Злая Русь. Зима 1238

Калинин Даниил Сергеевич

Напряженно замер темник, глядя, как докатилась до орусутов многочисленная толпа покоренных, да как замерла она на месте, не в силах продвинуться ни на шаг! Лишь дикий вой увечных да рев сражающихся докатился до его слуха, заставив Субэдэя тревожно вглядываться вперед, ловя удобный момент для развития атаки. Но одновременно с тем багатур всерьез раздумывает: может, стоит дать приказ на отход? Ведь не посмеют покоренные отступить без его слова — но есть ли смысл гробить их жизни, коли орусутов не одолеть в лобовой схватке?!

Напряженно наблюдает за тем, как идет схватка у надолбов, и воевода Еремей. Не укроется от его взгляда, что многие колья уже вырваны изо льда арканами ловких половцев да тюрков, что

появились уже узкие проходы в заграждении… Но по центру и на левом крыле стена ростовых, червленных щитов русичей, ощетинившихся рогатинами, намертво закупорила эти бреши, не позволяя врагу продвинуться ни на шаг! И лишь по правую руку, где пусть и храбро бьются с ворогом плохо вооруженные и слабо защищенные ополченцы лесных весей, лишь там удается теснить его воев поганым!

Но Еремей спокоен. Пока что он ждёт следующий ход врага…

Субэдэй также разглядел, что его нукерам удалось продвинуться вперед на левом крыле орды — и отправил туда гонца-туаджи с приказом кюганам: как можно быстрее выламывать колья, насколько возможно расширив проходы на своём участке! И пусть спешенные покоренные готовятся расступиться, разойтись в стороны перед тараном тяжелой конницы! После чего темник приказал пяти тысячам бронированных хасс-гулямов, отборных всадников Хорезма, готовиться к атаке… В прорыв же, следом за гулямами, Субэдэй решил бросить и легких лубчитен, все ещё держащихся в седлах. Они отрежут противнику путь назад и ударят стрелами в спины пешцев-орусутов! Также туаджи отправились и к тургаудам, до поры стоящим на правом крыле монгольского войска — с приказом прибыть к ставке нойона.

Воевода Еремей вскоре разглядел, что перемещаются поганые, что смещается полки их вправо, готовясь ударить всей силой там, где слабее всего строй русичей! Отправил он на помощь ополченцам конную тысячу обрусевших берендеев — и те принялись кружить за спинами соратников, посылая во врага стрелы через головы воев… Но даже эта помощь уже не смогла изменить исход схватки. Спешенные нукеры поняли, что подаются назад орусуты, что уступают им в схватке землепашцы, бьющиеся дрекольем да тяжелыми плотницкими топорами, из-за чего все их движения слишком медленны… И бешено усилили натиск, словно почуявшие кровь голодные волки! Поганые едва ли не целиком потеснили полк правой руки от надолбов, растащили колья — и расступились, уступая дорогу бронированным хасс-гулямам!

— Алла-а-а-а-а!!!

Гремит над полем боевой клич мусульман, полощет ветер зеленые знамена с полумесяцами! А в ответ густо летят стрелы крещеных берендеев, целящих по скакунам хорезмийских всадников! Но большинство лошадей в первом ряду гулямов защищены кольчугой или дощатой броней, да стальными налобниками. И седла у них, как у русичей — позволяют и к противнику развернуться с луком в руках, и крепко ударить копьем на разгоне… Словно тараном врезались в ополченцев несколько клиньев тяжелой конницы, разом сокрушив и так дрогнувший, истончившийся строй плохо обученных пешцев!

Побежали вои, на ходу бросая топоры да дреколья, да широко разевая рты от ужаса — кажется им, что не остановить стремительного натиска хасс-гулямов, что нет спасения! Брызнули назад конные лучники-берендеи, стремительно уходя от набравших разгон хорезмийцев, подобных древним катафрактариям Парфии или саваранам Ирана… Но уже летит в бок вражеским клиньям две тысячи тяжелых, столь же крепко бронированных гридей! С грохотом сшибаются панцирные всадники, тараня друг друга копьями, отчаянно круша булавами, рубя саблями и топорами — сила силу ломит! Смят, опрокинут один из мусульманских отрядов — но еще четыре заворачивают к русичам, охватывают их с правого крыла, отрезая от крепости, начинают давить массой, более чем вдвое превосходящей дружину воеводы… А за спинами гулямов бросились в прорыв четыре тысячи конных монгольских лучников, желая закрыть гибельное кольцо вокруг гридей, зайти в тыл еще держащим строй пешим владимирским дружинникам да новгородцам… С отчаянным кличем бросились навстречу врагу отступившие было берендеи, замедлив, но не остановив монгол!

И в этот самый миг воевода Еремей, оставшийся с горской ближников, поднес к губам боевой рог — и протяжно загудел он, подавая сигнал соратникам! Да принялся знаменосец отчаянно махать стягом с Владимирским львом, повторяя призыв воеводы так, чтобы разглядели его с надвратной Глебовской башни! И спустя всего несколько мгновений открылись ворота, и скоро набирая ход, хлынула через мост колонна тяжелый гридей, ведомая княжичем Всеволодом Юрьевичем — три тысячи отборных витязей Владимира и Ростова! До поры спрятал их во граде воевода Еремей, укрыл от глаз вражеского военачальника… Зная и перенимая повадки степняков, он намеренно поставил напротив ворот самых слабых своих воев, намеренно удержал до поры дружинников, не позволив сразу остановить атаку гулямов… А теперь в бок и в тыл хорезмийцев летит, набирая ход, клин могучей владимирской конницы, настоящих европейских рыцарей! Хотя нет: те пока не столь бронированы, защищены лишь кольчугами — а русичи скорее подобны ромейским клибанофорам!

Мусульмане заметили нового врага и даже попытались встретить его, развернувшись лицом и бросая лошадей в тяжелый галоп… Но набрать скорость они не успели. К тому же после прорыва линии ополченцев и первого столкновения с дружинниками большинство гулямов осталось без копий! И когда схлестнулся с нукерами узкий клин владимирских гридей, неудержимо разогнавшихся в тяжелом галопе и склонивших рогатины перед копейным тараном, русичи буквально рассекли надвое строй вражеских всадников, выбивая их из седел и стоптав всех, кто пытался преградить им путь! Между тем хвост колонны дружинников в воротах еще даже не показался…

Видя это, довольно усмехнулся воевода Еремей — и вновь поднеся к губам рог, протрубил трижды! И вновь взвились, закружились стяги, теперь уже с ликами Христа и Богородицы — и загремело над рядами пешцев большого полка и полка левой руки яростное:

— НЕ ЖАЛ-Е-Е-Е-ТЬ!!!

Глава 2

— НЕ ЖАЛ-Е-Е-Е-ТЬ!!!

До поры ратники лишь сдерживали напор врага, лишь обороняли все ширящиеся бреши в надолбах — но теперь, по призыву сотников, вои двинулись вперед! Шаг, другой, третий — давят дружинники силой сразу нескольких стройных рядов, отталкивают от себя поганых, переставляя ростовые щиты вперед! А закрывшись ими, усиленно разят татар рогатинами и мечами, крушат булавами! Не отстают от пеших гридей владимирские и московские топорщики, метнувшие во врагов последние сулицы — а после свирепо набросившиеся на кипчаков и тюрков, отчаянно рубя их секирами! Дрогнули, не ожидая такого напора покоренные, дрогнули, сминаемые, теснимые бешенными орусутами…

Между тем свежие гриди Владимира и Ростова, ведомые княжичем Всеволодом Юрьевичем, уже едва ли не надвое рассекли хорезмийцев на всю глубину их строя! Пусть постепенно сбавляя ход — но одновременно с тем расширяя прорыв, по мере выхода из города новых сотен. Словно в тисках сдавлена большая часть отряда хасс-гулямов между двумя дружинами! Две с половиной тысячи нукеров и не менее половины монгольских лучников отчаянно рубятся практически в окружении, избиваемые с двух сторон и тая, словно снег на весеннем солнце! А еще тысячу с небольшим тяжелых всадников, да вдвое больше легких стрелков-лубчитен ратники теснят к обрыву Трубежа! И уже падают с крутого, ледового спуска первые нукеры вместе с лошадьми — и хорошо, если удается им обойтись лишь ушибами… Ибо тех, кого в падение придавило собственной лошадью, без хороших лекарей уже не поднять.