Зло в имени твоем
Шрифт:
– Мы даже незнакомы, – сказала она собеседнику.
– В таком случае давайте срочно исправим эту оплошность, – предложил он. – Как вас зовут?
– Мария. Мария Частер.
– Какое красивое имя – Мария!
Она вдруг вспомнила Робера и побледнела. Господи, неужели она приносит несчастье всем окружающим.
– А вы не местный? – спросила она.
– Нет, – улыбнулся он, – разве вы не поняли этого по моему акценту?
– Я не прислушивалась.
– Я француз.
«Господи, не надо», – хотелось закричать ей. Но она молчала.
– Меня зовут Ален Дорваль, – сказал незнакомец. – Что с вами? Вам, кажется, плохо?
Глава 4
После того как он назвал свое имя, ей действительно стало плохо. И она попросила проводить ее до своего номера. Француз оказался галантным кавалером. Он не стал ни о чем расспрашивать, видя, что молодая женщина сильно побледнела. Но успел выпросить завтрашнее свидание в пять часов вечера. И удалился. Марина, заперев за ним дверь, села на свою постель, совершенно разбитая. Незнакомец был Аленом Дорвалем, тем самым французом, ради вычисления которого ее и послали сюда. И если Дорваль раньше ее выйдет на оставшегося в живых Сабельи или уже вышел на него, то она должна будет дать знак Ронкалю. И если приедет Марат и француз попытается защитить его, она должна дать знак Ронкалю. Во всех вариантах исход ясен – пуля Ронкаля должна найти свою жертву. И той жертвой с очень большой вероятностью может стать Ален Дорваль.
Она пошла в ванную комнату и, открыв холодную воду, залезла под душ, дрожа от ледяных струй, бьющих по ее телу. Или вода была недостаточно холодна для нее и дрожала она совсем по иному поводу? Ответа на этот вопрос она не нашла. И в эту ночь сон ее был тяжелым и мрачным, и, проснувшись утром, она даже не могла вспомнить все кошмары, которые мучили ее в эту ночь. Было уже двадцать третье число. До приезда Марата оставалось два дня.
Утром она не стала завтракать, опасаясь встретиться с французом, и, наскоро перекусив в ближайшем кафе, поспешила в тюрьму, оправдывать то невольное алиби, которое ей сумел подарить полковник Чернов, позвонив из Буэнос-Айреса. Полдня ушло на то, чтобы пробиться к начальству. И наконец, в половине четвертого ей удалось получить пропуск на завтра, разрешающий поговорить с самим начальником тюрьмы. Она выскочила из здания и поймала такси, стараясь не обращать внимания на засуетившихся позади нее наблюдателей, не понимавших, куда она спешит.
Она остановила машину у косметического салона, и разочарованные агенты долго ждали, пока наконец она закончит укладывать волосы. Без десяти пять она уже ехала в свой отель, на встречу с Аленом Дорвалем.
Нескольких лет работы в группе с такими мастерами, как Марков и Чернов, оказалось достаточно, чтобы осознать всю выгоду ее нового положения. Она не просто подтвердила свое алиби, сумев получить пропуск на завтра и свидание с начальником тюрьмы, у которого она собиралась взять интервью. Она еще и встречалась с представителем французской контрразведки, легально прибывшим в страну и зарегистрировавшимся в своем посольстве. И все это говорило в ее пользу. Правда, она не была в два часа дня в условленном месте у Ратуши, но она успокаивала себя тем, что Ронкаль не мог так быстро прибыть в Сантьяго и ему нужны будут еще сутки, чтобы выправить себе необходимые документы. Ровно в пять часов она встретилась с Дорвалем. Он не скрывал своего восхищения ее новой прической. Она, в свою очередь, почти искренне радовалась встрече с ним. Почти, если не вспоминать Ронкаля, ставшего к этому времени настоящим проклятием для Марины.
Дорваль предложил поужинать где-нибудь на берегу реки, и она согласилась. По дороге Дорваль, оказавшийся превосходным рассказчиком, рассказывал интересную и смешную историю, случившуюся с ним в Кении, во время сафари. Она смеялась до слез, почти забыв о своем Ронкале, когда вдруг Дорваль очень серьезно сказал:
– Знаете, Мария, по-моему, у нас возникли трудности. За нами от самого отеля ведут наблюдение два неприятных типа.
– Да? – удивилась она, не удивляясь его словам.
– Мне очень не нравятся их зверские физиономии, – признался Дорваль, – нужно будет от них избавиться.
– Каким образом?
– Что-нибудь придумаем, – улыбнулся Дорваль, подзывая такси.
И он действительно придумал. В тот момент, когда за ними лениво шел автомобиль преследователей, он попросил водителя остановиться на углу и буквально выпрыгнул из машины, увлекая за собой молодую женщину. Такси поехало дальше, и машина наблюдателей также неспешно проехала мимо них.
– Кажется, мы от них оторвались, – улыбнулся Дорваль. – Вы не знаете, кто это может быть?
– Понятия не имею. Наверное, местная служба безопасности. Они следят за всеми журналистами, приехавшими в эту страну. А я сегодня была в тюрьме и завтра беру интервью у начальника тюрьмы.
– Опасная у вас профессия, – пробормотал Дорваль, – в их тюрьмы лучше не соваться. Там такие собачьи порядки.
– Так, значит, это правда? Все, что о них рассказывают? – спросила Марина.
Ей действительно был интересен его ответ.
– В тысячу раз хуже, – махнул рукой Дорваль, – среди них встречаются такие подонки, что просто удивляешься, откуда берутся эти люди.
Родившийся в стране устойчивой демократии, свободный гражданин свободной страны, Ален Дорваль не понимал и не принимал порядков, царивших в Чили, особенно в первый период правления генерала Пиночета, когда тысячи людей были замучены и казнены. Вынужденный по долгу службы иногда контактировать с представителями чилийской службы безопасности, он с негодованием отмечал их цинизм, жестокость и полное отсутствие моральных норм. И если для него работа в ДСТ была настоящим призванием и он гордился своей службой, то для многих офицеров в Чили работа в службе безопасности становилась выгодным ремеслом, позволяющим проявлять свои садистские наклонности, пытая и убивая людей.
– Вы не боитесь так говорить? – спросила Марина.
Дорваль посмотрел на нее. Что-то мелькнуло в его лице.
– Не боюсь, – сказал он очень серьезно, – думаю, и вы не из трусливых. Иначе никогда бы не приехали в эту страну в такое время.
– У меня такая профессия.
– У меня тоже.
– А чем вы занимаетесь?
– Путешествую, как и вы, – пошутил Дорваль.
– И только?
– У меня свой бизнес, – все-таки уклонился от прямого ответа Дорваль.
– Понятно. – Она промолчала. Почему-то ей было обидно, что он врет. Может, в ней иногда говорила ее женская натура. Она, конечно, понимала, что он никогда не признается в своей работе на ДСТ, но понимала всего лишь разумом. В отношениях с нравившимся ей человеком этого было мало.
Ужинали они на открытой террасе рыбного ресторана, стоявшего прямо у реки. Дорваль был, как всегда, предупредителен и безупречен. Он снова рассказывал нечто смешное, и она снова смеялась над его рассказами. К концу ужина, когда заиграл маленький оркестрик, состоявший из трех человек, он пригласил ее на танец, и она, впервые ощущая прикосновение нравившегося человека так близко, поняла вдруг подлинное наслаждение от танца, словно созданного для интимной беседы двоих людей.
А потом был еще один танец. И еще. Она чувствовала, как кружится голова, как сладостно-упоительно это чувство совместного танца, когда кажется, что под вами кружится сама Земля и вы всего лишь вдвоем на этом маленьком волчке, так быстро вращающемся под ногами. А потом он шептал какие-то слова, и она слушала, наклонив голову, когда его губы касались ее уха. И вдруг – словно удар хлыста. Она увидела глаза Ронкаля. Как он мог найти их в этом ресторане – было непостижимо. Но он нашел. И теперь, глядя в глаза Марине, кивнул ей головой, точно говоря: «Не беспокойся, я всегда с тобой, я – твое вечное проклятие и твой неустанный страж, я – твое прошлое и будущее, я – твое неустойчивое настоящее и все страхи Земли».
Она закрыла глаза, словно ожидая, что Ронкаль может исчезнуть, но, когда она открыла глаза, он по-прежнему был на месте. И тогда она, поддавшись непонятному порыву, прижалась вдруг к Дорвалю, словно попытавшись защитить его от пули Ронкаля, стоявшего за спиной француза и кивавшего ей в такт танца. Дорваль, не понявший, что именно ее взволновало, недоуменно посмотрел на нее.
– Вас что-нибудь беспокоит? – спросил он наконец у явно нервничавшей партнерши.
– Нет, ничего, – быстро ответила Марина, – давайте уйдем отсюда. Уйдем поскорее.