Зияющие высоты
Шрифт:
Хотя социальные законы соответствуют природе человека и групп людей (естественны), люди предпочитают о них помалкивать или даже скрывают их (подобно тому, как они прячут грязное белье и закрываются в туалете, справляя свои естественные потребности). Почему? Да потому, что прогресс общества в значительной мере происходил как процесс изобретения средств, ограничивающих и регулирующих действие социальных законов. Мораль, право, искусство, религия, пресса, гласность, публичность, общественное мнение и т. п. изобретались людьми в значительной мере (но не полностью, конечно) как средства такого рода. И хотя они, становясь массовыми организациями людей, сами подпадали под действие социальных законов, они так или иначе выполняли и выполняют (там, где они есть) антисоциальную роль. Социальный" прогресс общества был прежде всего прогрессом антисоциальности. Людей веками приучали облекать свое поведение в формы, приемлемые с точки зрения морали, религии, права, обычаев и т. п., или скрывать от внешнего наблюдения как нечто предосудительное. И неудивительно, что социальные правила поведения представляются им как нечто, по меньшей мере, неприличное, а порой даже как преступное. Более того, люди индивидуально формируются так, что социальные правила для них самих выступают лишь как возможности, которых могло и не быть. Если человек совершает поступки по этим правилам и осознает это, то очень часто он при этом проходит через психологические конфликты и колебания и переживает происходящее как духовную драму. Примеры людей, которые оказались способными пойти наперекор социальным законам и благодаря этому стали предметом величайшего уважения граждан, еще более укрепляют в мысли о том, что эти законы отвратительны, а точнее говоря - что это вовсе не законы, а что-то противозаконное. Наконец, примеры обществ, в которых социальные законы в силу разрешения морали, религии, правовых норм, гласности и т. п. приобретали ужасающую роль, довершают мистификацию реального положения дела и воздвигают непреодолимую преграду истине, поразительный пример зла, творимого людьми из лучших побуждений.
Социальные законы всегда на виду, и здесь бессмысленно ожидать открытий вроде открытия микрочастиц, хромосом и т. п. Открытием здесь может быть лишь фиксирование очевидного и общеизвестного в некоторой системе понятий и утверждений и умение показать, как такие тривиальности выполняют роль законов бытия людей, - показать, что нашей общественной жизнью управляют не благородные титаны, а грязные ничтожества. В этом основная трудность познания последней.
Когда все же говорят о тех или иных социальных законах, то их, как правило, лишают статуса общечеловеческих законов и рассматривают в качестве бесчеловечных законов какого-то изма. Полагают при этом, что в каком-то другом благородном изме им нет места. Но это - ошибочно. Во-первых, в них нет абсолютно ничего бесчеловечного. Они просто таковы на самом деле. Они ничуть не бесчеловечнее, чем законы содружества, взаимопомощи, уважения и т. п. Противопоставление концепции злых и добрых социальных законов вообще с научной точки зрения лишено смысла, ибо они суть зеркальные отображения друг друга, изоморфны по структуре и эквивалентны по следствиям. Возьмем, например, принцип концепции злых социальных законов "Всякий человек А стремится ослабить социальные позиции другого человека В (при прочих постоянных условиях)". Эквивалентным ему является принцип концепции добрых социальных законов. "Всякий человек В стремится усилить социальные позиции другого человека А". Только при условии смешанных концепций можно избежать этого эффекта. Но смешанные концепции исключают здесь возможность научного подхода и построения теорий. Другими словами, примем мы концепцию, согласно которой зло необходимо, а добро случайно, или противоположную концепцию, согласно которой добро необходимо, а зло случайно, мы тем самым не решаем вопроса о том, что чаще встречается, зло или добро, а указанные концепции сами по себе обе не объясняют ни того, ни другого, а значит, в равной степени могут быть использованы для объяснения того и Другого. А, во-вторых, человечный или бесчеловечный изм сложится в какой-то стране, зависит не от социальных законов как таковых, а от сложного стечения исторических обстоятельств, и в том числе - от того" сумеет или нет население данной страны развить институты, противостоящие социальным законам (нравственные принципы, правовые учреждения, общественное мнение, гласность, публичность, прессу, оппозиционные организации и т.п.). Лишь в том случае, если ничего подобного в обществе нет или это развито слабо, социальные законы могут приобрести огромную силу и будут определять всю физиономию общества, в том числе - определять характер организаций, по идее призванных ограждать людей от них. И тогда сложится особый тип общества, в котором будет процветать лицемерие, насилие, коррупция, бесхозяйственность, обезличка, безответственность, халтура, хамство, лень, дезинформация, обман, серость, система служебных привилегий и т. п. Здесь утверждается искаженная оценка личности - превозносятся ничтожества, унижаются значительные личности. Наиболее нравственные граждане подвергаются гонениям, наиболее талантливые и деловые низводятся до уровня посредственности и средней бестолковости. Причем, не обязательно власти делают это. Сами коллеги, друзья, сослуживцы, соседи прилагают все усилия к тому, чтобы талантливый человек не имел возможности раскрыть свою индивидуальность, а деловой человек выдвинуться. Это принимает массовый характер и охватывает все сферы жизни, и в первую очередь - творческие и управленческие. Над обществом начинает довлеть угроза превращения в казарму. Она определяет психическое состояние граждан. Воцаряется скука, тоска, постоянное ожидание худшего. Общество такого типа обречено на застой и на хроническое гниение, если оно не найдет в себе сил, способных противостоять этой тенденции. Причем, это состояние может длиться века. Я знаю одного девяностолетнего туберкулезника и язвенника, но его не назовешь здоровым человеком на том основании, что он прожил девяносто лет, а его одногодки-здоровяки давно загнулись. И если мне придется закончить свой жизненный путь, не прожив и половины возраста этого человека, его жизни я все равно не позавидую.
МНЕНИЕ СОЦИОЛОГА
Прочитав этот отрывок рукописи Шизофреника, Социолог сказал Мазиле, что за это Шизофренику здорово влепят. За что, удивился Мазила. Как за что, в свою очередь удивился Социолог. Здесь же все про нас. Но тут же ни слова не сказано о том, что это - о нас, сказал Мазила. Там же не дураки сидят, сказал Социолог. Лицемерие, насилие, дезинформация, бесхозяйственность и т. п., - младенец и тот поймет, к кому это относится. И Социолог рассказал анекдот о человеке, который кричал слова "Тщеславный болван" и которого забрали за оскорбление Заведующего, хотя он утверждал, что имел в виду сослуживца. Ему сказали, чтобы он не морочил голову сослуживцем, ибо всем известно, кто тщеславный болван. Но это же незаконно - приписывать человеку, что он говорил о нас, если кто-то находит, что то, что он говорил, может быть отнесено и к нам, сказал Мазила. При чем тут законность, сказал Социолог. Я имею в виду фактически сложившуюся систему оценок, которая поставляет материал для законности. Эту рукопись будет оценивать эксперт. К экспертизе будет привлечен лишь такой человек, который даст заранее ожидаемое заключение. Адвокат? Он не специалист и экспертом в этом деле быть не может. Другой эксперт? Назови мне его. Я наперечет знаю всех, кто имеет формальное право быть в таком случае экспертом. А ты, спросил Мазила. Я наилучший вариант, сказал Социолог. Но что я могу? К тому же я и не хочу. Работа не настолько сильна в научном отношении, чтобы из-за нее идти на жертвы. А как обличительный материал она ничто в сравнении с тем, что уже известно. Клеветник считает, что Шизофреник - гений, сказал Мазила. Конечно, у него кое-какие идейки есть, сказал Социолог. На мало ли кто кого считает гением. У нас на этот счет есть свои критерии.
ОТКЛОНЕНИЯ ОТ НОРМЫ
Я прочитал Ваш трактат, сказал Член Шизофренику. Не могу согласиться с Вами по ряду вопросов. Вот, к примеру, по поводу роли государства. Вы читали сегодняшние газеты? Нет? А напрасно. Разоблачили группу взяточников и осудили. Один - заведующий кафедрой, другой - доцент. И остальные в таком же духе. Как видите, не побоялись огласки. Так что, молодой человек, существенным для нас, как видите, является не наличие недостатков (у кого их нет!), а борьба с ними силами государства. А в газетах написали, что главным жуликом в этот деле был сам директор их идеологически выдержанного учреждения, спросил Болтун. А помощником у него был заведующий отделом этики, между прочим. Не написали также о том, что недавно все начальство целого района погорело на делах похлеще мелких взяток, о которых тут написано. А о деле юристов Вы не слыхали? Нет? А напрасно. Откуда Вам все это известно, спросил Член. Всему Ибанску об этом известно, сказал Болтун. Но об этом не сообщали, сказал Член. Так значит, этого и не было, спросил Болтун. А знаете, чем отделались главные жулики в известном Вам и, следовательно, существующем в действительности деле? Поставили на вид и слегка понизили в должностях. Даже дачи не конфисковали. Эти факты надо проверить, сказал Член, и принять меры. Попробуйте сказал Болтун. И посмотрим, чем это для Вас кончится. Тут дела посерьезнее холодных батарей и махинаций с яблоками. Нелепо отрицать, что государство борется с нарушениями законов, сказал Шизофреник. Но я хочу обратить Ваше внимание на чисто социальный аспект в этой его деятельности. Разберем такой случай. Начальник административно-хозяйственного управления одного известного вам учреждения приобрел власть, неизмеримо превышающую власть самого директора. Через него проходили все дела о квартирах, дачах, машинах, пайках и т. п. И взятки он брал такие, что эти фельетонные герои просто жалкие щенки по сравнению с ним. Вы думаете, никто не знал об этом? Все знали. Но до поры до времени это не играло роли. Одно дело - фактическая известность, другое - формальная. Ответственным лицам было выгодно, снизу помалкивали из страха или надежды на подачки. Одним словом, когда мера была нарушена, и возникла угроза скандала, этого начальника стукнули. Но как? Дали какие-то взыскания, предупредили, пожурили. Слегка ограничили аппетиты. Государство борется против недостатков, но не во имя каких-то высших идеальных соображений. Оно делает это лишь в той мере, в какой оно вынуждено это делать и в какой это выгодно ему делать. Оно действует при этом в полном соответствии с социальными законами, как орган социальной справедливости, а не как орган защиты униженных и оскорбленных. Дело тут еще и в том (помимо того, что государство само есть объединение социальных индивидов), что различные социальные законы имеют противоположно направленные следствия. Начальник, о котором я говорил, по одним социальным законам стремится выжать из своего положения максимальную выгоду для себя, и как следствие этого, усиливает свою позицию максимально возможно. Другие чиновники по другим социальным законам стремятся к тому, чтобы его реальное положение (благополучие и власть, в первую очередь) не превышало слишком сильно официальное. В результате совокупного действия различных социальных законов имеет место тенденция сохранить некоторое средненормальное положение. Социальное право есть результат и, вместе с тем, средство этой социальной осредненности. Что касается меры наказания, то она, как всем хорошо известно, определяется в зависимости от социального положения наказуемого (за редким исключением, когда складывается из ряда вон выходящая ситуация). Полностью с Вами согласен, сказал Болтун. Могу добавить лишь одно соображение, не бесполезное для Члена. У нас никаких недостатков нет и быть не может. А те недостатки, которые у нас иногда признаются, являются настолько редким у случайным отклонением от здоровой нормы без недостатков, что их фактически нет и быть не может, и с ними борются открыто именно для того, чтобы показать всем, что их фактически нет и быть не может. Член сказал, что он обязательно выяснит, имели место отмеченные выше факты или нет, и будет добиваться справедливости. Когда Член ушел, Болтун сказал Шизофренику, что Член поразительный пример индивида, совершенно неспособного к пониманию общего правила в отдельных событиях. Шизофреник сказал, что, по его наблюдениям, людям вообще чужда интуиция закономерности, ее место у них занимает банальная способность простых обобщений. Обобщения делать легко. Но от них так же легко и отказаться, ибо постоянно наблюдаются примеры, противоречащие общим суждениям. Мне в голову сейчас пришла мысль исследовать, в какой мере те или иные познавательные операции отвечают социальности. Сейчас я, пожалуй, могу определенно сказать, что простое обобщение в понимании событий общественной жизни вполне отвечает социальности, а стремление постигнуть их закономерность антисоциально.
ВЫБОРЫ В АКАДЕМИЮ
Академии выделили одно место для Действительного и два для Корреспондентов. На место Действительного было выдвинуто около ста кандидатов, а на место Корреспондентов были выдвинуты почти все, кто хотел быть выдвинутым, мог быть выдвинутым и не мог не быть выдвинутым или не мог быть не выдвинутым. Две недели в Газете печатали списки кандидатов. Институт выдвинул Заведующего и Заместителей. Лаборатория выдвинула Помощников и Заместителей Помощников. Журнал выдвинул Помощников Заместителей Помощников, старших Сотрудников и младших Советников. Были выдвинуты даже три ученых, не имевших с юности никакого отношения к науке, но потом перешедшие на более ответственную работу. Один из них написал на другого закрытое письмо в котором убедительно показал, что тот совсем не тот, за кого себя выдает. Другой написал на первого открытое письмо, в котором не менее убедительно показал, что он-то тот, за кого он себя выдает, вот тот действительно не тот, кем его считают. Третий рассказал всем кто такие на самом деле те двое. Первые два выступили с совместным заявлением по поводу неправильного поведения третьего, когда они вместе с ним были там. Избрали потом четвертого, который вообще не выдвигался, зато помог в одном деле одному человеку, близко знакомому с Заместителем, и пятого, который и был самим этим человеком, но остался в секрете, ибо так было нужно из более высоких соображений. Выбрали также одного Заместителя (Заведующий уже был избран на прошлых выборах, и выдвигали его каждый раз снова из любви и уважения), пять Помощников, тридцать три Заместителя Помощника, около дюжины разных Сотрудников и Советников. Последних сразу же отправили в заграничные командировки.
Выдвигался и Клеветник. На Совете его лично выдвинул Претендент и поддержал Академик. Зал аплодировал. Все ходили радостно возбужденные и говорили, что наступили новые времена. Да, говорили одни, процессы истории необратимы. Историю не повернешь вспять, говорили другие. Как ни крутись, а время делает свое неотвратимое дело, говорили третьи. Все жали руку Претенденту и восторгались его мужеством. Выдвинуть самого Клеветника, да за это раньше к стенке поставили бы. Еще два года назад об этом даже подумать никто не смел. Ехидничали по поводу согласия Клеветника баллотироваться. Вот вам и бескорыстие ученого, шептались в коридорах бездельничающие младшие и старшие сотрудники со степенями и без степеней. У него дача дай бог всякому, говорил один бородатый юноша. И квартирка дай бог всякому, говорила только что защитившая диссертацию по новейшим направлениям девица с чрезмерно развитыми формами. Лекции он читал отвратительно, говорило третье существо неопределенного пола. К тому же он безнадежно отстал, сейчас ведущая роль принадлежит ньюфаундлендской школе. Почитайте мою статью в Журнале.
Клеветник в избрание не верил. Но документы каждый раз подавал для коллекции отказов. Он уже собрал несколько десятков отказов в поездках на конгрессы, симпозиумы, коллоквиумы и лекции, в избрании в Корреспонденты, в присуждении премий и т. п. Теперь, говорил он, его коллекция украсится еще одним ценным экспонатом. На отборочной комиссии Академик произнес двухчасовую речь о творчестве Клеветника. Конечно, говорил он, Клеветник неосторожен в выражениях, груб с начальством и никудышный организатор. Конечно, он не совсем наш. Не то, чтобы не совсем не наш, но не настолько не наш, чтобы его считать совсем не нашим. И уж, во всяком случае, он не настолько не наш, чтобы его не считать не нашим. Потому его там издают. И приглашают. А он не дает отпор. Мы ему не раз говорили, чтобы он дал отповедь. Он отказался. В частности, его недавнее избрание там. Я лично просил его отказаться. Есть же более достойные кандидатуры. Он отказался отказываться. Но я, сказал Академик в заключение, за него ручаюсь. И Клеветника в списки кандидатов не включили. Вечером Академик позвонил ему и подробно рассказал, как он его защищала, но эти реакционеры сделали свое грязное дело. Но мы им еще покажем. На следующих выборах непременно проведем. На всех последующих выборах о Клеветнике даже не поминали и выдвигали более достойных и более молодых, поскольку каждый раз начинались новые веяния.
НАЧАЛО
Группа арестантов, читал Инструктор, состоящая из Клеветника, Уклониста и Убийцы, возглавляемая Старшиной и замыкаемая двумя караульными с учебными винтовками, в которых были просверлены дырки, чтобы из них нельзя было стрелять, двинулась в путь на гарнизонную губу. Маршрут пролегал через площадь Вождя, по улицам его выдающихся соратников, затем по улицам его великих предшественников, наконец по улице самого Вождя, которая упиралась прямо в здание губы. По дороге состоялась беседа, которая заслуживает упоминания как памятник духовной жизни интеллигенции той эпохи. Клеветник сказал, что он только пошутил, Уклонист сказал, что и не за такие шутки к стенке ставят. Убийца сказал, что рано или поздно все там будем, и еще не известно, что лучше, рано или поздно. Один караульный сказал, что прежде, чем болтать, думать надо. Уклонист сказал, что думать не надо и прежде, ибо если человек думает, то он обязательно болтает. Другой караульный сказал, что выпендриваются тут всякие, а потом из-за них другим попадает. Убийца сказал, что попадает всегда другим, но караульный может не беспокоиться, так как он не другой, а именно тот самый, что нужно. На губе мест свободных не оказалось. И в силу необходимости смутная идея создать собственную губу превратилась в актуальную проблему - факт, лишний раз подтверждающий старую философскую истину: даже у нас ничто не происходит без достаточного основания. Кто первый публично высказал эту идею, теперь невозможно установить, ибо она, как и всякая великая идея, выражающая назревшие потребности общества, носилась в воздухе. Начальник Школы сказал, что мы не хуже других. Сотрудник дал этой идее всестороннее научное обоснование. Воплощение идеи в жизнь возложили на Старшину. Тот произнес по этому поводу длинную речь, состоящую в основном из идиоматических выражений на тему, где он вам возьмет помещение и людей для нового поста. Уклонист сказал, что речь Старшины - чистая риторика, ибо в здании Школы можно разместить не один десяток гауптвахт и полностью укомплектовать их арестантами и караульными. Убийца добавил, что человечество, как учит история, никогда не испытывало принципиальных затруднений при организации тюрем. В обсуждение проблемы помещения для губы включился весь личный состав Школы. Школа раскололась на два непримиримых лагеря - Курортников и Каторжников. Курортники настаивали на том, чтобы разместить губу в теплой, сухой, светлой и просторной комнате рядом с кухней. Каторжники придерживались диаметрально противоположной точки зрения и кивали на залитый водой подвал под караульным помещением. Убийца привел аргумент, решивший спор в пользу курортников:
губа - надстройка общества, и помещать ее в подвал - грубая идеологическая ошибка. Старшина примкнул к Курортникам, первый и последний раз в жизни впав в гнилой буржуазный гуманизм великих французских просветителей восемнадцатого века. Осознав, он захотел исправиться. Но благодаря тому, что у нас легче (но не легко) сделать заново, чем переделать сделанное (в особенности - плохо сделанное), губу организовали в соответствии с чаяниями курортников. Комнату очистили от новых моторов для старых машин, снятых с вооружения за десять лет до поступления их в Школу, но еще не рассекреченных, сколотили нары я поставили "буржуйки". На открытие губы прибыли чины Школы и Гарнизона, а также вольнонаемные работники кухни. Командир Гарнизонной Бани произнес речь, которую никто не слушал, но все запомнили. Потом присели на нары как полагается перед дальней дорогой. Захватив в Красном уголке табуретку и подшивку газет, Клеветник, Уклонист и Убийца отправились на вновь открытую губу. Сотрудник поздравил их с новосельем. Губа начала свое историческое бытие. После ухода начальства Убийца запер дверь ножкой от табуретки, остатки которой вместе с подшивкой тут же сожгли в буржуйке.
Углы альфа, углы бета.
На черта теперь все это!
(Из "Баллады")
ПАТРИОТ
Возникнув как проявление исторической необходимости, гауптвахта стала оказывать обратное воздействие на жизнь Школы. Она стала мощным орудием воспитания нового человека. Едва Убийца успел всунуть ножку табуретки в скобку, как в дверь постучали, и на губе появился Патриот, отличник боевой и политической подготовки курсант Ибанов. Он с порога доложил, что получил десять суток за рапорт об отправке на фронт, но не видит в этом никакой логики, так как из Школы отчисляют на фронт пятьдесят человек, не имеющих к тому никакого желания. Уклонист заметил, что в этом как раз и проявляется железная логика законов общества, ибо по этим законам судьбой Патриота заведует высшее начальство, а не он сам, и, подавая рапорт, Патриот выступил против этого закона, проявив намерение распорядиться своей судьбой по своей воле, и получил по заслугам. Но, продолжал Уклонист, Патриот принес жертву не зря. В глазах начальства он засвидетельствовал себя истинным патриотом. И теперь он может спокойно отсиживаться в тылу. Совесть его чиста - он, можно сказать, почти что побывал на фронте. И на фронт его теперь пошлют лишь в крайнем случае, когда посылать туда будет уже некого. Патриот выслушал речь Уклониста с полным презрением фронтовика к Тыловой Крысе, и через пять минут он уже дрыхнул на нарах, отравляя атмосферу с такой ужасающей силой, что не оставалось никаких сомнений: он только что сменился из кухонного наряда. Как сказано в "Балладе":