Зловещее проклятие

В один из ясных осенних дней 1230 года от рождества Христова во время облавной охоты магистр ордена рыцарей Меча Готфрид фон Кельгоф неожиданно почувствовал себя настолько плохо, что потерял сознание и на полном скаку вылетел из седла.

Когда подоспел его оруженосец, магистр дышал хрипло, неровно, с трудом. Его словно высеченное из гранита лицо с массивным подбородком было землисто-серого цвета, а на губах пузырилась кровавая пена.

Магистра с большими предосторожностями положили

Там личный лекарь магистра флорентиец Герардо пустил обеспамятевшему господину кровь, вправил вывихнутую руку и, когда тот пришел в себя, едва не насильно напоил подогретым снадобьем с отвратительным запахом.

Магистру после этого стало дурно, его вырвало, что принесло ему облегчение.

– Что со мной? – спросил магистр склонившегося над ним лекаря.

Бледный от волнения флорентиец не ответил, только на миг плотно сомкнул веки.

Магистр понял.

– Оставьте нас одних, – велел он собравшимся возле ложа рыцарям.

Они с поклоном удалились, звеня шпорами и оружием.

– Яд… – тихо обронил Герардо, даже не пошевелил губами.

Флорентиец знал, что за ними наблюдают и слушают их разговор. В замке барона везде были чуткие уши и острые глаза, которые могли видеть сквозь стены.

Магистр больше ни о чем не спрашивал. Ему и так все было ясно. Закрыв глаза, он задумался…

Когда Готфрид фон Кельгоф стал магистром, орден уже давно погряз в междоусобицах спесивых баронов.

Былая мощь ордена рыцарей Меча постепенно отходила в область преданий, и уже не один владетельный государь с вожделением посматривал на его обширные земли.

Сплотив вокруг себя преданных рыцарей, Готфрид фон Кельгоф обуздал непокорных, заставив сюзеренов относиться к ордену с прежним почтением и опаской.

Только один из баронов, очень богатый и в такой же мере хитроумный, рыжий великан Бернард фон Репгов, избежал расплаты за свои деяния. Быстро смекнув, что ему не устоять перед натиском боевой дружины магистра, он явился к Готфриду фон Кельгофу с повинной.

Магистр сделал вид, что простил барона. Участь опасного интригана им давно была решена, но Бернард фон Репгов пользовался чересчур большим авторитетом среди меченосцев. Магистр решил немного повременить с решительными мерами против барона.

Поэтому, чтобы усыпить бдительность этого рыжего лиса, Готфрид фон Кельгоф принял приглашение фон Репгова поохотиться в его владениях.

Прибыл магистр к барону с очень сильным и многочисленным отрядом верных рыцарей. Но в замок вошли не все. Часть отряда перекрыла дороги, чтобы фон Репгов не подтянул подкрепление, состоящее из подвластных ему вассалов.

Рыжий барон встретил Готфрида фон Кельгофа любезно, показал оборонительные сооружения замка, произвел смотр своего войска, изрядно поредевшего за время междоусобиц, посетовал на недостаточную обеспеченность провиантом – год выдался неурожайным.

Такая откровенность вызывала подозрение, но даже мысленно упрекнуть в чем-либо барона магистр не мог – тот был сама предупредительность и гостеприимство.

Но теперь, лежа в постели, магистр, наконец, осознал коварный план фон Репгова. И мучился одним вопросом: как?

Ведь всю пищу и вино, прежде, чем подать магистру, пробовал в его присутствии повар, затем оруженосец барона, и, наконец, сам хозяин замка…

Над этим размышлял и Герардо.

Поколдовав над своими склянками, он принялся макать в них птичьи перышки и наносить им какие-то жидкости на вещи и оружие магистра.

Когда дошла очередь до длинного тяжелого меча с инкрустированной золотом крестообразной рукоятью, в которую был вправлен кроваво-красный рубин, Герардо не удержался от тихого восклицания: жидкость вдруг окрасила полированное золото в зеленый цвет.

Возглас флорентийца заставил магистра открыть глаза.

Присмотревшись к занятию лекаря, он только горестно вздохнул. Теперь Готфрид фон Кельгоф уже не сомневался, что часы его жизни сочтены.

Рыжему барону была хорошо известна привычка магистра, оставшаяся со времен крестового похода. Перед тем, как отправиться в путь или выйти на битву, Готфрид фон Кельгоф, воткнув меч в землю, молился и истово целовал крест-рукоять.

Скорее всего, фон Репгов приказал кому-то из слуг незаметно проникнуть ночью в опочивальню гостя и вымазать сильнодействующей отравой рукоять меча. Искусству составления ядов барон научился у сарацинов.

Готфрид фон Кельгоф знал, что барон во время последнего крестового похода возил в своем обозе плененного лекаря-мусульманина, весьма сведущего в составлении разнообразных лекарственных препаратов. До магистра доходили слухи, что фон Репгов под влиянием сарацина даже занялся алхимией.

Но уличить барона в этом недостойном рыцарского звания деянии так и не смогли. В ту ночь, когда было принято решение арестовать лекаря, шатер, где он занимался алхимическими опытами, неожиданно загорелся. В огне погибли не только инструменты и различные лекарственные снадобья, но и сам сарацин.

Бернарда фон Репгова еще никто не мог застать врасплох…

– Сколько?… – прохрипел магистр.

“Мне осталось жить…” – понял флорентиец недосказанное. И заколебался, весь во власти сомнений.

Герардо мучительно размышлял над весьма сложной проблемой: сказать господину правду или по обыкновению всех лекарей отделаться общими фразами?

Он любил этого жесткого, а временами жестокого человека, своего властелина. Любил не по обязанности, а как родной сын.

Много лет назад странствующий рыцарь ордена Меча Готфрид фон Кельгоф подобрал полуголодного недоучившегося лекаришку в одном из притонов Флоренции, где Герардо пропивал последние медяки. И с той поры они были неразлучны…