Злой гений Нью-Йорка [Дело Епископа]
Шрифт:
— Несколько раз, но безуспешно. Дело в том, что какое-то извращённое стремление к мученичеству заставляет её цепляться за мысль, что она сама виновата в несчастье, постигшем её сына. Эта ложная идея сделалась её idee fixe.
— До какой степени, — спросил Ванс, — этот психоневроз подействовал на её рассудок?
— Трудно сказать, да я и не хотел бы заниматься обсуждением этого вопроса. Одно могу подтвердить: она, несомненно, больна, и мысли её смутны. По временам, конечно, я сообщаю вам под строжайшим секретом, у неё бывали галлюцинации,
— Мы очень ценим ваше доверие, доктор… А не логично ли было бы предположить, что вчерашнее её болезненное состояние вызвано страхом за его благополучие?
— Несомненно. Вне его у неё нет никакой эмоциональной или умственной жизни. Но был ли это страх реальной или выдуманной опасности, я не могу сказать. Она давно живёт на границе реальности и фантазии.
Наступило короткое молчание, затем Ванс спросил:
— А самого Друккера вы считаете ответственным за свои поступки?
— Так как он мой пациент и до сих пор я оставляю его на свободе, то вопрос ваш я считаю неуместным, — холодно ответил доктор.
Маркхэм заговорил властно.
— У нас нет времени подбирать выражения, доктор. Мы ведём следствие о ряде отвратительных преступлений. М-р Друккер причастен к одному из них, до какой степени — мы не знаем. Но наш долг узнать.
Первая реакция доктора была воинственного характера, но он сдержал себя и ответил прежним снисходительным тоном.
— Есть несколько степеней ответственности. Ум м-ра Друккера слишком развит, как это часто бывает у горбунов. Умственные процессы у него обращены, так сказать, внутрь себя, а недостаток нормальных физических реакций часто ведёт к заблуждениям. Но у м-ра Друккера я не заметил ничего, указывающего на это. Он очень раздражителен и склонён к истерии, но такое психическое состояние свойственно его болезни.
— В чем заключается его отдых?
— В детских играх, я полагаю. Такие забавы часто нравятся калекам. Не имея нормального детства, он хватается за то, что даёт ему возможность до некоторой степени пополнить детские переживания. Эти детские забавы и удерживают в равновесии его чисто умственную жизнь.
— А как относится миссис Друккер к этим играм?
— Очень их одобряет. Она часто, перегнувшись через стену, смотрит на детскую площадку в Риверсайдском парке, когда он там забавляется. И всегда возглавляет детские праздники и обеды, устраняемые её сыном в их доме.
Через несколько минут мы ушли. Хэс каким-то испуганным голосом спросил:
— Великий Боже! Во что это дело обратится?
В доме Друккеров нам открыла дверь высокая полная немка, заявившая нам, что м-р Друккер очень занят и никого не принимает.
— А все-таки вы доложите ему, — сказал Ванс, — что следователь желает поговорить с ним.
Тотчас же, точно в паническом страхе, она побежала по лестнице. Мы услышали стук в дверь, затем голоса, а через несколько мгновений она вернулась и сообщила, что м-р Друккер готов принять нас в своём
Когда мы проходили мимо неё, Ванс повернулся к ней и спросил:
— В котором часу встал м-р Друккер вчера утром?
— Не знаю, — испуганно пролепетала она. — Вероятно, в девять, как всегда.
Друккер принял нас, стоя у большого стола, заваленного книгами и рукописями.
Ванс одно мгновенье пристально смотрел на него, точно стараясь узнать, какая тайна скрывалась за его беспокойными впалыми глазами.
— М-р Друккер, — начал он, — мы вовсе не желаем причинять вам излишних беспокойств, но мы узнали, что вы были знакомы с покойным Джоном Сприггом. Не знаете ли вы, по какой причине кто-нибудь мог желать его смерти?
Друккер встал. Несмотря на старание овладеть собою, голос его слегка дрожал, когда он заговорил.
— Я знал м-ра Спригга поверхностно. Что касается его смерти, у меня нет никаких предположений…
— Под телом был найден клочок бумаги с математической формулой Римана, которую вы включили в вашей книге в главу о предельности физического пространства. — Говоря это, Ванс подвинул к себе по столу один из отпечатанных на машинке листов и пристально посмотрел на него.
Друккер не заметил этого. Снова Ванса приковали его внимание.
— Не могу понять, — уклончиво сказал он. — Можно посмотреть на запись?
Рассмотрев бумажку, Друккер вернул её обратно; его маленькие глаза злобно сощурились.
— Вы спрашивали Арнессона? На прошлой неделе он говорил на эту тему со Сприггом.
— Да, — беспечно ответил Ванс. — М-р Арнессон не мог пролить света на этот инцидент. Мы подумали, что, может быть, вам удастся то, чего он не смог сделать.
— Очень жаль, но я не могу быть ничем полезен. — В ответе Друккера была насмешки. — Формулу всякий может употребить. Почему вы обратились ко мне?
— Не только формула направила наши стопы к вашей двери. У нас, например, есть причины допускать, что смерть Спригга связана с убийством Робина…
Длинные руки Друккера ухватились за край стола, глаза засверкали.
— Спригг и Робин… связаны! Ведь вы же не верите газетной болтовне?.. Это отвратительная ложь! — Лицо его скривилось, голос стал пронзительным. — Это безумный вздор… Нет никаких доказательств, никакого намёка на доказательства!
— Кок-Робин и Джонни Спригг, — тихо, но настоятельно сказал Ванс.
— Чепуха! Бессмысленная чепуха! Боже мой, да неужели весь мир помешался! — Он качался взад и вперёд и бил рукой по столу, разбрасывая бумаги в стороны.
— А вы не знакомы с Епископом, м-р Друккер?
Качание прекратилось, он с ужасающей напряжённостью посмотрел на Ванса.
— Вы тоже… вы тоже сошли с ума! — Он обвёл всех нас глазами. — Вы проклятые глупцы! Никакого Епископа не существует! Да и Кок-Робина и Джонни Спригга никогда не было, И вы, взрослые люди, пытаетесь испугать меня — меня, математика — детскими сказками.