Злодейка чужого мира
Шрифт:
Память Ясмин причудливо миксовалась с памятью Амины, выворачивая все тайные пласты ее незначительных детских тайн и чаяний, вытряхивая замшелые мечты, покрытые плесенью идеалы, снимая с забытой детской радости ткань серого цинизма, как зубной налёт. Ее тошнило, ей было плохо. Кто она?
Кто она теперь?
Ясмин с трудом разлепила глаза. Перед глазами маячила испачканная тенями беседка, а перед носом рос шалфей. С трудом поднялась на локте, а после встала, покачиваясь, как новорожденный телёнок.
— Тебя стошнило в мой пруд, — равнодушно сказал
Ясмин тупо наклонилась над водным зеркалом, в котором отразилось ее собственное измученное лицо. Маска, за которую было заплачено годами труда и психотерапии, раскололась, и за ней стоял перепуганный насмерть ребёнок. Уязвимый, лишенный отцовской любви, обманутый лучшим другом и использованный вслепую душой из чужого мира. Она чувствовала себя голой.
— Вы не имели права делать это со мной, — сказала она глухо.
— Имел, — так же безразлично ответил глава Астер. — Ты дала клятву и стала частью тотема, и сегодня тотем оказал тебе великую честь, присвоив твои заслуги на всеобщее благо. Мы учтём твой вклад и вознаградим тебя сообразно достижениям.
— Каким достижениям? — недоуменно спросила Ясмин. — Каким, сожри вас всех кикимора, достижения?
Глава Астер благостно раздвинул носогубные складки, вытянув губы в полоску. Ясмин передернуло от отвращения, и она не сразу поняла, что это была улыбка.
— Ты выловила зеркальную душу из другого мира, что есть нарушение традиций и правил Варды, но мы не скажем. Мы простим твой проступок, ибо сделан он от отчаяния и жажды помочь нам. Мы принимаем твою жертву в награду за соблюдение клятвы.
Отличная награда. Он — они — ее прощают. Его даже не интересуется, где истинная Ясмин, и что с ней случилось.
У Ясмин даже прошла дурнота от бредовости происходящего. Хотелось рассмотреть тварь поближе.
— Кто ты? — спросила она, наконец, устав вглядываться в серые от тени, словно каменные складки, его лица, вырезанные самим временем.
В этих блеклых глазах, в безразличии мимики не осталось ничего человеческого. Словно кто-то неведомый натянул на себя человеческую шкуру и тщательно копирует поведение своей жертвы, не желая проблем, связанных с разоблачением. Не осталось любви к жене, к дочери, к сыну, даже ненависти к Ясмин не осталось. Только тупое следование приказам богов тотема.
И если против главы Астера у неё было хоть какое-то оружие, то против богов она была бессильна.
Ясмин, пошатываясь встала, вытерла лицо, которое оказалось мокрым, словно она попала в дождь и неуверенно двинулась к выходу из сада.
Глава Бересклета смотрел ей вслед.
***
Около дома она застыла, тупо обрабатывая веселое семейное видео, которое крутили громадные стрельчатые окна. На семейном празднестве оказался Абаль, которому отвели место жертвенного барашка, а рядом усадили нежно алеющую Айрис. Последнее вызывало легкую оторопь, вкупе с характеристикой от родного брата. По периметру залы металась тетушка Ле-Ле постоянно таская что-то незначительное в холёных ручках, мама смеялась шуткам невидимого собеседника, скрытого шелковой шторой, а Хрисанф смотрел на все это дикими глазами. Верн выглядел равнодушным и все время пил. И, похоже, не компот.
Она медленно обогнула фасад, падающий всей своей прозрачной красотой в сад и зашла в дом. У столовой залы замедлилась, но не остановилась. Ей нужно было побыть одной. Прямо сейчас.
— Ясмин! — окликнула ее мать. — Мы ищем тебя второе двоечасие, куда ты пропала? Исходили весь сад, а ты, как сквозь землю провалилась.
Ясмин заторможенно обернулась и тут же сощурилась на свет, льющийся из распахнутой залы. Из темного коридора было не различить лиц, свет жёг сетчатку и причинял измученному разуму почти физическую боль. Она не могла дать слабину. Не сейчас.
— Мне нужно побыть одной, — жестко сказал она. — Один час. Не входить, не стучать, не присылать Мирту.
Весёлый говор в зале смолк, и Ясмин слышала только собственные тяжелые шаги, когда поднималась по лестнице, облитая веселым светом. Ей было плевать, что о ней продумают. Какой увидят. Не осталось сил на маску приветливой и терпеливой идиотки, которая якобы не понимает, что ее собираются убить. Что ее собираются использовать. Что все в порядке, и она не обиделась. Ясмин поднималась и понимала, что не в порядке. Актерский грим пошёл трещинами и осыпается, открывая ее настоящее лицо. Лицо девочки, которая умирала, вставала и дралась за каждый дюйм благополучной жизни, и которая ничем не отличалась от своего мертвого двойника. Была ничуть не добрее и не мягче, разве что цивилизованнее.
Заперла дверь спальни, закрыла глаза и упала на постель, как была — в одежде, перемазанная собственной рвотой и садовой грязью.
Первым условием для входа в медитацию является правильное дыхание и слова благодарности вселенной за предоставленное испытание. Да, поэтому спасибо тебе, гадость, за то, что я не умерла. Уверена, ты убиваешь меня к лучшему. Выворачиваешь меня наизнанку, как платье при стирке и прополаскиваешь мозги при главе Бересклета к моей будущей радости, несомненно. Так что теперь он знает, кто я, и может дергать меня за ниточки, как куклу, пока я не сломаюсь окончательно.
Мысли металась перепуганными белками, рассыпались песком, просачивались сквозь пальцы. Но Ясмин терпеливо собирала их снова и снова, пока мир перед глазами не стал упорядоченным и простым. Она хотела снова увидеть мать и заплатила за это. Все происходящее — следствие ее собственных поступков.
Никто не виноват. Так бывает.
***
В зале, облитой золотым предвечерним солнцем, выключили свет и зажгли свечи в старинных резных подсвечниках, установленных согласно давно утратившим смысл рунам. Ясмин вошла, рассматривая хаотичную роспись, выявившую себя при свете магических свечей. Бересклет был склонен к хаосу, в отличии от большинства тотемов, и в рунах это было особенно заметно. Никакой симметрии.