Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия (сборник)
Шрифт:
– Да доколь, княже, терпеть будешь? Скоро и вовсе Изяслав в твоем терему сядет и станет требовать, чтобы сапоги лизал!
Вот теперь Юрий решил выступить сам, а не посылать сыновей с дружинами, от которых толку оказалось чуть.
Юрий Долгорукий все сделал верно, он не торопился, постарался заручиться поддержкой либо просто обещанием не мешать всех бывших союзников, уже предававших его, позвал на помощь ближних половцев… Эта его неторопливость в сборах и уверенность действий вселяли страх. Юрий не произносил громких речей, как Изяслав на новгородском вече, не обещал златых гор, он просто поставил Русь в известность, что идет на своего племянника Изяслава по праву, потому
Собравшееся киевское вече снова отказало Изяславу в участии в войне против Мономашича, требуя, чтобы Великий князь все решил миром. Изяслав сумел убедить киевлян, чтобы хоть отправились вместе с ним. Одновременно срочно вызвал к себе братьев из Смоленска и Новгорода, а также полки из Владимира-Волынского.
Северо-Восточная Русь сталкивалась с Южной и Западной. Такого противостояния еще не бывало, слишком грозные силы сошлись у Переяславля. И тут Юрий Долгорукий сделал последнюю попытку решить дело миром. Он сам предложил этот мир Изяславу, оставляя тому возможность быть Великим князем, но с собственного благословения, а также требовал отдать отчину – Переяславль, в котором собирался посадить своего сына. Все по «Правде», все по обычаю, суздальский князь ни в чем не переступал отчины и дедины, обвинить его было просто не в чем. Юрий не нападал на Изяслава сам, напротив, это Великий князь пришел незваным в его земли, он даже согласился уступить свое право на Киев, а требовал всего лишь отчину – Переяславль.
Изяслав, получив такое предложение, рычал, как зверь, и метался по шатру, не зная, на чем бы сорвать злость. Юрий вроде явил добрую волю, не приняв которую Изяслав ставил себя в невыгодное положение – его противник оказывался заведомо более миролюбивым и великодушным, он хотел небольшого – свою отчину. Но и согласиться Изяслав тоже не мог! Признать, что он получил право называться Великим князем просто по милости Юрия Долгорукого?! Да еще и согласиться иметь под боком в Переяславле его сына, от которого в любую минуту можно будет ждать неприятностей? Ну уж нет! Пусть его считают кем угодно, он не согласен и будет биться, а победителя не осудят, не посмеют. Зато это прекрасная возможность уничтожить суздальского князя, чтобы раз и навсегда забыть о том, что такой существовал. У него вторая жена – византийка? Вот пусть туда и отправляется со всем своим выводком, и от первой жены-половчанки тоже!
Они бились, и снова Юрий Владимирович сделал все, как нужно, не суетясь, не мельтеша, он разбил Изяслава наголову, но позволил бежать самому князю. Изяслав сумел уйти всего лишь с двумя воинами, добраться сначала до Канева, а потом до Киева.
К его изумлению, Юрий не бросился следом и даже не отправил в погоню. Долгорукий ждал, ждал, когда Киев сам свалится в руки, как перезрелый плод, он просто знал, что поступает по справедливости, по правде, по отчине и дедине, а потому был уверен во всем – в своей победе, в том, что все случится по его желанию.
Сначала Долгорукий сел в Переяславле. Три дня хоронили всех погибших подле Переяславля, не разбирая, суздальский или киевский, переяславльский или смоленский… Потом поставил на княжение в городе Ростислава, строго наказав никому прошлого не поминать. И переяславльцам о том же сказал, понравилось.
За это время Изяслав бросился к киевлянам просить помощи против Юрия. И получил на вече отказ, мол, наши сыновья да отцы уже сложили головы в битве, не хотим и мы погибать, поди, князь, прочь из Киева. Просто Изяслав забыл, что Киев – не Новгород, готов признать всякого,
По Киеву уже разнеслась весть, что Юрий Долгорукий предлагал Изяславу мир, да тот отказался. Мира не захотел, в бою был разбит, так теперь и должен идти прочь из Киева. По уходившему Изяславу Киев не страдал, хотя в городе осталось немало тех, кто стоял за него, не желая суздальского князя. Особенно много было таких среди бояр, нашлись те, кто поспешил за князем, но большинство осталось в надежде, что суздалец не тронет. А вот митрополит Климент уехал с Изяславом, хорошо понимая, что за лютую казнь князя-инока Игоря понесет заслуженное наказание.
Изяслав ушел во Владимир-Волынский – собирать силы против Юрия, а тот уже подходил к Киеву, который для встречи с князем открыл все ворота – и Золотые, и Михайловские, и Лядские, Софийские, Подольские, Жидовские…
Великий князь
Стоял конец августа, лето уже не просто близилось к осени, оно словно устало, пресытилось, добровольно уступая свой черед осенней поре. Пока еще жарко, но уже не пекло, как в июле. Все, что из земли растет, выбрало ее соки, вызрело, август он щедрый, сытый, даже если весь год потом будет голодным, в августе этого не чувствуется.
Таким же вызревшим, готов самому пасть в руки был для Юрия и Киев. Князь смотрел на золотые купола Святой Софии, видные издалека, на крепкие стены города, на саму Гору, и в голове крутилась одна мысль:
– Дождался!
Он никого не сгонял, никого не опережал, никого не убивал и не бросал в поруб, он все сделал по обычаю, и если бы Изяслав согласился на условия, то сейчас в город они въезжали бы вдвоем – племянник, как прежде, хозяином, а дядя гостем. Даже после битвы Долгорукий ждал, что Изяслав опомнится, что согласится, но тот удрал. Вернется, конечно, соберет силы и вернется, и биться с ним придется, но думать сейчас об этом не хотелось совсем.
Перед ним лежал такой желанный и долгожданный Киев.
Юрий оглянулся на сыновей, рядом ехали Андрей и Глеб, Ростислава не было, тот предпочел не появляться в месте, где не так давно испытал столько унижения. У Глеба глаза блестели, точно звезды в ночи – отец въезжал в Киев Великим князем! А Андрей смотрел чуть насмешливо и почти презрительно. Или у него просто из-за степняцкой внешности вид такой? Нет, встретившись с отцом глазами, усмехнулся:
– У меня во Владимире не хуже.
Это, конечно, было неправдой, тогда с Киевом не мог сравниться ни один город Руси, как бы ни старался. Позже Андрей Боголюбский поставит в своем Владимире на Клязьме такие соборы, которым будут завидовать все остальные города, дело князя продолжат следующие князья, умелые мастера украсят соборы каменной резьбой, сравнимой с дорогим кружевом, к небу вознесутся золотые купола краше киевских…
Но все это будет позже, а тогда Юрий понял, что сын просто завидует. Нет, не ему, а тому, что Киев имеет вот такую красу, а тот же Владимир пока нет. Улыбка чуть тронула губы князя:
– Ничего, будут и в Суздальской земле такие соборы да терема…
Киевляне встречали нового князя на Боричевом взвозе и на всех улицах города. Немало было тех, кто вспомнил его маленьким, когда приезжал из Переяславля вместе с матерью, кто-то помнил уже взрослым на вокняжении Мономаха, а потом и в горестный день его похорон. И все же давно не был Мономахов сын в Киеве, двадцать четыре года, за этот срок и сыновья стали совсем взрослыми, скоро внуков небось на коней сажать…