Злой человек
Шрифт:
Шаги становятся ближе. Звук, встающих на место цилиндров полицейской дубинки, словно шелест змеи за спиной. Я вбираю голову в плечи. Жду удара. Негодяям вроде меня никогда не будет пощады. Я угроза порядку. Люди всегда ждут от меня чего-то плохого. Все мои интересы за пределами общего блага. Все, что я делаю нарушает текущий порядок вещей. Я навсегда останусь убийцей.
Полицейские проходят мимо меня. Я им не нужен. Их привлек кто-то другой. Краем глаза я вижу в куче мусора под стеной человека. Словно червь, на мокром асфальте, он ползет в подворотню, подальше от яркого света. Его лицо, когда-то разбитое мощным ударом, похоже на маску. Кожа и мясо срослись кое-как. Ноздри срезаны, будто ножом, рот без зубов, череп
– Хватит скулить, – говорит полицейский и достает из кармана Радость-17.
– Не крутись.
Человек подчиняется, и полицейский включает прибор.
– Ненавижу бродяг.
Второй полицейский смеется.
– Гляди. Это копия.
Я испытываю отвращение ко всему, что происходит. Мерзкий дождь, крики и голоса, гул машин, шелест колес по асфальту, стук дверей и грохот вагонов метро, и плеск океана, и смех полицейских, и жалкий скулеж человека с разбитым лицом. Все опротивело мне. Я должен быть дома. Смотреть телевизор.
Я достаю из кармана таблетку.
Чужая воля слабеет и приказ полицейского больше не действует на меня. Стиснув зубы, я поднимаюсь с колен и ухожу вдоль стены в подворотню. Красная пелена закрывает глаза, приступ боли давит виски, и кровь вот-вот разорвет мне башку. Кто-то чужой вместе со мной улыбается моим ртом. Мысль о выпуске новостей вызывает у нас умиленье. Мы вспоминаем, что после восьми идет сериал, в котором женщина полицейский безжалостно и со знанием дела убивает мужчин. Они сбежали из тюрьмы на высокой орбите планеты и теперь пытаются скрыться от службы надзора, затерявшись в самых неблагополучных районах. В каждой серии умирает кто-то один. Преступники похожи на обычных людей, но у женщины дар. Ей достаточно посмотреть на человека, сказать ему пару слов, и картина ясна. Убийцы все как один: огромные скулы и челюсть, зубы, похожие на клыки, тонкие губы, холодный расчетливый взгляд. Насильники с длинными волосами, их глаза вечно блестят, а движения женоподобны. Вор смотрит на мир сквозь щелки-глаза блуждающим взглядом, его руки подвижны и никогда не находят покоя. Примеры приведены, доказательства собраны, приговор подлежит исполненью.
Дождь никак не утихнет.
Город лишился красок, потерял привычные звуки и стал пахнуть водой. Где-то во тьме шумит океан. По улицам бродит эхо прибоя, и шаги его гулко звучат среди стен. Ветер швыряет в лицо соленые брызги, не даёт прикурить. Сквозь завесу тумана я натыкаюсь на остановку робо-такси.
2
Я ввожу свои данные и маршрут.
Машина с минуту переваривает информацию и проверяет меня в базе службы надзора. Наконец, убедившись, что я не числюсь в розыске и могу заплатить за проезд, робо-такси открывает заднюю дверь. Продавленное миллионами задниц сиденье, опускает меня до уровня земли, и я прикрываю глаза. В дождливые дни мне всегда хочется спать. Иногда я весь день лежу на диване и слушаю, как за окном льется вода. Но кто-нибудь обязательно припрется поговорить об Иисусе.
Мой пресвитер всегда читает одну и туже молитву:
– Это большое утешение для меня помнить, что Бог, к которому я приблизился в скромной и искренней вере, пострадал и умер для меня, и что он будет смотреть на меня в любви и сострадании.
Я не знаю, откуда берутся все эти люди, мне кажется, они приходят пожрать и остаются поговорить. Продавцы с разноцветными брошюрами и поучительными рассказами из личного опыта. Пьют мой чай и говорят об Иисусе так, будто знакомы с ним лично. Большинству глубоко наплевать. Служба надзора платит им деньги за каждого грешника, вставшего на «праведный» путь.
Все они знают постыдную правду.
Я плохой человек.
Люди видят во мне отъявленного негодяя.
Когда-то я жил в старом доме на окраине Индустриального района 135. Там ездили грузовики, шумевшие так, что временами закладывало уши. Я часто просыпался ночью под скрежет тормозов и взрывы выхлопных газов, проникавших в дом с улицы, и потом долго не мог уснуть, представляя, что за окном началась война и люди гибнут, убивая друг друга по нелепым причинам. Я видел внутренним взором, как женщины стреляют друг в друга из ружей и всегда попадают соперницам в лица, срывая кожу и мясо, обнажая уродство костей. Любви к человечеству я не питал. Уснуть не давала странная мысль: сколько красивых задниц, ног, ртов и грудей исчезает из жизни каждый день навсегда и к ним больше не прикоснуться.
По утрам, не выспавшийся, уставший и злой, я готовил кофе на кухне, размышляя о своем безумии. Одиночество меня не смущало. Оно стало привычкой. Друзей у меня не было. Мужчины казались мне бесполезными взрослыми людьми, одержимыми идеей. И не важно какой, лишь бы за ней ничего не видеть. Иногда я замечал рядом с собой алкоголиков, наркоманов, футбольных болельщиков, заядлых автолюбителей, бизнесменов, философов и врачей, но предпочитал не иметь с ними ничего общего. Мужчины меня не привлекали, я не испытывал к ним никакого сексуального влечения, а потому слегка недоумевал, когда кто-то звал меня в бар выпить после работы и поболтать о пустяках. Иногда я соглашался, но делал это лишь потому, что так, наверное, было принято у мужчин.
Я многое делал лишь потому, что сумел догадаться – город полон шаблонов. Главное было знать где какой применять. Эта шарада меня забавляла. Я смеялся и чувствовал что-то похожее на восторг, когда мне удавалось водить людей за нос, когда они считали меня своим, приписывали мне качества, которыми я никогда не обладал и никогда не смог бы в себе развить. Общительность, отзывчивость, доброта, верность, терпение, нежность, романтичность, ответственность. Нет. Я сама пустота.
Женщины нравились мне без одежды. Я любил смотреть и трогать. Я любил их трахать и обладать. Они приходили и уходили. Они исчезали, потерявшись где-то в каком-то из дней за углом местной кафешки, в кинотеатрах, по пути в туалет. Почему? Я не знал. Я не помнил имен, сколько из них были замужем, а сколько носили чужие тела. Я любил их ноги, кожу, волосы, грудь, ягодицы, все возможные трещины-дыры. Я считал их всех без исключения самыми красивыми в мире вещами.
Каждое утро я заливал в себя две-три чашки крепкого кофе, одевался и ехал в центр. Медленно двигаясь в пробке, я подмечал, как старость и океан разрушают город. Улицы и дома в грязи, в сетке морщин, затерты в потоке автомобилей. Я чувствовал себя единственным человеком, который это видел и понимал.
Я всегда опаздывал. Даже если выходил из дома на час раньше. Как-то так само собой получалось. Работа была нудной и неинтересной.
Сидеть целый день за монитором и набирать никому не нужные протоколы, приказы, уведомления, составлять ответы на письма, направлять запросы и собирать информацию об инвестиционных проектах, требующих городской поддержки. Я отвлекался. Искал статьи о катастрофах, пожарах, убийствах, перечитывая по нескольку раз списки погибших. Странное занятие для городского служащего, никак не связанного с работой службы спасения и страхованием.
В сети редко встречалась информация по всем жертвам, но больше всего меня интересовали женщины. Особенно те, которые не могли купить новую оболочку. Я оправдывал себя тем, что занимался расследованием причин и обстоятельств, которые привели к гибели людей, но подозревал, что на самом деле испытываю неподдельную страсть к именам и возрасту женщин, погибших в рухнувшем доме, при взрыве на фабрике, в автомобильной аварии, покончивших с собой. Десятки раз я перечитывал статью о крушении сверхскоростного поезда, уделяя особое внимание составу бортпроводников. Я твердил имена четырех женщин, погибших на рейсе, как молитву: Светлана, Ольга, Александра, Ленура.