Злой Сатурн
Шрифт:
— Прав был я: один пистолет в нашем деле фигурирует, — пробормотал Чибисов. — Только у кого он хранится?
Он еще раз перечитал заключение экспертизы, отложил его в сторону и взял следующий листок. На нем крупным, размашистым почерком Самохин писал: «Павел Захарович! Версия с Евсюковым отпала. Необходимо проверить следующие…» — Чибисов читал, хмурился.
— Товарищ капитан, — тихо произнес Козырьков, — а может быть, вообще никакого пистолета нет?
— Что же, по-твоему, из кочерги стреляли?
— Скажете тоже! — обиженно поджал губы Козырьков. — Можно взять обрезок
— Постой, постой… — оборвал его Чибисов. — А ведь верно, черт побери! Про вкладыш-то я и не подумал! Если под боевой патрон сверловка, так метров на полтораста его убойная сила будет. Теперь понятно, почему в голове лося пистолетная пуля оказалась. Ну что ж, Саша, будем его разыскивать.
— Иголку в сене искать!
— Да нет, «вкладыш» легче, чем пистолет, обнаружить. Ты разницу между охотничьими порохами — дымным и бездымным — знаешь?
— Бездымный сильнее. И еще он сталь окисляет. После него в стволах «раковины» образуются.
— Ну а пистолетный порох действует еще разрушительней. Вот эту его особенность мы и учтем при поиске.
— Не пойму как, товарищ капитан?
— Сейчас поймешь. «Вкладыш» обычно делают в треть ствола. Короче — нет смысла: ухудшается бой. Длиннее — увеличивается вес ружья…
— Понял, товарищ капитан! — вскочил со стула Козырьков. — Под «вкладышем» ствол должен быть сравнительно чистым, а дальше — сплошь раковины.
— Правильно! Вот такое ружье и будем искать. Скоро охота начнется. Договоримся с Левашовым. Он при выдаче охотничьих билетов проведет регистрацию ружей и выявит то, которое нам нужно…
Через неделю Иван Алексеевич пришел к Чибисову, выложил на стол список охотников с указанием зарегистрированных ружей, их моделей и номеров.
— Впустую, Павел Захарович. Ни одного ружья с нужными признаками не нашлось.
Чибисов взял список, внимательно просмотрел.
— Егармин почему на регистрацию не явился?
— Он давно не охотится, ружья у него нет.
— Куда делось?
— Сам мне сдал.
— Интересно! Такой заядлый браконьер и добровольно от ружья отказался. Что-то не верится.
— Долгая история, Павел Захарович, — смутился Иван Алексеевич.
— А я не спешу. Давай выкладывай. Очень интересуюсь случаями, когда нарушители на стезю добродетели вступают.
— Не хочется старое ворошить. Ну, помнишь случай, когда мне руку прострелили? Я тогда сказал, что это был нечаянный выстрел, а кто стрелял — не видел. В тот же вечер пришел ко мне Егармин. Принес ружье и сказал, что стрелял в меня он. Хотел отомстить за то, что я его выгнал из лесной охраны и дважды уличил в браконьерстве. Мужик он вон какой — Поддубного за пояс заткнет, а тут на себя был не похож, слезы лил, каялся. Побожился, что никогда больше к ружью не прикоснется. Понимаешь, Павел Захарович, не столько его стало жалко, сколько семью. Мать у него старуха, жена больная и четверо ребятишек. Что с ними станет, если его осудят. Когда дело до леса доходит — я злой, а тут меня лично коснулось. Подумал и решил: черт с ним, раз повинился, значит, еще не совсем пропал. Поговорили по душам. Пообещал ему в суд не подавать.
— Эх, Иван Алексеевич! — Чибисов сокрушенно покачал головой. — Ты же закон нарушил, уголовное преступление скрыл!
— Так он же с повинной пришел! Учитывать надо! Три года работает честно, никаких срывов. Заявление я тебе не подавал и подавать не собираюсь, так что заводить дело на Егармина у тебя нет основания.
— Ну что ж, будем считать как явку с повинной. Ты мне вот что скажи: неужели ни с кем об этом не говорил?
— Верескову на свою голову.
— Почему?
— Он в таких случаях был непреклонным. Потребовал, чтобы я заявил о покушении. Крепко мы с ним тогда поссорились, целый месяц не разговаривали. Потом сам пришел ко мне мириться.
— А куда егарминское ружье делось?
— В сельпо сдал на комиссию. Было оно почти новое, продали за сорок рублей. Деньги я вручил Егармину.
— А кто его купил?
— Не знаю!
— Саша! — крикнул Чибисов Козырькову, сидящему в соседней комнате. — Слетай быстро в сельпо, может, продавщица помнит, кому было продано три года назад ружье, выставленное на комиссию?
Через полчаса Козырьков уже стоял перед столом Чибисова и докладывал:
— Ох и память у этой Маруськи-продавщицы, товарищ капитан, прямо как у гроссмейстера. Тот все шахматные партии в голове держит, а Маруська помнит все, что продала, особенно дефицитное. Ружье это самое купил Тимофей Булыга.
— Булыга? — удивился Иван Алексеевич. — Так я это ружье у него зимой отобрал и вам сдал.
— Все возвращается на круги своя! — засмеялся Чибисов. — Посмотрим уж сами это ружьишко. Спасибо, Иван Алексеевич, за помощь.
Левашов встал. Шагнул было к двери, но раздумал и снова подсел к столу.
— У тебя еще что-нибудь?
— Знаешь, Павел Захарович, слух по поселку нехороший идет, будто бы не зря лесничий уголовника Зяблова привечает.
— С чего ты взял?
— Ковалев слышал и предупредил меня.
— Значит, оказал дружескую услугу. А ведь с его стороны это неосторожно. — В голосе Чибисова слышалась насмешка.
— Смешно? А каково мне слушать?
— Подожди, еще не то будет, если слушок по поселку разойдется. На каждый роток не набросишь платок, — сердито посулил Чибисов.
После ухода Ивана Алексеевича Чибисов вызвал Козырькова, попросил, чтобы тот достал из шкафа конфискованное у Булыги ружье. Внимательно рассмотрел на свет стволы, затем протянул их лейтенанту.
— Посмотри, Саша, у тебя глаза зорче.
— Видел я, товарищ капитан. Полдня с ним провозился. Чем только ни чистил, и щелочью, и керосином, медной щеткой драил, а толку никакого. Непонятно, использовали в нем «вкладыш» или нет. Сильно двустволка запущена. От воронения и следа не осталось, стволы шатаются, ложе избито.
— Левашов говорил, что сдал на комиссию ружье почти новым. Неужели за три года можно так его изуродовать? Одно из двух: или Булыга — неряха, не следил за ружьем, или стрелял из него очень много.
— Булыга — мужик хозяйственный, цену вещам знает. Гвоздь с дороги поднимет и приберет. Непонятно, откуда такая небрежность.