Зловещий рубеж

Зверев Сергей

После возвращения из КП начались хлопоты подготовки.

Бабенко, обстоятельный и хозяйственный, с остальными механиками-водителями танков аккуратно забивал паклей щели в машине, щедро заливая ее солидолом. Инженер, в прошлом водитель-испытатель Харьковского завода, он знал Т-34 как свои пять пальцев, испытывая к технике отеческую заботу, словно к жене, которой у скромного Семена Михайловича не было. Одновременно мехвод проверял и чужие танки, подмечая проблемы с подвеской или плохое состояние траков. Ну не мог он сидеть без дела ни минуты, когда столько техники требует его внимания, только и удалось сделать перерыв на перекур, чтобы подымить душистой самокруткой. Бочкин возился с боеприпасами, укладывая и пересчитывая снаряды, а сам прислушивался, когда уже прибудет полевая кухня.

В бою мысли о еде в голову не лезли, а вот во время затишья молодой организм давал о себе знать.

Лейтенант Соколов собрал на остатках разгромленной поленницы возле дома, куда их приютили, своих новых командиров отделений. Он всматривался в незнакомые лица, задавал вопросы и пытался понять, проникнуть каждому в мысли и в душу. Ведь утром ему с ними идти в страшный бой, где нет возможности для отступления. За кормой танков будет Днепр, а впереди превращенная немцами в крепость территория. «Только это наша земля, – подумал Сколов, – и мы ее заберем обратно любой ценой».

– Командир танка «ноль двадцать», лейтенант Кравченко! – смущенно представился смуглый парнишка, видимо, недавний выпускник школы танкистов.

За ним прогудел раскатистый густой бас:

– Экипаж пятьдесят два, Русанов, и машина «ноль пятьдесят», тоже Русанов.

– У кого номер побольше, тот Русанов-старший? – уточнил Алексей, поглядывая на двух очень похожих танкистов. Оба в черных комбинезонах, оба с белесыми бровями и светлыми ресницами, лишь у командира «050» экипажа вместо отцовских морщин гладкие щеки с едва видным золотистым пушком.

Русанов-старший по-своему понял внимательный взгляд ротного:

– Вы не сомневайтесь, товарищ командир, Родион три года отвоевал радистом в моем экипаже. Танковую науку знает от и до. Если что не так, вы только скажите. – Отец сжал в большой кулак крепкую руку.

– Хорошо, – кивнул Соколов и заглянул в список, что выдал ему Тарасов. – Коробов, танк с номером ноль одиннадцать.

– Барабанные палочки, – по-мальчишески хихикнул Кравченко и тут же залился свекольным румянцем под тяжелым взглядом Русанова. Из-за спин других командиров показался невысокий щуплый танкист с лычками старшины, на его лице расползся свежий багровый шрам от ожога. «Горел уже в танке, опытный в бою», – подумал Алексей, и карандаш в его руках задвигался дальше по строчкам, мысленно же он делал для себя пометки: медлительный Радченко с задумчивым взглядом – 21-й номер, Буренков – танк «061», высокий, с энергичными движениями длинных рук, Бочковский Владимир – собранный мускулистый крепыш, который, казалось, прямо сейчас готов броситься в бой. Номер его машины «003» очень подходил командиру отделения, словно повторяя его крепкие округлые мускулы плеч и рук.

Соколов старался запомнить их имена, лица, отмечая сразу более опытных танкистов, чтобы поставить их в первый эшелон во время атаки. После знакомства он разложил на поленнице карту и объяснил приказ командира бригады, потом обвел глазами военных:

– Необходимо провести разведку местности, высота берега не позволит рассмотреть фортификацию немцев и военный арсенал, но отправную точку на берегу необходимо осмотреть. Для танков контакт с водой всегда опасен.

– Я готов отправиться на разведку местности, – раздался тихий голос Коробова. Из-за тяжелого ранения говорил мужчина медленно, стянутая на лице кожа не давала возможности свободно шевелить губами.

Алексей отправил трех человек получать боеприпасы, подвижный Буренков зашагал к танкам, чтобы контролировать матчасть у механиков. Молодой командир снова стал рассматривать карту, потом, прихватив бинокль, решительно зашагал в сторону полосы деревьев, где скрывалась извилина широкой реки километрах в десяти от их расположения. Потратит часа три, но своими глазами вживую увидит берег реки, откуда завтра сплавляться, чтобы не ждали его неожиданные препятствия в самом начале операции. В сторону противоположного берега двинулся Соколов в сопровождении неразговорчивого Коробова. Больше часа они молча пробирались по редкому лесу до тех пор, пока Соколов не указал на опушку, которая, судя по карте, была самой высокой точкой на ближайшие километров пять. Взобравшись на пологий холм, он прижал бинокль к глазам. В него был виден другой берег, высокий и крутой, на который танкам будет тяжело взбираться. А вот для противника идеальная позиция, чтобы обстрелять их с высоты еще во время переправы. Неужели нет другого места, с более пологим берегом? Соколов подумал о том, что завтра, как только танки пойдут по воде, противник тотчас откроет по ним огонь, что принесет тяжелые потери. От нарисованной картины парень снова схватился за карту, чтобы посмотреть и согласовать со штабом другой маршрут переправы. Но сдержанный Коробов тихо его остановил, угадав размышления командира:

– Здесь больше нигде нет мелкоты и берег везде высоко. Брод только в этом месте. Днепр река глубоководная, танки лучше по переправе вести на тот берег.

– А вы откуда знаете, местный? – заинтересовался Алексей и сложил карту. Ну что ж, раз нет другого хода, то придется надеяться, что ранним утром немецкая оборона не будет готова к неожиданной атаке. Мост через реку за ночь им не возвести, да и на той стороне неприятель мгновенно засечет любую активность советских подразделений. Судя по карте, первые же наблюдательные и защитные посты расположены буквально через несколько метров друг от друга.

– Нет, я здесь в сорок первом отступал, хорошо эти места запомнил, каждый километр, – тихо и мерно, в такт своим шагам поделился обожженный танкист. – Со своим экипажем шел… – Весь путь обратно он молчал и только перед деревней выдал сокровенное, больное: – Я с ними всю войну прошел и вот не уберег… все сгорели в подбитом танке, а меня вытащили после боя, вылечили…

«Не представляю, что он чувствует, потеряв свой экипаж, с членами которого воевал бок о бок каждый день. Товарищи для тебя важнее, чем ты сам. Жизнь за них готов отдать», – от мысли, что его верные соратники, его отделение может погибнуть, у Алексея Соколова побежал холодок по спине, а в горле встал ком. Совсем не по уставу, не по-командирски он осторожно сжал изуродованную кисть танкиста в знак поддержки.

– Каждый из них герой, погиб, чтобы дети, семьи наши в мире жили. В памяти они останутся навсегда. И вы должны за себя и за них жить и воевать.

Поникший от тяжести своего горя мужчина только и смог, что кивнуть в ответ. Но потом пришел в себя и уже деловым тоном предложил:

– Пехоту можно на плоты посадить и между танков ее пустить. На броне людей пулеметом скосят до конца переправы. А так будут как в люльке железной ехать. Танку-то что пулемет, что ружья не помеха.

Соколов, испытывая к Коробову благодарность, кивнул:

– Хорошая мысль. Главное, чтоб материала хватило и времени, столько плотов соорудить.

Лейтенант Завьялов тем временем принимал пополнение в свое подразделение. Перед ним топтались два десятка новых рядовых, одетых вразнобой, в ватники и шинели. Он отмечал в списке новоприбывших, вглядывался в лица, задавал вопросы. Командир спрашивал, где воевали, чтобы понять, на что годны новые бойцы. Рядом на пеньке восседал политработник с пачкой личных дел. С суровым лицом он уточнял причины попадания в ряды штрафников. Вновь прибывшие вели себя по-разному: кто-то смущался своего проступка, говорил с опущенными в землю глазами, а кто-то с наглецой и бравадой цедил сквозь зубы статью, по которой был судим. Петр Максимович за время командования штрафной ротой привык к разношерстному контингенту, по манере держаться научился вычислять заранее, кто из бойцов готов искупить вину отвагой, а кто пересидит атаку в траншее, пользуясь неразберихой боя. Бывали у него разные бойцы, некоторых приходилось под угрозой расстрела отправлять в атаку. В штрафную роту за разного рода проступки ссылали не только военных, но и обычных урок, что предпочли тюремному заключению участие в боях за родину. У многих были страшные статьи, от ограблений до убийств, поэтому чаще всего Петр не надеялся на чувство долга таких бойцов или их желание искупить вину. Бывшие зэки признавали его за крутой нрав и жесткую дисциплину, мгновенно чуяли звериным нутром стальной стержень в ротном. И подчинялись, выполняли приказы, хотя политрук в штрафной роте скрипел зубами от ежедневного зубоскальства и резких шуточек солдат над советской властью.