Змеиное болото

Уильямс Алан

Бен выскользнул из его объятий.

— Нормально, — сказал он. — Позови меня, если что-нибудь случится.

— Не беспокойся! — Райдербейт положил бутылку на землю, рядом с винтовкой калибра 10,6 мм, и стоял перед ним, ухмыляясь. Где-то во мраке ночи птица издала пронзительный вопль, напоминающий визг собаки, попавшей под колеса автомобиля. Бен вошел в большую палатку и лег. Воздух внутри был пропитан смесью керосина и виски, лицо потело под толстым слоем «репеллента». Он не мог заснуть.

Бен размышлял о том, долго ли Райдербейт подслушивал? Слышал ли он все, или ничего, или

часть разговора, чтобы догадаться об остальном? И даже если он ничего не слышал, то что делать с Мел? Неужели она действительно, что-нибудь предпримет? Что она сейчас делает? Спит или, как и он, лежит с открытыми глазами в своей палатке, тревожится, прикидывает?

Бен взглянул на часы. Без десяти минут одиннадцать. Ему выпало последнее дежурство — с двух часов ночи до рассвета.

В шесть часов утра Бен разбудил своих обоих спутников, они сварили кофе под уже жарким и неприветливым небом. За час до рассвета джунгли были странно тихими. Но сейчас в них снова началось движение, совсем рядом ключом забила невидимая жизнь; джунгли плотным кольцом окружили путников, которых больше тревожила собственная жизнь с ее заботами и ссорами.

Позавтракали они молча, держа оружие рядом с собой наготове, а когда тронулись в путь, Райдербейт как бы ненароком пристроился сзади. Бен продолжал делать вид, что между Райдербейтом и Мел ничего серьезного не произошло, надеясь, что она ничего не предпримет без его ведома. В любом случае, надо было подождать, пока они не доберутся до реки. Если Райдербейт попытается что-либо выкинуть, Бен должен быть настороже.

Утро переходило в день; жара стала почти непереносимой, чудилось, что она отражается от покрывшихся испариной облаков и впитывается близлежащими мангровыми болотами. Они не могли раздеться из-за мух и насекомых и за первые шесть часов преодолели менее восьми миль; по ночам нельзя было двигаться — из-за безлуния стояла кромешная тьма.

До вулкана было примерно десять миль; но уже пошел небольшой подъем, почва становилась все тверже по мере их приближения к застывшим потокам лавы; они пробивались через доходившую до плеч траву, которая обильно росла на нижних склонах вулкана. Приходилось идти с большой осторожностью, раздвигая бамбуковыми палками траву перед собой, чтобы распугать змей. Воздух был наполнен пронзительным стрекотанием сверчков и зловонием пыльцы каких-то странных растений, от которой тащившийся позади них Райдербейт задыхался и тяжело дышал, словно загнанный пес.

На исходе дня высокая трава расступилась, и перед ними неожиданно предстал вулкан. Он оказался гораздо выше, чем они предполагали; они устало брели, огибая темные склоны, и вдруг Бен почувствовал, как со стороны вулкана на него обрушилось какое-то странное излучение, которое преследовало его до самой темноты, когда они разбили лагерь у подножия горы.

«Было ли оно связано с вулканом? Или просто инстинкт предупреждал его об опасности, как это уже дважды случалось с ним? Все казалось вполне нормальным: азимут на карте Хици Литера был указан с точностью до десятых долей градуса. Маленький немец был очень аккуратен…»

На следующее утро они шли еще четыре часа, прежде чем добрались до

южного склона вулкана, где курс на карте резко менялся. Тропа с северо-востока огибала вулкан, а затем сворачивала на юг, прямо к болотам. Некоторое время Бен и Райдербейт проверяли азимут и расстояние. Хотя отметки на карте были точными, Райдербейт заявил, что они ему не нравятся. В последний час он уже заметил, что почва опять стала болотистой и напоминала губку. Ни на одной географической карте язык лавы не был обозначен, и, если верить этим картам, дальше шли сплошные болота. Поэтому они решили продолжать путь, сверяясь только с картой Хици, а маршрут на его карте указывал именно на юг.

Они совсем пали духом, хотя и радовались, что выбрались, наконец, из кишащей змеями травы. Впрочем, вид вулкана почему-то их странно завораживал. Голые склоны хорошо были видны с расстояния нескольких миль, и там никто не мог спрятаться, но они знали, что на вершине горы есть пещеры, где легко можно укрыться, к тому же там было озеро пресной воды. Зато мангровые деревья, растущие вокруг, таили опасность. Бен, по какой-то ему самому непонятной причине, чувствовал, что им не следует удаляться от вулкана.

Они с трудом продвигались вперед до наступления ночи; трава сменилась густыми зарослями с огромными цветами, грибами и ползучими растениями, которые, как змеи, обвивались вокруг веток деревьев. Вскоре после того, как они разбили лагерь, с болот с каким-то пронзительным воем хлынули полчища москитов, и на этот раз их налет был таким массированным, что путники почувствовали, как под весом насекомых содрогаются стены палатки. Москиты проникали даже сквозь противомоскитные сетки и вшитый брезентовый пол палатки, так что вскоре все трое «охотников за алмазами» ощутили их довольно болезненные укусы даже под одеждой. На ночь они решили остаться все втроем в большой палатке, хотя им пришлось лежать в тесноте и духоте, яростно расчесывая укусы и обтираясь лосьоном; мало облегчения приносило и виски, которое они безжалостно истребляли.

Они перестали дежурить, решив, что темной безлунной ночью лучше выспаться и набраться сил. И даже столкновение между Мел и Райдербейтом, вроде бы, забылось перед ужасами, которые таили в себе простирающиеся впереди болота.

Бен проснулся первым и, ткнув Райдербейта под ребра, разбудил его. Чтобы избавиться от головной боли с похмелья, выпили по пинте кофе с хинином; затем, взяв азимут относительно различных пиков вулкана, тщательно нанесенный на карту Хици Литера, двинулись в глубь болот.

К полудню густые высокие джунгли сомкнулись над ними, при каждом шаге ботинки глубоко погружались в грязь, вздымая вокруг дурно пахнущие пузыри. На первый взгляд, казалось, мангровые деревья были такими же, как в ухоженных английских парках, — с толстыми ветвями и величественной зеленой кроной. Но стоило взглянуть вниз, и создавалось странное впечатление, будто деревья охвачены паникой: их извивающиеся корни высовывались из трясины, как руки тонущих людей, в наростах гнездились мелкие паразиты и пиявки, а в темных углублениях под корнями грязь светилась фосфоресцирующим блеском, что придавало всему призрачный желтоватый цвет плохого мрамора.