Зловещее проклятие
Шрифт:
– Повторяю: за что вы убили актрису Новосад?
Дубравин буквально пожирал взглядом по-прежнему невозмутимого преступника.
– Я ее не убивал…
Взгляд преступника потяжелел. Он подобрался, как перед прыжком, но голос остался ровным и бесстрастным:
– Это ваши домыслы. Перстень взял я. Признаю. Виноват. За что и отвечу перед законом. Но это – увольте…
– Ответите… Товарищ старший лейтенант, – официально обратился майор к Белейко, – пригласите сюда мужчин, которые стоят в коридоре.
Вошедшие – их было четверо – стали у стены.
– И вы станьте туда же… – показал Дубравин преступнику.
Тот нехотя поднялся
– Теперь позовите гражданина Курткина. Он в кабинете майора…
Дубравин назвал фамилию, и Белейко поспешил выполнить приказ.
В кабинет вошел широкоплечий, приземистый парень с немного растерянным, простодушным лицом.
– Вы помогали Маркиным… – майор назвал число, – перевозить мебель?
– Ну да, помогал…
– Вы утверждаете, что кухонный шкаф заносили в квартиру Маркиных вместе с незнакомым мужчиной, вызвавшимся вам помочь?
– Утверждаю.
– Он потом спустился в подъезд вместе с вами?
– Вроде нет…
– Понятно. Посмотрите, пожалуйста, на этих граждан, – показал Дубравин на шеренгу у стены. – Вы никого здесь не узнаете?
Парень вначале недоверчиво взглянул на Белейко, который вел протокол допроса, а затем перевел взгляд на мужчин.
– Во!
Парень радостно ткнул пальцем едва не в грудь преступнику.
– Он! Честное слово, это он!
– Спасибо. Вы свободны, Курткин.
Парень, не отводя глаз от преступника, попятился, затем застенчиво улыбнулся Дубравину и вышел.
– И вам спасибо, товарищи, – поблагодарил майор мужчин. – До свидания. Пусть зайдет дежурная, – обратился он к Белейко.
Дежурная чинно присела на предложенный стул и принялась протирать очки. Преступник по-прежнему стоял у стены, отрешенно глядя в окно.
Майор вынул из папки несколько фотографий и разложил их перед старушкой.
– Помните, вы говорили, что в перерыве между телефонными разговорами Новосад и Алифановой из дома вышли три девушки? И одна не была вам знакома?
– Еще бы не помнить…
– Посмотрите, – показал Дубравин на фотоснимки, – здесь ее случаем нет?
Старушка принялась неторопливо перебирать их, что-то пришептывая. Наконец отложила один в сторону и сказала:
– Знамо, она.
Дубравин не скрывал своего удовлетворения:
– Не ошиблись?
– Да чтобы я ошиблась!… – загорячилась дежурная.
– Хорошо, хорошо, верю. Это, кстати, фотомонтаж…
Когда за дежурной закрылась дверь, майор взял снимок-фотомонтаж и показал преступнику.
– Вам удивительно идет женская одежда, – сказал Дубравин с иронией. – Что вы теперь нам скажете?
Преступник молчал.
– Надеюсь, вы понимаете, что отрицать очевидное нет смысла. Чересчур серьезные улики.
– Сознаюсь…
Преступник растянул свои тонкие злые губы в какой-то странной гримасе, весьма отдаленно похожей на улыбку.
– Я… это сделал. Она случайно увидела… перстень. Пригрозила разоблачением. У меня не было иного выхода… Я любил ее, поверьте! Любил… Будь оно все проклято! И прошу вас, хватит на сегодня…
За окном уже опускался вечер, но Дубравин не зажигал свет в кабинете – так было уютней. Белейко прихлебывал горячий чай и слушал своего друга.
– Знаешь, что меня натолкнуло на эту мысль? Фотография из альбома Алифановой. Там девчата переодеты и загримированы под мужчин. В театральном учат искусству грима досконально, и он, со своей лощеной физиономией, мог применить эти познания в нашем случае, чтобы
– Женя, но какие нужно иметь нервы, чтобы переодеться в одежду убитой, которая лежала рядом…
– Нервы? Это подонок, Бронек. Алчный, развращенный эгоист. Хладнокровный, расчетливый, циничный. Он надел не только платье и пальто Новосад, но и старые сапоги ее – рост у них почти одинаков, размер обуви у него только на номер больше – и платок, и чулки. Свою одежду он сложил в саквояж, протер пол. Только пол, учти, потому что был в перчатках.
– Значит, к убийству готовился заранее…
– Точно… Затем вышел на улицу, где-то переоделся, а саквояж с одеждой Новосад бросил в воду. Помнишь, там рядом пруд? Теперь он покрыт льдом. И на попутке добрался к Ольховскому, где преспокойно сел играть в преферанс. По времени все выходит точно, даже с запасом, я считал.
– И все-таки, как он мог решиться на убийство?
– Выхода у него, видите ли, не было… Прокомментировал – будь здоров…
– Жалко Новосад. Какая изумительная девушка…
– Еще как жалко. И трудно понять, что ее могло с ним связывать.
– Судьба…
– Легче всего наши ошибки на судьбу перекладывать. Но что-то, наверное, в этом есть… У Новосад, как я понимаю, был ключ от его квартиры. Из театра она пошла к нему, но дома его не было. Он где-то задержался по пути. Каким-то образом ей попался на глаза перстень с “Магистром” (как? – завтра узнаем). А что это именно он, Новосад знала точно – видела у Ольховской. Когда появился этот подонок, актриса устроила ему скандал – она ведь была честная, принципиальная девушка. Затем уехала домой, позвонила Алифановой… Не знаю, что Новосад говорила ему, но он понял сразу: молчать она не будет. Оставалось только одно…
– Но зачем? Испугался позора? Вряд ли – верни он перстень добровольно, Ольховская во имя старой дружбы, думаю, не предала бы его поступок огласке. Но пойти на убийство ради перстня с камнем, пусть даже неимоверной цены… Что бы он делал с “Магистром”? У нас его трудно продать. Да и цену никто не даст настоящую.
– Вот именно, у нас… Все очень просто, Бронек. Мне пришлось потревожить Инюрколлегию, чтобы до конца разобраться в этой истории. У него есть родная тетка, вторая дочь Капитона Мызгаева, которому он приходится внуком и на кого так поразительно похож. В годы войны гитлеровцы угнали ее в Германию. Там весной сорок пятого года она вышла замуж за военнопленного француза и уехала жить во Францию. Тетка разыскала через Инюрколлегию Мызгаева, а тот дал ей адрес внука. Несомненно, будучи в Германии, он встречался с теткой. И когда узнал о “Магистре”, принял решение эмигрировать на Запад. Скорее всего, она пригласила его остаться, так как тетка бездетная, а ее муж уже помер.