Злая Русь. Зима 1238
Шрифт:
Сейчас, глядя на огромный лагерь Батыя, князь с острой благодарностью вспоминал порубежника, добывшего ценного языка, и убедившего Всеволода Михайловича вывести рать из порубежья. А уж последний сам донес до князя слова ельчанина… Удивительное ведь дело — от самоубийственной битвы рязанцев спас простой ратник! Где он теперь, этот грамотный и смелый молодец, знающий о греках царя Леонида, жив ли — или пал в одной из множества схваток на реке? Горстка гридей и порубежников действительно сумела задержать поганых на льду Прони — но вот сжечь пороки уже не смогла. Вон, высятся практически достроенные махины полутора десятков огромных камнеметов, а рядом стоит множество пороков поменьше…
Впрочем, у Юрия Ингваревича ведь есть, кому встретить татар. Три тысячи конных гридей — лучшие вои Рязани, Мурома, Белгорода, Переяславля, Перевитска, Коломны! И пешие дружинники: столько же опытных копейщиков и топорщиков, умеющих строиться «стеной щитов» — да самые умелые стрелки с тугими составными луками… И наконец, три тысячи отборных ополченцев — сыны порубежья со степью, знающие, за какой конец взять саблю или меч, практически на равных с половцами владеющие луком и копьем, уверенно держащиеся в седлах. На своем веку многим из них уже довелось оборонять родные веси от кочевых разбойников, а порой и догонять их уже в степи, и вместе с дружинниками Ельца, Ливен, Воргола отбивать полон… С этими воями князь выступил против Батыя, с ними же вернулся защищать стольный град!
Но помимо дружины и наиболее крепкого ополчения в Рязани укрылось множество беженцев — а среди них и боеспособные мужчины. Воевода Яромир, старший над личной охраной княгини и княжны с княжичем Иваном — а это четыре сотни гридей — еще до возвращения князя стал собирать из прибывших в город мужей новое ополчение. Да, большинство новоиспеченных воев юнцы, кто едва может поднять топор, или старики, кто пока еще может… Но ведь хватает и мужей в расцвете сил и лет! Крепких, жилистых лесорубов с узловатыми руками и широкими, мощными кистями, привычных к тяжелым плотницким топорам — да ловких охотников, умелых в обращении с луком и довольно метко бьющих даже из простых однодревок…
Среди них выделяются статью матерые, могучие медвежатники, порой в одиночку добывающие «хозяина леса» с секирой да охотничьей рогатиной! Одним словом, есть кому на стенах драться… И вот Яромир начал собирать из беженцев сотни, выделяя на каждую по десятку дружинников, назначая из числа ближников сотских голов — гриди подучат ополченцев, покажут личным примером, как нужно драться, вдохновят в сече! А крепкими, бывалыми мужами из лесорубов и охотников старались равномерно разбавить стариков и юнцов… Кузнецы же, единственные, кого не стал воевода верстать в ратники, денно и нощно трудились, перековывая широкие плотницкие топоры в узколезвийные чеканы (ими и рубить сподручнее, и удар выходит страшнее!), да вырабатывая все запасы крицы… Каждый день из кузней выносили десятки наконечников для стрел и сулиц, рогульки железные, стальные умбоны — и плотники с кожевенниками тут же принимались собирать щиты, мастерить срезни и дротики…
Яромир закрепил за сотнями участки стены, приказав заранее натаскать наверх камней, да залить городни водой с внешней стороны — лед укрепит тарасы, а скользкий подъем на вал наверняка помешает штурму… И с возвращением князя да могучей рязанской рати, с прибытием жителей Белгорода и беженцев окрестных весей, воевода стал лишь еще быстрее создавать новые отряды ополчения! А Юрий Ингваревич, высоко оценив старания боярина, разбавил защитников стен опытными дружинниками-лучниками, убрав из сотен совсем уж слабых стариков и безусых юнцов, а за каждым участком обороны закрепил отряды пешцев-гридей и опытных порубежников. Те смогут сменить соратников в городнях, если последние вымотаются в бою, или усилят их, коли совсем тяжко придется защитникам во время штурма! А вот три тысячи конных воев, лучших из лучших, князь до поры оставил при себе. Там, где случится прорыв поганых, туда и поспешат всадники — верховые ведь быстро доберутся до любого участка стены…
Кажется, все предусмотрели князь с воеводой, все возможное от себя сделали — хотя, учитывая огромное число беженцев и могучую рать, запасов еды в городе хватит ненадолго. Но ведь и татары не собираются медлить перед штурмом! Он последует уже скоро — судя по поспешным приготовлениям врага… И стоит признать, действуют поганые очень грамотно, толково — как только начали разбивать лагерь, вражеские лесорубы тут же потянулись в лес, валить молодые деревья на надолбы. А водоносы в это время потянулись к реке; не стали тянуть вороги и со сбором метательных машин!
Позавчера князь упустил самый удобный момент для вылазки — вечер и ночь первого дня осады. Когда не была готова линия надолбов перед крепостными стенами, когда остовы пороков татары унесли в лагерь — на тот момент это еще было возможно… Но на первую ночевку вся орда собралась вместе — и число поганых в раз семь превосходило княжье войско. Правда, без учета нового ополчения — но и выводить плохо обученных и слабо вооруженных мужей в поле было совсем неразумно… Да и даже с ними агарян было в три с лишним раза больше!
Но уже на следующий день, когда едва ли половина тумен Батыя ушла на север, татары успели закончить и двойную линию вмороженных в землю надолбов, опоясавшую всю северо-восточную стену и протянувшуюся до берегов Оки, и уже практически закончили собирать пороки — вон они, высятся за преградой! А рядом с камнеметами расположилась и многочисленная охрана осадных орудий…
И все же именно этой ночью князь решился на вылазку. Ибо если не сегодня — то уже никогда! Юрий Ингваревич хорошо запомнил слова порубежника Егора об опасности татарских пороков — теперь он и сам ее отчетливо понимал… Как и то, что лиши поганых камнеметов, и им нечем будет сломать крепостные стены! А пытаясь забраться на них, они быстрее умоются кровью, чем войдут в Рязань!
Нужно лишь сжечь пороки — закрытые от врат крепости надолбами, охраняемые многочисленной, бдящей охраной. Вон, среди костров изредка мелькаю фигурки прохаживающихся, чтобы не замерзнуть, дозорных… И потому князь решил действовать наверняка!
Половцы ведь нередко роднились с русичами — порой гибких и стройных станом, горячих в любви жен-половчанок приводили с собой из похода вои. Порой из полона возвращались бабы с приплодом, или рожали после того, как их снасильничали степняки… Бывало всякое — в том числе и настоящие, крепкие браки по любви. Так или иначе, но в порубежье жило много мужей с половецкой кровью в жилах, воспитанные русичами как воины и защитники от разбойного соседа. Внешне похожие на степняков, нередко перенимающие искусство боя кочевников, их одежду, выучившие их язык… И среди отступивших с князем ополченцев порубежья хватало подобных ратников!
Этим днем из числа ополченцев и дружинников отобрали полторы сотни похожих на половцев воев, знающих язык, обрядили их во все ими имеющиеся в городе одежды степняков — или похожие на них. Вооружили саблями, вогнутыми внутрь степными щитами, выдали бурдюки с льняным маслом, да каждому по огниву. Вечером, ряженые ратники прошли подземным ходом — а уже ночью они должны были войти в лагерь с восточной его оконечности! Там, где к кибиткам да шатрам кочевников практически вплотную прилегает лес… И если им все удастся, ратники под покровом тьмы должны незаметно прокрасться сквозь стоянку поганых к порокам — и поджечь их!