Злые игры. Книга 1
Шрифт:
Но, ко всеобщему удовлетворению, делу помог неожиданный и крайне удачный случай. Молодой Фредерик влюбился в очаровательнейшую девушку по имени Арабелла Инглиш. Отец ее занимал высокое положение в банке Морганов, поэтому Арабелла разбиралась в финансах и была много наслышана о той трагедии, что разворачивалась в «Прэгерсе». Получив от Фредерика II предложение выйти за него замуж, она с огромным удовольствием и неподражаемой снисходительностью приняла его, посоветовав Фредерику поговорить на следующий день с ее отцом, а сама тем временем попросила отца, чтобы тот со всем тактом, на какой только был способен, но совершенно недвусмысленно заявил бы Фредерику, что если он действительно хочет жениться на Арабелле, то должен проявлять более ответственное отношение к собственному банку. Фредерик оказался настолько влюблен в мисс Инглиш, так стремился заручиться благословением ее отца, что, видимо, послушался бы старого мистера Инглиша даже в том случае, если бы тот посоветовал ему, ради улучшения дел в «Прэгерсе», ежедневно висеть по полчаса на окне шестого этажа вниз головой, цепляясь за подоконник
Последовавшие за этим разговором перемены оказались поистине революционными. Фредерик II стал приходить на работу каждый день, точно к десяти утра, и просиживал в своем кабинете до начала пятого — для того золотого времечка это считалось очень долгим рабочим днем; начал постепенно лучше разбираться в том, что происходило на рынке; обедал он теперь только с клиентами банка; читал — сразу же после завтрака — одни лишь финансовые газеты; и при тех достаточно скромных способностях, какие у него были, сумел в конечном счете стать почти первоклассным банкиром. Когда в 1903 году появился на свет Фредерик Прэгер III, юного наследника снова ожидало весьма значительное состояние.
Фредерик III оказался интересным ребенком; как и все Прэгеры, он был блондин, хорош собой, а унаследованное им от деда чутье в денежных делах сочеталось у него с прекрасным даром прирожденного политика. Все, кто окружал его, ясно увидели и оценили эти качества, когда еще в семилетнем возрасте он однажды попросил у присматривавшей за ним няньки четверть доллара, сказав, что хочет взять монетку в школу и опустить там в банку для пожертвований на благотворительные цели. Мама, объяснил он (говоря неправду, но глядя при этом широко раскрытыми, влажными и честнейшими глазами), слишком занята своими общественными делами, и ей не до таких мелочей; и нянька, разжалобившись — как это сделала бы любая нянька на ее месте — от подобного проявления материнского жестокосердия и эгоизма, тут же выдала ему целых пятьдесят центов. По дороге в школу Фредерик купил на эти деньги пакетик мятных леденцов; шофера он уговорил сделать остановку, сказав, что хочет купить себе на завтрак еще одно яблоко. Мятные леденцы были распроданы потом в школе ребятам по центу за штуку; к концу дня Фредерик не только вернул себе свой первоначальный капитал, но и увеличил его на доллар и пятьдесят центов. К середине четверти он подобным образом сколотил уже больше двадцати долларов. Сами эти деньги были ему не нужны; ему просто приятно было сознавать, что, если понадобится, он всегда способен сам что-то заработать.
Ко времени, когда ему исполнилось двадцать пять, молодой Фредерик уже вовсю занимался в банке операциями, примерно соответствовавшими «мятным леденцам» в этой сфере, и постоянно сталкивал между собой Найджела Хоффмана — одного из старших партнеров в банке, человека ярких способностей, который был начальником отдела, где работал Фредерик III, а также и его крестным отцом и с которым у Фреда сложились довольно тесные и близкие отношения, — и своего отца, отношения с которым были довольно напряженными и колючими, поскольку тот давно уже и с глубоким неудовольствием успел понять, что сын существенно превосходит его и в способностях, и в знаниях и умениях, и в деловом чутье. Сегодня молодой Фред обедал с Хоффманом и жаловался ему, что отец обращается с ним как с ребенком, не дает ему никакой самостоятельности; а назавтра сетовал за обедом отцу, что, дескать, Хоффман ожидает от него слишком многого. В результате подобной тактики Фред II изо всех сил старался уберечь сына от чрезмерных служебных нагрузок и по возможности ничем не занимал его; Хоффман же стремился предоставлять ему все больше свободы и самостоятельности. Поэтому, когда молодой Фредерик ошибался, он всегда мог свалить вину на Хоффмана; если же он добивался в чем-то успеха, то всегда имел возможность заявить, что заслуживает больших доверия и независимости, нежели дает ему отец. Для него это была беспроигрышная игра.
Ко времени когда Фред III, как его все называли, влюбился в Бетси Брэдли, работавшую в «Прэгерсе» стенографисткой, он уже пользовался в банке таким влиянием, что с ним не мог сравниться никто, в том числе и его собственный отец, который, сохранив от былого главенствующего положения одно только название, теперь проводил все часы, когда бодрствовал, на поле для гольфа или же в клубе за игрой в триктрак.
Завершив этот по-своему выдающийся переворот в банке, Фред III сумел сделать так, что «Фостерс лэнд» открыла у него свой счет, чем он очень сильно укрепил свой авторитет и в «Прэгерсе», и за его пределами. «Фостерс» была гигантской строительной компанией с активами порядка миллиарда долларов; ее до неприличия молодой президент Джексон Фостер, которого все звали просто Джикс, когда-то учившийся в Гарварде вместе с Фредом, позвонил ему однажды утром и преподнес столь бесценный подарок так легко и небрежно, вскользь, словно подарил ему всего-навсего пару запонок. Сфера деятельности «Фостерс лэнд» не имела ничего общего с тем, чем до тех пор занимался «Прэгерс»; но Фред настолько великолепно повел ее дела, что дружба между ним и Джиксом Фостером ни разу не омрачилась даже тенью каких-либо профессиональных разногласий. Когда Фредерик III купил Бетси особнячок, ставший их первым домом, и во всеуслышание заявил, что она для него — единственная девушка в мире, то матери его это не понравилось. Не то чтобы она плохо относилась к Бетси, скорее наоборот — Арабелла старалась держаться с ней как можно мягче и приветливее и буквально из кожи лезла вон, чтобы вызвать ее на разговор, побудить к откровенности. Однако она все же призналась Фредерику II, что ни в коем случае не допустит, чтобы их сын женился на этой Бетси, которая Фреду никак не пара, совершенно не подходит на роль его жены и только изломает ему всю жизнь.
Арабелла очень твердо поговорила с Фредом, высказав ему насчет его невесты примерно то же самое, что незадолго перед этим говорила и его отцу; молодой Фред в ответ холодно посмотрел на нее и заявил, что любит Бетси, что именно такая жена ему и нужна и что, если Арабелла намерена не признавать ее, ему придется серьезно подумать о том, чтобы вообще прекратить всякие отношения с родителями.
Трещину, возникшую во взаимоотношениях Фреда III с матерью, со временем удалось загладить, но полностью она так никогда и не затянулась; одним из долговременных ее последствий стало пробудившееся у Фреда неуемное стремление отыскивать, брать на работу и продвигать выходцев из менее состоятельных и «неаристократических» семей; он делал это отчасти ради того, чтобы досадить матери, но отчасти и руководствуясь искренним и глубоким убеждением, что те, кому знакомы чувство голода и нравы улицы, будут служить ему добросовестнее, усердней и с большей отдачей, нежели привыкшие потакать собственным прихотям отпрыски из привилегированных слоев. А это, в свою очередь, наложило отпечаток и на «Прэгерс» в целом, придав ему облик, стиль и репутацию более жесткого и агрессивного банка, чем другие его коллеги по Уолл-стрит. Но самая большая ирония, как любил повторять впоследствии Фред III, заключалась в том, что со временем Бетси проявила себя не меньшим снобом, чем ее свекровь; она тоже стала тратить массу времени на чтение книг по этикету, вошла в многочисленные благотворительные комитеты и организации — выбирая, впрочем, такие, в составе которых не значилась Арабелла.
Поженившись, молодожены стали вести на удивление тихий и спокойный образ жизни; Бетси воспитали в убеждении, что жена обязана всячески ублажать мужа, чем она и занималась в меру своих способностей и умений, с полной самоотдачей, поведя дом с твердостью и уверенностью, удивившими даже Арабеллу. Бетси оказалась женщиной деловой, резкой, жесткой; но одновременно и нежной, и душевной, а для родившихся в 1935 году Малыша Фреда и в 1938 году Вирджинии она стала еще и любящей, заботливой матерью. И для нее самой, и для Фреда, мечтавшего о большой семье, о том, как у них будет много детей, жестоким горем и разочарованием стало то, что при появлении на свет Вирджинии, когда Бетси чуть не умерла во время родов, врач настоял на удалении матки.
Исходя из того, что у них обязательно будет много детей, Бетси настояла на покупке нового дома. Ей нравился их дом на 80-й Восточной улице в Нью-Йорке, куда они въехали год спустя после смерти родителей Фреда и где жили сейчас. Однако тот, что Фред II выстроил неподалеку от Ист-Хамптона, — большой и просторный, но чем-то похожий на сарай-переросток — она никогда не любила; ей всегда хотелось обзавестись солидным загородным домом, притом таким, который бы во всем отвечал ее вкусам.
— Ну хорошо, найди то, что тебе хочется, — заявил в конце концов Фред. — Только не морочь мне с этим голову до дня переезда. Если надо будет что-то подписать, я подпишу; но, кроме этого, я не хочу ни с чем иметь дело. Договорились?
— Договорились, — ответила Бетси и немедленно отправилась предупреждать шофера, что сегодня он ей понадобится: нужно будет свозить ее на Лонг-Айленд.
— Завтра переезжаем, — сообщила она Фреду в один из сентябрьских дней. — Предупреди Хадсона, чтобы вечером он отвез тебя в Хамптон, а не сюда. Больше от тебя ничего не требуется. Все твои костюмы уже там. Думаю, тебе там понравится.
Фреду действительно понравилось. Дом в Бичезе [3] гордо возвышался на высоких белых дюнах возле небольшой бухточки, по берегам которой океанский прибой намыл две неширокие, обращенные друг к другу полоски песка. Сам дом был весь белый, огромный и величественный, выстроенный в колониальном стиле; начинавшиеся сразу позади него просторные, казавшиеся безбрежными лужайки (усаженные белым делониксом — Бетси мечтала о таком обрамлении дома с того самого времени, как посмотрела «Унесенные ветром») переходили прямо в белые дюны. В доме было три больших зала для приемов, восемь спален, комната для игр и уютный кабинет; на участке вокруг особняка располагались теннисный корт, бассейн с просторными раздевалками, площадка, на которой маленький Фред мог играть в американский футбол, конюшня и огромный солярий с отапливаемой оранжереей — им пользовались в те дни, когда с Атлантики дул слишком резкий и неприятный ветер. Бетси отделала и украсила новый дом с большой сдержанностью (что было удивительно, особенно учитывая ее природную способность перебарщивать, проявившуюся в свое время в полную силу, когда по ее распоряжению были покрыты позолотой, в стиле Людовика XV, спальни в доме на 80-й Восточной улице); здесь же преобладали тона цвета морской волны, от бледно-голубого до зеленого, со всеми промежуточными оттенками; на медового цвета полированных деревянных полах лежали неброские ковры; мягкая мебель была обита ситцем, изобиловала в доме и плетеная мебель. Фред и дети, едва ступив в дом, сразу же влюбились в него; и уже под занавес самого первого дня их жизни на новом месте, в постели, нежно снимая с Бетси ночную сорочку, Фред заявил ей: этот дом в Бичез и то, как она его отделала и обставила, окончательно убедили его в том, что он женат на женщине, подходящей ему на все сто процентов и даже больше, и никаких дополнительных доказательств ему не нужно.
3
Дословно: «На пляже», «На побережье».