Злые белые пижамы
Шрифт:
Рэм, израильтянин, должен был стать моим партнером по тренировкам в течение первых трех месяцев. Что-то в нем было от Тигры, привлекательная прыгучесть. У него была копна вьющихся волос и круглые очки, которые он никогда не снимал, даже во время кулачных боев, как он говорил. Он продавал серебряные кольца, чтобы прожить, и говорил мне, что имеет двух подруг, одну японку и одну израильтянку. «Ведь я йемено-израильтянин, а в Йемене позволяют двух жен!» — сказал он, подмигивая мне. Его английский, как и японский, оба были плохи, но он редко когда переставал усмехаться. Толстый Фрэнк не понимал шуток Рэма: «Он пытается показать, что у нас такие же грязные мысли, как и у него. Мне
Я осознал, что мы были вроде Иностранного Легиона на курсе сеншусей. Иностранцами, которые искали очищения и были жизненно неустроенны, можно сказать даже, отщепенцами, которые искали спасения через наказание в виде жизни в додзё в повышенных условиях дисциплины. Было слишком поздно беспокоиться, что я бегу от жизни, слишком поздно думать о всем разнообразии свободы, от которого я должен буду отказаться. На ближайший год все мы переходили в собственность айкидо Ёшинкан.
Курс сеншусей начинается с нуля. Он не предполагает наличия знания айкидо кроме нескольких элементарных вещей. Для тех, кто уже имеет черные пояса, смысл заключается в том, чтобы избавиться от плохих привычек посредством возвращения к основам. Темп курса очень высокий. В течение года у нас должно быть больше тренировок, чем у человека, который тренируется по часу в день четыре раза в неделю на протяжении пяти лет. Тем не менее в додзё требовали определенный уровень способностей прежде чем начать курс, чтобы поддерживалась высокая скорость обучения.
На протяжении курса предполагались четыре экзамена. Третий экзамен — на черный пояс, а последний — на обладание инструкторской лицензией и сертификатом о завершении полицейского курса.
Нам раздали руководство, переведенное с японского, в котором были содержалось приблизительное расписание на год, там же были прописаны наши обязанности. Каждый семи- или восьмичасовой день, проведенный в додзё, мы должны были потратить два часа на уборку, посещение собраний, занесение заметок в дневники и быстрое поедание еды. Вне додзё мы посещали тренировочные лагеря, а также экскурсии и демонстрации.
Дважды в неделю мы начинали в 7.15, тогда перед первой тренировкой айкидо проходило получасовое занятие японского языка.
Все тренировки длились по часу или полтора, хотя могли быть растянуты и до двух часов, если учитель хотел нас наказать. Было три таких занятия каждый день. Включая время на разминку и сидение в ожидании в сейдза, болезненной «самурайской» позиции на коленях, мы должны были проводить пять с половиной часов в день, пять дней в неделю, в течение года, в тяжелых физических тренировках в одной и той же комнате размером 30х15 метров с твердыми матами на полу.
В каждом конце комнаты, додзё, висели часы. Они должны были проверяться каждый день и иногда подводиться несколько раз в течение дня, так как постоянно то спешили, то отставали. Эти часы управляли нашими жизнями.
Первое занятие было широко разрекламировано как самое сложное. В предыдущие годы люди бросали курс сеншусей после первого занятия, а некоторые из них также совсем бросали айкидо. Я гадал, кто на нашем курсе сломается первым.
Первый месяц использовался для исключения тех, кто не мог адаптироваться к стилю тренировок курса. В течение года количество иностранных студентов упало с шестнадцати в начале до четырех в конце. В предыдущем году было потеряно семь учеников в течение всего курса. Японцы редко сдавались, за исключением травм. Иностранцы не всегда были
Один двадцатитрехлетний канадец ушел с курса через три дня. Это было в предыдущий год. Он сказал мне, что просто не любит, когда на него кричат. Но вместо того, чтобы чувствовать вину, он остался и тренировался два раза в день на обычных занятиях. И хотя обладатель черного пояса, закончивший курс сеншусей, ценится выше, чем обладатель обычного черного пояса, он сдал экзамен в то же время, что и другие, проходившие курс, с которого он ушел. Это как раз и было планом, которым собирались следовать Крис и Толстый Фрэнк. При удачном стечении обстоятельств, мы все должны были сдать на черный пояс в одно время, хотя я должен был еще пройти три дополнительных месяца тренировок на инструкторский уровень.
Мы сидели в одну линию на коленях и ждали прихода нашего первого учителя. Это было раннее занятие, поэтому все знали, что он будет иностранцем. За минуту до начала тренировки, пять или шесть других западных учителей присели на колени в одну линию с нами. Они должны были участвовать в качестве свидетелей или ассистентов в том беспределе, которого мы ждали.
В тот момент, когда часы ударили половину, Роланд Терминатор зашел в зал. Мы выполнили процедуру поклона и подпрыгнули в ожидании приказа.
Задание было очень простым. Каждому было показано место куда бежать и когда отдавался приказ, каждый должен был добежать до своего места как можно быстрее. И тогда мы должны были бежать обратно и выстраиваться в линию. И обратно на места. И потом снова в линию. И потом снова на места. КАК МОЖНО БЫСТРЕЕ.
Вскоре голос Роланда становился пугающим и истеричным по мере совершения людьми неизбежных ошибок. Каждая ошибка наказывалась серией усаги тоби (кроличьих прыжков, которые сначала казались довольно забавными, но после пятнадцати или шестнадцати серий новизна начинала стираться).
Когда мы научились вставать на свои места, мы занялись принятием камаэ, базовой боевой стойке в айкидо. Сначала мы встали в правостороннюю камаэ, а потом в левостороннюю камаэ.
Крики Роланда и его пяти ассистирующих ему мучителей были несравнимы ни с чем, испытываемым мной до этого. Это был чистой воды лагерь для новобранцев. Я слышал оскорбления людей со всех сторон. «Еще одна ошибка и ты вылетишь», — Роланд орал на Адама, который был еще менее опытным в айкидо, чем я. Снова и снова мы скакали кроликами вокруг додзё. Это было абсурдно и тем не менее возбуждающе. Роланд подошел и стал рычать мне в ухо. «Опусти свой центр. Опусти. ОПУСТИ!» Я запутался и он почувствовал во мне жертву. Он подошел ближе и заорал громче. Каким-то образом я осознал, что должен собраться, или его наезды никогда не закончатся. Я фактически вернулся на школьный двор. Я неистово сконцентрировался и отразил вызов. Как если бы все сработало, он инстинктивно попятился и начал придираться к другим.
К этому моменту кроличьи прыжки начали немного затухать. Нас накрыло новой волной оскорбительных криков и ругательств, чтобы мы зашевелились. У всех легкие практически разрывались от нехватки воздуха. Люди начали падать во время прыжков.
Тут вступили «ассистенты». Они собрали вместе тех, кто выглядели на грани обморока и забросали их ругательствами и оскорблениями. Было ощущение, что по всему залу разрываются бомбы и что действие разворачивается в кошмаре первой мировой и что я мог бежать, но не мог избежать минометных атак ревущих «инструкций».