Змеиное гнездо

Зентнер Алекси

Прибивается еще пара игроков обороны, и он повторяет всю процедуру с ними – стук кулаками, надерем задницы, защити этот дом, останови их. Тренеры подзывают к скамейке, так что они расходятся.

За несколько минут, пока они были в раздевалке, на поле уже накопилась слякоть. На искусственной траве – дымка. Он смотрит на прожекторы. Дождь начал уступать снегу. Тот валит, описывая изгибы ветров и гравитации, чистое свечение прожекторов превращает каждую снежинку в падающую звезду. Если б не игра, он бы так и стоял целую вечность. Но он чувствует, как чужие руки шлепают по наплечникам, так что бежит трусцой к бровке – каждый шаг осторожный и пробующий, проверяющий, как цепляются бутсы. Он чувствует себя нормально. Свободно.

Вчера он вернулся домой с тренировки, помог сестре с математикой, доделал свою домашку и был в постели к десяти, уснул быстро, будто пьяный. Снов не помнит. Люди бы платили хорошие деньги, чтобы так спать.

Начинать игру выпадает Килтон-Вэлли. Значит, «Медведи» начнут с мячом вторую половину. Но прямо сейчас это значит, что у Джессапа есть время до выхода на поле. Он садится на скамью, влажный металл холодит, но можно быстренько прочистить обувь. Он любит выходить на игру, когда все идеально. Неважно, что все усилия бессмысленны: резиновые гранулы из покрытия не победить. Стоит вернуться на поле, знает он, как они опять набьются в бутсы. Стоит упасть в первый раз, как они влезут и в наплечники, и в носки, и в волосы. От них никуда не деться. Резиновые гранулы попадали ему даже под корку ранки на локте. Он все равно развязывает шнурки, вытряхивает обувь и завязывает как раз вовремя, чтобы посмотреть кик-офф.

Но пропускает удар, потому что замечает в конце поля сестру и маму, пробирающихся по лестнице. А прямо с ними – отчим. Дэвид Джон вышел из тюрьмы.

Когда это случилось

Джессапу тринадцать. Восьмой класс – а все еще не вырос. Надеется, что вырастет. Не то чтобы клоп, но все-таки ближе к низкому. Мама всегда говорила, что его папа был амбалом, говорила, шесть футов минимум. Инженер-аспирант в Университете Кортаки. Так или иначе, он напился – вот что было общего у отца и матери Джессапа – и погиб в аварии еще до рождения Джессапа. Судя по рассказам мамы, у них все равно было несерьезно: они из разных миров и роман оставался не более чем романом, просто развлекались вместе, а единственное хорошее, что у них получилось, – это Джессап. Ей особо нечего рассказать об отце Джессапа, и связь с этой стороной семьи они не поддерживали.

Папа Рикки, Пит Гилберт, то приходил, то уходил, но прямо сейчас мотал срок в тюрьме штата. Не в той, где Рикки. Когда не сидел, Пит был неплохим отцом, обычно вспоминал день рождения Рикки, приходил на футбольные матчи, несмотря на провалы команды, заглядывал раз в пару недель. Делал что мог. Тощий – и Рикки весь в него. Пит и Джессап никогда много не разговаривали, но и дурного между ними не было. К Питу никаких претензий, кроме того, что он был еще пацаном, когда от него забеременела мама Джессапа. Ей – всего четырнадцать, родила Рикки под конец первого года учебы, а папа Рикки – старше на год, но из школы уже выперли. Недоотношения Пита и мамы Джессапа закончились намного раньше, чем Рикки научился ходить. Когда новым ее интересом стал Дэвид Джон, Пит уже казался просто каким-то дядькой, который иногда навещает сына. Трений между мужчинами не возникало.

Когда появился Дэвид Джон, Рикки уже исполнилось десять, но Джессапу – всего пять. Он не помнит, как было до отчима. Ничего конкретного. С тем же успехом его жизнь могла начаться, когда в дверь вошел Дэвид Джон. Рикки рассказывал, как было до Дэвида Джона, но это словно не имело никакого отношения к жизни Джессапа. Теория. Хоть Джессап и знает, что Рикки рассказывал правду (мама до сих пор каждые несколько недель ходит на собрания и называет себя алкоголичкой), верится ему с трудом. В доме алкоголя не держат, и Джессап не помнит, чтобы мама брала хоть каплю в рот. Но он знает, что это дело рук отчима.

Как послушать Рикки, Дэвид Джон – лучшее, что произошло

в его жизни. Дэвид Джон неплохо зарабатывал сантехником, и при нем мама ограничилась уборкой в домах. Каждый вечер – ужин на столе. Полный холодильник. Больше не случается такого, чтобы Рикки сам жарил Джессапу сыр, потому что у мамы двойная смена, чтобы одни хлопья на ужин, чтобы в течение года еще имелись неплохие школьные завтраки и обеды, но летом и на праздники приходилось затянуть пояс. Медсестра в школе держит бесплатную столовку, и Рикки брал там еду, чтобы им с Джессапом было что поесть.

Рикки и Джессап – не из тех, кто оправдывается. Дэвид Джон – не из тех, кто слушает оправдания. Он приучил отвечать за свои поступки, но в письмах, которыми обменивались братья, Рикки на удивление великодушен к матери: «Не то чтобы дедушка или бабушка могли чем-то помочь. Кому тут будет легко. Она сама была еще девчонка».

И это правда. Родила Рикки в четырнадцать, Джессапа – в девятнадцать. Когда мама познакомилась с Дэвидом Джоном и они поженились, ей было всего двадцать пять. А ее родители? Дед еще ничего. Упрямый засранец, не из многословных. Любил торчать в гараже. Помог починить пикап (единственный случай на памяти Джессапа, когда он проводил время с дедушкой) – развалюху, которую Джессап купил за шесть сотен и вернул из мертвых. Но вот бабушка, мать его мамы. Боже ты мой. Старая сука ни дня в жизни не радовалась. Дай ей кучу денег – пожалуется, что порезалась бумагой. Синди они выставили из дома в семнадцать, когда Рикки было всего три. Дальше сама, девонька.

Так что Дэвид Джон стал спасательным кругом, и Рикки вцепился намертво.

Не Джессап. Он сам не знает почему. Ко времени, когда родилась Джюэл, Рикки вовсю звал Дэвида Джона папой, но Джессап так и не привык.

«Мистер Серьезный», – так мама его называла.

«Неважно», – говорил Дэвид Джон, потому что ему это неважно. Он и к Рикки, и к Джессапу относился как к своим пацанам. У кучи друзей Джессапа отцов не было, а многие из тех, у кого были, тому не радовались. Если Джессапу и сложно вспомнить время, когда мать пила, достаточно посмотреть вокруг, чтобы сложить об этом представление. У ближайших соседей рос парень почти его возраста, всего на год старше, и у него папа алкаш, злобный и скорый на расправу. Играли они в основном у Джессапа.

Резкий поворот

Нет, Джессап не помнит время до Дэвида Джона, да и не думает об этом. Что было, то было, а потом мама познакомилась с Дэвидом Джоном и стало по-другому. И по-другому – это хорошо. Дэвид Джон не пил и семье не разрешал. Верил в тяжелый труд, дисциплину, Иисуса Христа и семью, научил Джессапа и Рикки, что значит быть мужиком. Помогали ему рубить и заготавливать дрова, чинить дом, на каникулах они ходили с ним по вызовам, раскапывали канализацию. Научились работать с лопатой, бензопилой, топором, научились говорить «Да, сэр» и «Да, мэм», застилать постели и мыть за собой посуду. Дэвид Джон всегда был терпелив, всегда готов посвятить время, чтобы научить чему-нибудь как полагается: «Если хочешь что-то сделать, тогда уж делай хорошо». Он научил Джессапа надевать наплечники, вставал с обоими пацанами спозаранку на пробежку и футбольные тренировки, но говорил, что те не выйдут на поле, если оценки низкие.

«Нельзя лениться, – говаривал он. – Мир не тот, что прежде. Сейчас, чтобы куда-то пробиться, нужен диплом, а там куча своих квот, под которые вы, парни, не попадаете. Не выйдет просто поставить галочку и поступить. Так что учитесь, если не хотите работать по колено в говне всю жизнь, как я». Говорил с ухмылкой, и, хоть Рикки настроился пойти по стопам отца, Джессапу в школе нравилось, а Дэвид Джон поощрял их обоих: «Вы умные, но сейчас весь мир против белых парней вроде вас. Мы живем в деревне в трейлере, и, когда на вас смотрят, думают: белое быдло. Учителя многого не ждут, так что вам придется им показать».