Зловещий рубеж

Зверев Сергей

Вручив рапорт, Соколов коротко попрощался. На крыльце он выдохнул с облегчением, все получилось, как и хотел, – коротко, ясно, без запинок. В свои 25 лет Алексей хоть и был опытным командиром, в подчинении целая танковая рота, но вот в общении с начальством ему по-прежнему приходилось преодолевать некое стеснение, чувствуя кожей удивление вышестоящих офицеров и их недоверие при виде совсем молодого командира. Высокий и худощавый, с тонкими чертами лица и светлыми прядями волос, он выглядел моложе своих лет, да и редкостью было для выпускника танкового училища за короткий срок службы получить в управление целую танковую роту, в которой он отвечает не только за свой экипаж и одну машину, а за 9 танков. В каждом Т-34 или, как говорится в военном уставе, в боевом отделении по 4 единицы личного состава: командир, наводчик, заряжающий, стрелок-радист. Всего 40 человек, которые слушаются командира беспрекословно. Положено сорок, но в реальности в его роте был хронический недокомплект, так как при ведении боев в самом пекле сражений с немцами

практически каждое столкновение заканчивалось потерями. Сколько убитых, сгоревших заживо внутри танка и погибших при исполнении боевого приказа людей помнил Алексей. Оттого, что сотни раз столкнулся он со смертью лицом к лицу, у него на лбу залегла глубокая морщина да взгляд серых глаз стал глубоким и умудренным. Каждый свой бой, каждый шаг во время войны командир танкового отделения стремился просчитать, выстроить стратегию действий, как одержать победу и избежать трагических потерь. Потому что понимал, что за любую оплошность, просчет можно заплатить дорогую цену – жизнь одного из членов экипажа танка Т-34 с номером 077. Вместе с ними бок о бок он воевал, сидя в тесном отделении машины, уже несколько лет. Бойцы доверяли ему свою жизни, зная, что командир не подставит под удар напрасно, поэтому поддержали решение Соколова о переводе в ударную группу без долгих обсуждений.

Довольный устным согласием полковника, Алексей зашагал по селу, где временно разместилась механизированная бригада. Боевые подразделения распределили на постой к мирным жителям, для техники в элеваторе организовали ремонтную мастерскую, а в сельском фельдшерском пункте расположился медсанбат. За ночь к бригаде подтянулись подводы с тыловыми частями технического обеспечения, и жизнь в поселке закипела. По улицам ходили санитары с ведрами, неся воду для нужд санбата, из элеватора то и дело выезжали и заезжали в него машины, бронетранспортеры, танки, чтобы механики подлатали боевые ранения железных помощников бойцов.

Танкистов расположили отдельно, на краю села, где можно было укрыть тяжелые гусеничные машины в ближайшей рощице. Все-таки линия фронта всего в пятидесяти километрах и небо каждую ночь бороздит люфтваффе с целью разведки или в поиске объекта для бомбардировки. Поэтому правила маскировки при каждой длительной стоянке танкисты соблюдали старательно. Радист Руслан Омаев с заряжающим Колей Бочкиным заботливо укутали их верного «Зверобоя» сверху куском брезента, чтобы защитить от влаги все три отделения машины: моторное, боевое и отделение управления. Сверху грубой промасленной ткани они густо уложили еловые лапы, ветки, которые сделали танк невидимым для воздушной разведки противника. Их машина уже побывала на профилактическом осмотре в мастерской, Бочкин с командиром танка Логуновым получил снаряды для комплектации. За день он успел натереть и закрепить их на стенах танка и в ящике для хранения, покрутить ручки наводки, чтобы проверить, как двигается орудие на цапфах в лобовой части башни. Руслан не отставал от приятеля, тоже заботливо укладывая и проверяя свое хозяйство – пулеметную установку в верхней лобовой плите корпуса, спаренную с 76-миллиметровой пушкой боевой машины. Даже прошелся ветошью по диоптрическому прицелу курсового пулемета, своей единственной возможности наблюдать за местностью при движении танка. Механик Бабенко провел почти весь день в ремонтной мастерской, где с радостью вспомнил прошлое инженера-испытателя на заводе по выпуску танков. Словно вернулся в мирное прошлое, где он обстоятельно беседовал с механиками, нырял под днище танка с другими инженерами, чтобы получше рассмотреть технические узлы и найти решение для устранения поломки. К обеду начальник ремонтного цеха с уважением предложил пожилому мужчине без военной осанки, что сновал по цеху с горящими глазами:

– Семен Михайлович, может, к нам давайте перевод, в ремонтный цех? У вас и голова и руки золотые, сейчас как никогда дефицит кадров. Ой как вы мне пригодились бы, ведь вы каждую детальку у машин будто сердцем чуете.

Сержант, в смущении от комплимента, потер заросшую седой щетиной щеку:

– Спасибо, конечно. Приятно было поработать, машины для меня как дети, это вы верно подметили. Но откажусь, останусь дальше механиком-водителем в нашем экипаже. Ребята ведь… – Семен Михайлович, от природы мягкий и деликатный, на войне отличался в разговоре от окружающих долгими формулировками, он так и не усвоил короткого и сухого военного языка. – Эти ребята, командир наш и остальные танкисты, для меня тоже как дети, не могу я их бросить. Нужен я на передовой. Да и не отступаем ведь, теперь только вперед идем. Знаете, даже вчера задумался, замечтался, как наш танк по улицам Берлина поведу.

– Поведете, Семен Михайлович, – с жаром воскликнул начальник мастерской. Преданность немолодого инженера вызвала у него внутри бурю эмоций, ведь может человек отсидеться в тылу на теплой технической должности, но рвется воевать до последнего. До победы!

Василий Иванович Логунов все утро провел за осмотром механизма наведения, проверяя сектор своей ответственности в танке – телескопический прицел и перископический панорамный прицел. Подгонял мальчишек, как он про себя называл Руслана и Кольку. Ефрейтор Бочкин этому отношению взрослого Логунова соответствовал как никто. Он и Логунов были призваны из одной деревни из-под сибирского города Омска. Да не просто являлись земляками, а были фактически родственниками, так как Василий Иванович перед войной ухаживал и мечтал жениться на крепкой и миловидной Любе Бочкиной. И вот так сложилась судьба, что с ее сыном прошел он в танке уже почти всю Россию, сначала обороняясь от фашистов, а теперь прогоняя их обратно на запад. Конечно, пройдя через страшные сражения, когда Колька и он сам чудом избежали гибели, он считал парня практически своим сыном. Поэтому и писал в каждом письме ненаглядной Любаше все больше про Кольку, как изменился и возмужал парень, который попал на войну еще совсем юным 18-летним мальчишкой. Вот и сегодня, улучив время, он в одиночестве уселся с химическим карандашом над половинкой писчего листа. Прежде чем уложить в дефицитную бумагу все свои мысли, Логунов долго размышлял над тем, что бы рассказать своей любимой. Поделиться радостью от военных побед нельзя, все сведения о передвижениях и боевых действиях строго засекречены, так что писать приходилось о простых, бытовых мелочах. Да и сам Василий Иванович осторожно подбирал слова, чтобы Люба не переживала за него и Кольку. Поэтому сегодня описал он ей крепкий домик, где расположились танкисты, чтобы была уверена названная жена, что ее любимые мужчины отдыхают от сражений в тепле. Рука, он сам не понял как, вывела в конце: «Вернусь, и справим такой же небольшой дом Николаю, чтобы смог поселиться с невестой». Написал, прочитал и замер над этими словами – жалко вычеркивать. А от мысли, что вот-вот и вернется он к мирной жизни, где есть место свадьбам, новоселью, внутри все словно перевернулось. Так и просидел Логунов добрую четверть часа, обхватив голову богатырскими руками, над крошечным письмом с фронта. После велел Кольке добавить пару строк от себя и потом отправил пасынка на полевую почту в сельсовете. Сам же хозяйственный сибиряк растопил печь пожарче, собрал в доме все котелки и устроил настоящую прачечную, где прожарил портянки и нательные рубахи, развесил выстиранные еще вчера форму и комбинезоны. Слишком хорошо он помнил тяготы Первой мировой войны, которую прошел, и Финской кампании. Тогда от вшей он страдал неимоверно, любую свободную минуту посвящал тому, чтобы избавиться хоть немного от мерзких тварей. С тех пор и завел привычку просушивать и прожаривать всю одежду и обувь возле огня на каждом привале.

К возвращению лейтенанта от командира полка бригада Соколова уже ждала его в скромной побеленной избе, где впервые за последние два года задымилась и потеплела старенькая печь. Хозяева домика, два пенсионера, погибли от ранений осколками фугасной бомбы еще в первую военную весну. Не успели убежать с огорода, когда в небе загудел залетный «Юнкерс». Домик же простоял целым несколько лет, а вещи в нем лежали так, словно старички вот-вот вернутся домой из поездки в соседнее село. Бочкин с Логуновым соорудили некое подобие землянки взамен разрушенной после бомбежки хозяйской бани, где они по очереди до скрипа отмылись от пота и грязи.

Сейчас экипаж в чистом исподнем сидел в натопленной избе за столом, на котором дымился котелок с вареной картошкой и кусками мясных консервов, рядом в миске аппетитно поблескивали моченые яблоки.

– Вот это пир, – восхитился Алексей, волнение после общения с полковником схлынуло, и он почувствовал зверский аппетит. Редко они видели в череде атак и наступлений обычную домашнюю еду. Тем более неоткуда было взяться такой роскоши, как картошка и яблоки.

– А это калым за Кольку, – чуть ли не лопаясь от сдерживаемого смеха, выдал Руслан. Серьезный и сосредоточенный в бою, он давал волю своему горячему чеченскому нраву в минуты отдыха. Семья младшего сержанта Омаева была из Краснодарского края, и парень охотно рассказывал о крепких традициях своего народа и даже демонстрировал кинжал, с которым еще его дед в Первую мировую бился против врагов.

Бочкин от колкой шутки залился густой краской и ткнул с возмущением ложкой в бок приятелю. Но того, как хулиганистого школьника, маневр только раззадорил, и он с ликованием почти выкрикнул:

– Это девушка из деревни нам к воротам принесла картошку и яблоки. Она в Бочкина влюбилась. После такого подарка он обязан на ней жениться. Калым за Кольку!

Степенные Логунов и Бабенко старались изо всех сил сдержать улыбки, но в шутку младшего сержанта поддержали:

– А что, Николай, белорусские невесты хороши, воспитанные, красивые девушки. Считаю, что стоит согласиться. Я вот не женился, и бывает, что жалею об этом.

Бочкин с недоверием смотрел на всегда серьезного мехвода, не понимая, шутит он или нет. Парень перевел взгляд на земляка Логунова, ища поддержки. Но Василий Иванович улыбался всем своим широким лицом, на секунду представив вдруг, что получится у него погулять на свадьбе названого сына, на невесту он был согласен любую. Хоть на девушку из белорусской деревни, хоть на студентку консерватории, Лизу Зотову, которую пасынок, кажется, полюбил всем сердцем. Молодому ефрейтору стало приятно и одновременно досадно от шуток товарищей, он буркнул:

– У меня вообще-то девушка есть, меня Лиза ждет в Куйбышеве. – И Бочкин уткнулся в свою порцию еды.

Во время обеда Руслан веселил товарищей рассказами о выкупе невесты на Кавказе, откуда был родом. Когда же смешки и разговор стихли, Соколов решил поделиться новостью:

– Командир полка мой рапорт одобрил, в ближайшее время откомандируют нас к другому формированию, перекинут ближе к линии фронта. Особый танковый полк прорыва. На передовой мы нужны, товарищи, готовится битва за Днепр и за Белоруссию.