критики. Такой удобной записью может быть формулировка утверждений о социальных законах как утверждений о тенденциях, о предпочтении, о стремлении людей совершать поступки определенного рода в заданных ситуациях. Выражения типа "N предпочитает xi (или стремится к xi)" при этом означают следующее: если бы можно было воссоздать n совершенно одинаковых ситуаций, различающихся только последствиями от осуществления поступков х1, х2,....., xn, то N выбрал бы хi (где i есть какой-то один из 1, 2,....., n). Главное здесь - понять, что выражение "N предпочитает хi" не эквивалентно выражению "N всегда осуществляет хi, если приходится выбирать из х1, х2, ....., хn". Первое остается неопровергнутым, если даже N осуществил не хi, а другой из х1, х2, ....., xn, тогда как второе таким фактором опровергается. Наконец, выражение "N предпочитает хi" нельзя истолковывать как выражение "N чаще (в большинстве случаев, с большей вероятностью) осуществляет xi, если приходится выбирать из х1, х2,...... xn", так как второе выражение может быть ложным, что ничуть не влияет на истинность первого. Я знаю одного бабника, который предпочитает полных блондинок, но почти всегда проводит время с тощими брюнетками. Ясно, сказал Мазила, я предпочитаю общество людей типа Микеланджело, Пикассо, Родена, Достоевского, Булгакова и т. п., а большую часть времени провожу обществе людей типа Художника, Литератора, Сотрудника, Социолога, Претендента и Мыслителя. Это не из той оперы, сказал Шизофреник, но похоже.

ДИСКУССИЯ О СВОБОДЕ

Арестанты воткнули в снег ломы и лопаты и забились в сортир, читал Инструктор. От дыма махорки скоро стало нечем дышать, но зато стало немного теплее и намного уютнее. Начали "травить баланду". Незаметно втянулись в дискуссию о том, что такое свобода - проблема для арестантов наиболее актуальная. Вели дискуссию по всем канонам научной дискуссии: каждый кричал что-то свое и не слушал других. Взаимонепонимание полное. Концепция Клеветника: свобода есть познанная необходимость, как учили нас классики, и хотя мы сидим в сортире не следует

об этом забывать, мы же все имеем среднее образование, а многие даже высшее и незаконченное высшее, Концепция Убийцы: Клеветник несет чушь; если тебя, к примеру, посадили на губу, и ты понял неизбежность этого, то ты, выходит, свободен; свобода есть как раз наоборот не необходимость, а обходимость; а познанная или не познанная, кто ее знает; непознанная отчасти лучше; пока начальство не пронюхало, например, что можно обойти проходную и безнаказанно смыться в самоволку, мы хоть иногда свободны. Концепция Патриота: мы - самые свободные люди за всю историю человечества. Концепция Паникера: свобода есть свобода каких-то действий; человек свободен осуществлять некоторое действие, если и только если осуществление этого действия им зависит исключительно от его собственной воли, т. е. ничто, кроме его воли, не вынуждает к данному действию и не препятствует ему; если, например, Патриот захочет сейчас покинуть сортир и никто и ничто не будет ему мешать в этом, он свободен вылезти из сортира; если Убийца сунет Патриота в яму, то Патриот будет несвободен сделать это; все остальное философский вздор. Концепция Уклониста оказалась наиболее законченной. Человек свободен осуществлять или не осуществлять какое-то действие лишь в том случае, если это зависит исключительно от его собственной воли. Но это не все. Это еще только начало. Вот, к примеру, свободен или нет курсант Ибанов сегодня после отбоя идти к бабе? Вроде бы оделся и пошел. И проблема решена. Однако Ибанов знает, что это запрещено. И если он все же пойдет в самоволку и попадется, ему не миновать губы. А то и похуже. Так что говоря о свободе людей по отношению к тому или иному поступку, надо учитывать наличие или отсутствие официально установленного запрета на этот поступок. Надо учитывать и характер наказания за нарушение запрета: если наказание слишком слабое, с ним можно не считаться. Если имеется официально установленный запрет на поступки данного рода, и наказание за его нарушение достаточно сильно, то человек официально не свободен по отношению к этим поступкам. Если при этом человек благодаря каким-то исключительным обстоятельствам может избежать наказания, он может оказаться фактически свободным отношению к данным поступкам, будучи официально несвободным. Так, Литератор был фактически свободен по отношению к самоволкам, если он сейчас здесь, то это - дело случая. Не будь проблемы сортира, сошло бы. Бывают случаи, когда человек официально свободен, а фактически нет. Иногда бывает так, что недостаточно отсутствия запрета на поступок, а требуется еще официальное разрешение. Иногда этого мало, требуется еще запрещение препятствовать осуществлению разрешенных или незапрещенных поступков. До сих пор я говорил об отношении отдельно взятого человека к отдельно взятому поступку. Но в общественной жизни встает проблема отношения множества людей какого-то рода к множеству поступков какого-то рода. Например, речь может идти об отношении курсантов Школы (а не отдельного курсанта) к множеству поступков, в которое входят походы к бабам и выпивка. Свободны или нет курсанты Школы совершать или не совершать походы к бабам и пьянки? Ответить на этот вопрос пока еще нельзя. Надо сначала ввести понятие степеней свободы и указать способ их измерения. В частности, степень свободы можно определить как величину, характеризующую отношение свободных человеко-поступков к общему числу человеко-поступков данного рода. Это будет величина в интервале от нуля до единицы. Степень свободы равна нулю, если для всех людей этого множества несвободны все поступки данного рода, и единице, если для всех людей этого множества свободны все поступки данного рода. Остальные случаи располагаются между этими крайностями. Эта схема все еще сильно упрощает реальное положение, ибо в ней все человеко-поступки принимаются как одинаково показательные и число их достаточно велико. А реально это не так. Реально люди имеют различную социальную ценность и величину. Иногда наличие свободы печатать свои сочинения для тысяч людей ничего не говорит о наличии свободы публикаций, а отсутствие свободы напечатать свой труд для одного человека является показателем отсутствия свободы публикаций. Иногда люди вообще не предпринимают попыток совершать поступки какого-то рода, хотя они официально не запрещены, или предпринимают настолько редко, что нельзя судить о наличии или отсутствии фактической свободы, ибо вообще нельзя измерить степень свободы. Но допустим, что есть способ измерения степеней свободы и условия для его применения. Теперь еще надо договориться, какая величина достаточна, чтобы признать наличие свободы или отсутствие таковой. Здесь возможны варианты. Например, в каких-то случаях возможно соглашение, когда для признания наличия свободы достаточно, чтобы величина степени свободы была больше половины. Так что весьма возможно, что группа людей имеет высокую степень свободы в отношении поступков данного рода, а некто Ибанов при этом может быть несвободным. Добавьте к этому то, что в отношении разных множеств поступков могут быть разные степени свободы. Я назвал далеко не все аспекты проблемы. Но из этого должно быть ясно, что всякие общие разговоры на эту тему без достаточно точно определенной терминологии и строго установленных фактов лишены смысла. Вот вам в заключение задачка. Даны две страны А и В. И в той, и в другой разрешены туристические поездки граждан заграницу. Вы хотите узнать, есть в них на этот счет фактическая свобода или нет. И вы располагаете такими данными. В стране А подано было сто заявлений, девяносто девять получили выездную визу, одного не выпустили. В стране В подано было за тот же срок пять тысяч заявлений, четыре тысячи пятьсот получили выездную визу, пятьсот человек не выпустили. Какая страна из А и В свободнее по отношению к туристическим поездкам за границу? Начался жуткий гвалт. Прежде всего выяснилось, что больше половины участников дискуссии никогда не слышали о заграничных туристических поездках и выездных визах. Позиция их четко обозначились выражениями вроде "с жиру бесятся", "зажрались", "поработали бы в колхозе", "ты бы еще Луну сюда приплел", "это нас не касается" и т. д. Паникер резюмировал: дискуссия окончена, истина подохла в споре. Интеллигент сказал Уклонисту, что тот в общем прав, но упустил два наиболее важных аспекта: нравственный и гражданственный. Для высокоразвитого в гражданском отношении общества проблема свободы вообще имеет совсем иной смысл, чем для общества с неразвитой гражданственностью. В первом степень свободы определяется тем, в какой мере общество способно допустить фактическую свободу в отношении действий людей, считаемых оппозиционерами. Подошло время обеда, и арестанты поплелись на губу, разбудив караульного, который всю дискуссию проспал, сидя на толчке.

КОНГРЕСС

После реабилитации и разрешения бывшей реакционной буржуазной псевдонауки логии в Ибанске за два месяца сложилась дружная и сплоченная семья передовых логов и превзошла всех. На состоявшийся летом международный курортный конгресс Ибанск смог поставить крупнейшую в мире делегацию из тысячи человек, что неоспоримо свидетельствовало о преимуществах нашей системы. В газете Литератор напечатал по этому поводу восторженные стихи:

Из Ибанска на конгресс

Уходил ночной экспресс.

Как Ибанская ворами,

Был набит он докторами.

В качестве докладчика на конгресс был приглашен Клеветник. После многочисленных дискуссий его временно включили в делегацию. Но в последний момент выкинули, так как в связи с обострением доклад вместо Клеветника решил сделать сам Академик. Помимо Академика, Претендента, Социолога, Мыслителя, Супруги, Литератора, Художника, Сотрудника, Инструктора, а также их близких родственников, дальних знакомых и подчиненных молодых сотрудниц, в делегацию включили сотрудников, знающих языки, и сотрудников, которые должны были следить за правильным поведением остальных. По прибытии на место выяснилось, что языки знал один Мыслитель, да и то совсем не те, какие были тут нужны, а те, какие тут были не нужны. Правда, надо отдать ему должное, знал он их вполне прилично. Перед поездкой всем сделали рентген и укол. Велели купить водки для дружеской атмосферы. Потом делегацию разбили на две части и велели каждой из них присматривать за другой. Главное, говорил инструктировавший делегацию Помощник, вилку и ножик держите в левой руке, а котлету в правой. Ни с кем не общайтесь без ведома. Не заводите несогласованных разговоров. Давайте отпор и отповедь. Помните, кто вы, откуда вы, где вы, зачем вы. Успех делегации превзошел все ожидания. Было сделано пятьсот разоблачительных докладов восемьсот погромных выступлений, пять тысяч критических замечаний, двадцать тысяч обескураживающих реплик. Противник пришел в полное замешательство, расстроил свои ряды и, раздираемый внутренними непримиримыми противоречиями, бросился пересматривать свои позиции. Сэкономив на желудке, делегация закупила пятьсот псевдозамшевых пиджаков, юбок и пальто и полторы тысячи штанов в обтяжку с кожаными заплатками и непонятной надписью "Маде заграницей". Мыслитель, посетивший на правах исключительной личности предосудительные заведения, привез две колоды игральных карт с изображениями голых женщин всех национальностей, кроме наших. В дороге он показывал картинки молодым сотрудницам и спрашивал их, поглаживая доброй мягкой рукой выше коленки и глядя в упор умными грустными глазами, где тут пресловутая порнография. Впечатление было ошеломляющее, и авторитет Мыслителя как выдающегося мыслителя сильно укрепился. Одну колоду Мыслитель подарил потом супруге Претендента. Клеветнику привезли приветы коллег и сожаления по поводу того, что он, как всегда, по состоянию здоровья и по семейным обстоятельствам не смог присутствовать на конгрессе.

СОЦИАЛЬНОЕ И ОФИЦИАЛЬНОЕ

Я различаю, писал Шизофреник, официальное и социальное. Официальность есть историческая форма, в которой осуществляется признание социальности. Официальность есть антипод социальности, вырастающий на ее основе и неразрывно связанный с ней. Официальность есть двойник социальности. Они непримиримые враги и неразлучные друзья. Они суть одно и то же, но в разных проявлениях. Официальность не совпадает с государством, правом, моралью, идеологией и т. п. Выделение ее есть совсем иная ориентация взгляда на общество. Антисоциальность - то, что ограничивает социальные законы, препятствует им и стремится вообще к ликвидации их власти. Антиофициальность - то, что враждебно официальности как признанию социальности, функции антисоциальности могут выполнять государство, мораль, религия и т. п. Но они же могут выполнять и функции антиофициальности, а также быть на службе У социальности и официальности. Крайним проявлением социальности является полный аморализм, крайним проявлением антисоциальности - нравственное сознание, крайним проявлением официальности - формальный бюрократизм, крайним проявлением антиофициальности - преступность. Но это, разумеется, весьма схематично. И я пишу об этом скорее Для того, чтобы переориентировать воззрения на общество с привычного плана на тот, который я считаю более интересным.