Зловещий барьер. Ближайший родственник. Оса
Шрифт:
Из невидимых источников, расположенных справа и слева, вырывались мощные лучи света, озаряя всю площадь между тюремным корпусом и наружной стеной, равно как и обширное пространство за ней. И никаких признаков жизни. Только стена, море света, да нависшая ночь с далекими звездами.
— Так, значит, я в тюрьме, — произнес Лиминг. — Ну уж это ни в какие ворота!
Он спрыгнул на невидимый пол, и от этого легкого толчка скамья рухнула с оглушительным грохотом. Можно было подумать, что он раздобыл ракету и умчался на ней, пробив крышу. По коридору затопали, в тяжелой железной двери открылся глазок,
— Сач инвигия, фаплап! — гаркнул надзиратель.
Лиминг обозвал его плоскостопым толстозадым хлюндиком и добавил еще шесть слов — более старых, затертых от долгого употребления, но все еще достаточно выразительных. Глазок захлопнулся. Лиминг лег на жесткую скамью и постарался уснуть.
Через час он стал яростно дубасить в дверь и, когда глазок приоткрылся, выпалил:
— Сам ты фаплап!
Только После этого ему удалось заснуть.
Завтрак состоял из миски чуть теплой каши, напоминавшей перловку, и кружки воды. Подали еду с пренебрежением. Поглощая ее, Лиминг кривился от отвращения: она была еще хуже той мешанины, которой он перебивался, скитаясь в лесах. С другой стороны, тогда у него был не тюремный паек, а пропитание каких-то бедолаг-вертолетчиков.
Немного погодя к нему заявился тонкогубый субъект в сопровождении двух охранников. При помощи множества телодвижений посетитель объяснил, что пленнику надлежит освоить цивилизованную речь, более того, освоить ее срочно, в приказном порядке. Обучение должно начаться незамедлительно.
Озадаченный такой перспективой, Лиминг спросил:
— А где же майор Клавиз?
— Щипнос?
— Почему Клавиз не может присутствовать при переговорах — он что, онемел?
До собеседника наконец дошел смысл вопроса. Тыкая перед собой указательным пальцем, он изрек:
— Клавиз — жир-жир-жир!
— Не понял.
— Клавиз — жир-жир-жир! — Он несколько раз ударил себя в грудь, сделал вид, что валится на пол, и таким образом дал весьма недвусмысленно понять, что Клавиз отправился на тот свет, причем не без вмешательства высших инстанций.
— Ну и пироги! — изумился Лиминг.
Но наставник уже деловито извлек стопку детских книжек с картинками и начал приобщать Лиминга к знаниям. Охранники тем временем подпирали стенку и явно томились от безделья. Лиминг, со своей стороны, способствовал процессу обучения так, Как можно способствовать только врагу не понимал ни единого слова, не произносил правильно ни единого звука — в общем, не упускал случая продемонстрировать полнейшую лингвистическую непрошибаемость.
К полудню урок закончился, что ознаменовалось прибытием очередной миски каши, в которой плавал кусочек какой-то жилистой дряни — ни дать ни взять, крысиная ляжка. Лиминг выхлебал кашу, пососал мясо и отодвинул миску. Потом стал думать: что скрывается за их намерением обучить его туземной речи?
Прикончив беднягу Клавиза, враг стал жертвой собственной жестокости — лишился единственного на планете знатока космоарго. Возможно, где-то на планетах Сообщества есть и другие, но чтобы вытащить одного из них сюда, потребуется уйма времени и хлопот. Кто-то свалял дурака, подписав Клавизу смертный приговор, а теперь старается исправить промах, обучая пленника чирикать по-своему.
Очевидно, у противников нет ничего похожего на электронные средства допроса, распространенные на Земле. Значит, они могут извлекать информацию только обычным методом вопросов и ответов, усиленным неизвестными мерами воздействия. Им нужны сведения — и они постараются их заполучить во что бы то ни стало. Чем больше он станет тянуть с освоением их языка, тем дальше отодвинет день, когда ему устроят допрос с пристрастием — если, конечно, он правильно угадал их намерения.
Его размышления прервал приход охранников. Они отперли дверь и приказали Лимиту выходить. Проведя пленника по коридору и вниз по лестнице, они выпустили его в просторный двор, по которому бесцельно слонялись под ярким солнцем какие-то существа. Лиминг так и замер от изумления.
Ригелиане! Их тут не меньше двух тысяч.
Союзники, боевые соратники Земли! С нарастающим волнением он стал присматриваться к ним, пытаясь отыскать в толпе более знакомые черты. Ну хотя бы парочку землян. Или, на худой конец, несколько человекоподобных центраврийцев.
Но тщетно. Вокруг шлепали на своих подгибающихся конечностях одни пучеглазые ригелиане, и видок у них был такой безотрадный, будто позади бесцельно прожитая жизнь, а впереди — ни малейшего просвета.
И все же Лиминг с первого взгляда почуял: что-то в них не так. Они видели его так же ясно, как и он их. Он, единственный землянин, космический союзник, должен был вызвать их законный интерес. Им бы столпиться вокруг него, забросать вопросами о последних событиях, поделиться новостями.
Как бы не так. № один из них даже ухом не повел. Держались так, будто появление землянина их совершенно не трогает. Лиминг намеренно неторопливо прошелся по двору, просто напрашиваясь на проявление братских чувств. Ригелиане расступались, некоторые посматривали украдкой, но большинство притворялось, что в глаза его не видят. И ни единого дружеского слова. Похоже, они сознательно устроили ему бойкот.
Он настиг в углу двора кучку риге лиан и, почти не скрывая злости, выпалил:
— Кто-нибудь из вас говорит на земном?
Они пялились на небо, на стену, на землю, друг на друга и молчали.
— Кто-нибудь знает центаврийский?
Не отвечают.
— А как насчет космоарго?
Молчание.
Потеряв терпение, Лиминг перешел к другой группе. Бесполезно. За час он забросал вопросами две-три сотни ригелиан и не получил в ответ ни единого слова. Он был совершенно ошарашен. В их повадке не было ни презрения, ни враждебности — что-то совсем другое. Пытаясь рассуждать логически, он пришёл к выводу, что по неизвестным ему причинам они держатся настороже и боятся вступать с ним в разговор.
Сидя на каменной ступеньке, он наблюдал за ними, пока пронзительный свисток не возвестил окончание прогулки. Ригелиане построились в длинные шеренги, готовясь вернуться в свой барак. Тюремщики дали Лимингу пинка под зад и загнали обратно в камеру.
Он на время отложил загадку странного поведения союзников. Думать будем, когда стемнеет — больше-то делать нечего. Оставшиеся светлые часы он решил посвятить изучению книг, чтобы уйти далеко вперед в освоении туземного языка, в то же время притворяясь отстающим.