Змеи в раю
Шрифт:
Расставаясь, я попросила Сари обратиться в полицию. Было девять вечера — поздновато для визита к Маллу. Домой идти тоже не хотелось — я знала, что наговорила Антти лишнего, и меня мучило чувство вины. Но идти на попятную и просить прощения тоже не хотелось.
Дома было тихо, на телефоне мигал огонек автоответчика. Первое сообщение от Антти. Нейтральный голос на автоответчике произнес: «Привет! Пошел прогуляться».
Следующее сообщение было от Аннамари. Истеричным голосом она просила меня связаться с ней в любое время, хоть ночью. Она хотела узнать, что слышно о Киммо. Мне не хотелось ей звонить,
Аннамари долго не отвечала. Наконец, после седьмого гудка, трубку подняли и раздался ее испуганный голос:
— Мария! Пожалуйста, приезжай сейчас ко мне! Да, я знаю, уже поздно, все равно приезжай, нам надо поговорить!
— Буду через четверть часа.
Я накинула на плечи джинсовую куртку, взяла велосипед и отправилась в путь.
Ехала я медленно, наслаждаясь спокойным теплым вечером. Над заливом летали чайки, в воде что-то оживленно выясняли между собой утки, хозяева неторопливо выгуливали своих четвероногих питомцев, а те обнюхивали друг друга, дружелюбно помахивая хвостами. Я проехала через мост и, выехав на идущую вдоль берега дорожку, неторопливо крутила педали, любуясь окрестностями. Вдалеке проскакал всадник, в тени деревьев заливались соловьи. На лужайках распустились первые весенние цветы.
Сначала я подумала проехать через волнорез, надеясь увидеть Антти: возможно, он сидел там на своей любимой скамье, — но потом решила сэкономить время и отправилась напрямую.
Я лишь однажды заходила к Аннамари и Киммо, но была только на нижнем этаже, где располагалась сауна. Они жили в большом красивом доме на вершине холма, через дорогу от моря. Да, сразу чувствовалось: в этой семье деньги водились. Я всегда уважала Антти за то, что, имея обеспеченных родителей, он не производил впечатления избалованного богатого сынка, представителя золотой молодежи. То же самое можно было сказать и про Киммо. В них совершенно не было самоуверенности, свойственной богатым отпрыскам.
Я подошла к увитому кустами дикой розы крыльцу. Аннамари, открывшая мне дверь, тоже не производила впечатления уверенного в себе человека. Я привыкла видеть ее ухоженной, с безупречным макияжем и красивой прической. Сейчас передо мной стояла растрепанная женщина с красными глазами и размазанной тушью. Остатки теней и губной помады собрались в морщинках около глаз и губ, отчего она казалась гораздо старше своего возраста. Аннамари нервно размахивала руками в такт словам:
— Ах как хорошо, что ты смогла прийти! Расскажи мне скорее про Киммо! С ним там хорошо обращаются? И вообще: почему они до сих пор не выпустили моего бедного мальчика, ведь всем понятно, что он никакой не убийца?
— Эки Хенттонен тебе не звонил?
— Звонил, но ничего не рассказал. Ты же знаешь этих мужчин, у них никогда ничего невозможно узнать. Разве им дано понять, что чувствует мать! Хочешь глоток коньяку? Мне сейчас надо немного глотнуть…
Судя по дыханию, Аннамари уже не раз приложилась к этому благородному напитку. Я не возражала, надеясь, что это ее немного взбодрит.
— Хенттонен говорил о Киммо так, как будто он преступник, — произнесла Аннамари, наливая мне коньяку. Я сделала глоток — сначала обожгло рот, потом горло, затем теплая волна достигла живота. На языке осталось великолепное послевкусие — да, теперь я поняла, что крепкие напитки действительно бывают разными, до сих пор я пробовала только коньяки с одной звездочкой.
— Найдены доказательства, свидетельствующие против Киммо. Правда, на мой взгляд, довольно несущественные.
— Сегодня приходили полицейские, перевернули весь дом, забрали с собой некоторые вещи Киммо.
— Какие полицейские? У них было разрешение на обыск? — Мне стало досадно от того, что Перец меня опередил.
— Такой огромный грубый детина и маленький рыжий парень. Они сунули мне под нос какие-то удостоверения и начали расспрашивать о сыне. И задавали кучу вопросов — замечала ли я за ним последнее время что-нибудь необыкновенное, мучил ли он животных, когда был ребенком, наказывала ли я его в детстве ремнем, много ли у него было девушек.
Аннамари возмущенно потрясла головой. Из ее слов я поняла, что Стрем изо всех сил ищет подтверждения своей версии о том, что Киммо убил невесту на почве сексуальных извращений.
— Они интересовались, где я сама была в субботу и есть ли у меня доказательства того, во сколько мой мальчик вернулся днем домой. Но я ушла из дому где-то в районе половины одиннадцатого, зашла в «Стокманн», затем у меня был сеанс массажа, после которого я отправилась в Хельсинки забрать близнецов. Меня не было дома… Если бы я только знала…
— А во сколько ты заходила к Ристо? — с любопытством спросила я.
— Да я не помню точно, а что? Четверть второго или чуть позже. Малыши еще не были готовы, поэтому мы решили поехать на автобусе, который идет в два часа дня.
Удивительно: такое впечатление, что в субботу утром все знакомые гуляли по центру города и только мы с Антти лежали дома с головной болью от похмелья.
— Что ты предпринимаешь для того, чтобы моего ребенка скорее выпустили на свободу? — требовательным тоном спросила Аннамари.
— Собираю доказательства того, что Арми убил кто-то другой. Аннамари, знаю, ты не любишь об этом говорить, но я слышала: Арми подозревала, будто Санна умерла не своей смертью.
Я не ожидала от нее такой бурной реакции. Она резко покраснела, начала задыхаться, у нее затряслись руки.
— Как это не своей! Ты что, хочешь сказать, что ее убили? Ничего подобного! Она слишком бурно праздновала свой день рождения, перебрала с алкоголем, зашла в море и захлебнулась. Это был несчастный случай, а не самоубийство, как тут некоторые пытались утверждать! Зачем ей кончать с собой? Почему кому-то понадобилось ее убивать? — Аннамари налила себе еще коньяку трясущимися руками.
Я подумала, что если она так легко заводится, то вполне могла потерять контроль в разговоре с Арми и задушить будущую невестку. И невольно задумалась, может ли мать совершить подобный поступок и в результате заставить так страдать своего сына. Не знаю… Наверное, у меня были слишком идеальные представления о том, какой должна быть хорошая мама… Только эти представления никогда не находили подтверждения в действительности…
— После Санны остались какие-нибудь личные вещи — письма, дневники, записки? — Я подумала, что таким образом смогу понять, каким она была человеком, и, может быть, выясню, думала ли она о самоубийстве.