Злой волк
Шрифт:
– Это мой муж и мои дети, – объяснила нервно Бритта Хакшпиль. – Мне бы не хотелось, чтобы они узнали о причине вашего визита.
Мальчику было примерно лет двенадцать, а девочке – четырнадцать. Она была маленькой красоткой с большими темными глазами и кожей цвета молока с медом. Длинные светлые волосы доставали до середины ее спины, и Пия хорошо понимала опасения ее матери. Она мимоходом подумала о Лилли. Девочка, наверное, была в том же возрасте, что Лилли сегодня, когда Бритта Хакшпиль узнала о патологических предпочтениях своего мужа. Вместе с ужасным осознанием того, что она никогда
Пия протянула Бритте Хакшпиль визитную карточку.
– Пожалуйста, позвоните мне, если вдруг что-то узнаете, – сказала она. – Это очень важно.
Девочка поднималась по лестнице. В ухо у нее был вставлен наушник от айпода, на плече висела спортивная сумка, из которой торчала хоккейная клюшка.
– Привет, мама.
– Привет, Киара. – Фрау Хакшпиль улыбнулась дочери. – Как прошла тренировка?
– Классно, – ответила девочка без особого восторга и бросила вопрошающий взгляд сначала на Боденштайна, затем на Пию.
– Ну, хорошо, – сказал Боденштайн и повернулся, чтобы идти. – Большое спасибо за информацию. И приятного выходного.
– Вам также. До свидания. – Фрау Хакшпиль свернула визитную карточку Пии в маленький четырехугольник, сначала поперек, потом вдоль. Она не позвонит. Скорее всего карточка сразу отправится в мусорное ведро. И Пия могла это понять.
В шестнадцать часов Килиан Ротемунд был объявлен в розыск по всей территории Германии.
Фотография, правда, была довольно старой. Ее взяли из компьютерной базы полиции, и ей было уже девять лет, но старая фотография лучше, чем никакой. Из криминально-технической лаборатории в Висбадене поступили дополнительные результаты, которые придали делу Ханны Херцманн совсем другой ракурс. Один из бокалов, которые были обнаружены на столе в гостиной дома Ханны, был наскоро протерт, но в лаборатории, тем не менее удалось установить отпечаток пальцев.
– Бернхард Андреас Принцлер, – объявил Кай Остерманн на послеобеденной летучке, на которую собрался весь отдел К2 вместе с Кристианом Крёгером. – Очень непростой юноша с длинным, как рулон туалетной бумаги, списком судимостей. Убийство, опасные телесные повреждения, нелегальное хранение оружия, пособничество проституции, вымогательство, шантаж. Он отработал весь Уголовный кодекс. Правда, его последний приговор состоялся лет четырнадцать назад. Кроме того, он долгие годы был одним из лидеров франкфуртских «Королей дороги».
– Татуированный великан, которого Корнбихлер видел в гостиной, – сказала Пия. – А кто был второй мужчина, с которым позже уехала Ханна Херцманн?
– Это был Килиан Ротемунд, – ответил Кай. – Его отпечатки пальцев обнаружены по всему дому. Он даже не удосужился протереть свой бокал.
– В отличие от Принцлера, – добавил Боденштайн. – Зачем человеку вытирать бокал, если он просто пришел в гости?
– Возможно, это просто привычка тех, кто часто сталкивается с законом, – предположил Кристиан Крёгер.
– Или Принцлер намеревался вернуться, – сказал Джем Алтунай.
– В этом нет никакого смысла, – покачала головой Пия. – Принцлер и Ротемунд посещают Ханну Херцманн, сидят с ней в гостиной и болтают, как старые друзья. Позднее фрау Херцманн уезжает с Ротемундом. Следующим вечером он опять приходит к ее дому и что-то бросает в почтовый ящик…
– А что именно он бросил? – спросила Катрин Фахингер.
– Пока мы этого не знаем. Майке Херцманн не отвечает по своему мобильному телефону, – сказала Пия. – И не перезванивает. Да, Кай? Или она звонила?
– Сюда нет.
Боденштайн встал, взял фломастер, дополнил список имен на офисной доске именами Килиана Ротемунда и Бернда Принцлера и вычеркнул имена Нормана Зайлера и Винценца Корнбихлера.
– Что у нас с Нимёллером? – повернулся он к своим коллегам. – Кто с ним разговаривал?
– Катрин и я, – сказал Джем Алтунай. – У него нет алиби на ночь в четверг. Он утверждает, что поссорился с фрау Херцманн по поводу журналистского расследования. Его обидело то, что она не захотела рассказывать ему, над чем сейчас работает. Он якобы поехал из Оберурзеля прямо домой и там, в своей квартире, от расстройства напился. К сожалению, это никто не может подтвердить.
– Но мне не показалось, что он лжет, – добавила Катрин Фахингер. – И действительно, он производит впечатление такого сухого домоседа. Я при всем своем желании не могу себе представить, чтобы он совершил нечто подобное.
Боденштайн оставил это замечание без комментариев. Редко, глядя на человека, можно определить, на что тот способен. Он тоже не считал Яна Нимёллера преступником, но надеялся получить от него полезную информацию об окружении Ханны Херцманн, в частности о деле, которым она сейчас занималась.
– Есть новости из больницы?
– Фрау Херцманн все еще не способна давать показания, – сообщил Джем. Они с Катрин были в больнице Хёхста, но Ханна Херцманн пока не вышла из наркоза после второй операции. Врачи находят ее состояние критическим.
– Ротемунд должен находиться где-то в этом районе, – сказал Боденштайн задумчиво. – Он приезжал в Лангенхайн на мотороллере.
– Я нашел адрес Принцлера. – Кай оторвал взгляд от ноутбука. – Он живет в Гиннхайме, на Петер-Бёлерштрассе, 143. Мне кажется, что Ротемунд скрывается где-то у своего бывшего клиента. Тот ему кое-чем обязан. Может быть, вам будет интересно узнать, что Килиан Ротемунд был защитником по нескольким делам Принцлера. По двум делам по нанесению тяжких телесных повреждений за недостаточностью улик был вынесен оправдательный приговор.
Боденштайн кивнул. Это звучало довольно многообещающе. Правда, следовало исходить из того, что Принцлер вряд ли позволит арестовать себя, не оказав сопротивления.
– Мы едем туда немедленно, – решил он и посмотрел на часы. – Кай, позвони коллегам во Франкфурте. Пусть пришлют подкрепление, минимум шесть человек. Они должны быть на месте ровно в 17.30.
Может быть, им повезет, дело Ханны Херцманн через пару часов будет раскрыто, и они опять смогут полностью сосредоточиться на «русалке», которая, все еще безымянная, находится в холодильном боксе Института судебной медицины Франкфурта.